Нравственная извилина

Рецензия на книгу: Марк Хаузер. Мораль и разум. Как природа создавала наше универсальное чувство добра и зла. М.: Дрофа, 2008.

Марк Хаузер, профессор антропологии и эволюционной психологии из Гарварда, в 2006 году опубликовал внушительный труд, в котором обосновал врожденность человеческой морали. Книга мгновенно стала популярной в Америке, а теперь появилась в русском переводе. Причины успеха очевидны. Во-первых, психология морали издавна волнует умы. Во-вторых, книга написана очень доступно (чего, к сожалению, не скажешь о переводе, к тому же изобилующем неточностями). В-третьих, в ней огромное количество любопытнейших фактов — описаний наблюдений и экспериментов, в том числе и данных томографии мозга. Ну и наконец, авторская гипотеза о том, что нравственность присуща человеку генетически, то есть что существует своего рода орган морали, не только интересна, но и убедительно доказана.

Для лидеров бизнеса из теории Хаузера следует однозначный вывод: надо проводить такую политику, чтобы не перенапрягать «нравственные органы» подчиненных и окружающих. Оправдать можно все что угодно, даже убийство, показывает автор, но переступать через заповеди человеку трудно. Хаузер по сути научно обосновывает то, что многие слышали с детства: «Правду говорить легко и приятно».

Генетическая запрограммированность моральных категорий не отрицает разнообразия моральных систем в различных культурах. Человеку, в отличие от животных, с рождения дан своего рода моральный строительный набор, которым пользуются воспитатели, формируя удобную для конкретного общества систему морали. Но сама способность отделять добро от зла зиждется на универсальных принципах.

Вот тест, который выявляет существование таких принципов.

По путям катит потерявший управляемость трамвай. На узкой дорожке перед трамваем пять человек. Трамвай непременно их задавит, если не свернет на боковой путь, на котором находится только один человек. Пассажир трамвая — назовем ее Дениз — может повернуть рукоятку и направить трамвай на этот боковой путь. Должна ли она это сделать?

А вот другая задача — для наблюдателя Фрэнка. Те же пути и пять человек на рельсах. Оказавшийся на мосту над путями Фрэнк думает, что остановить его можно, бросив на пути что-то очень крупное. Единственный подходящий для этого объект — очень толстый человек, который тоже стоит на мосту. Должен ли Фрэнк столкнуть его на рельсы?

Нед тоже оказался перед выбором. Он находится на улице рядом с устройством, переводящим стрелку трамвая. Должен ли он направить трамвай на человека, чтобы спасти пятерых? Все эти ситуации описывают дейст­вия, результатом которых будет спасение пяти жизней ценой одной.

С прагматической точки зрения эти случаи идентичны. Но решают эти моральные дилеммы люди по-разному. Независимо от вероисповедания, национальности, профессии и возраста подавляющее большинство (90%) разрешают Дениз повернуть рычаг, и половина испытуемых отвечает, что Нед должен перевести стрелку. Но вот Фрэнку сталкивать человека на рельсы непозволительно. Ясно, что простой расчет здесь ни при чем — включились моральные механизмы, одни и те же у всех испытуемых.

Обычно люди не могут объяснить, почему они принимают то или иное решение за Дениз, Фрэнка и Неда. Выбор у всех одинаков, а диапазон его обоснований невероятно широк.

А это свидетельствует об отсутствии рационального в реакции. Марк Хаузер резонно заключает, что здесь действует неосознаваемый человеком механизм морального выбора. Природа поступила мудро, запрятав моральные нормы в подсознание. Если бы каждый раз приходилось методично просчитывать решение нравственных задач, то на выбор уходило бы чересчур много­ времени. Мораль — такой же отдельный «орган» мозга, как родной язык человека. Ведь, говоря на нем, мы не думаем всякий раз, где поставить под­лежащее, где — сказуемое.

Существуют экспериментальные подтверждения (хотя и косвенные) того, что нравственными дилеммами ведают отдельные блоки психики. Это следует, например, из исследований морали у людей с пораженными участками мозга. Интересно, как решали задачи Дениз, Фрэнка и Неда, люди с нарушениями вентромедиальной префронтальной коры (ВМПК) головного мозга. Эти области отвечают за эмоциональные реакции, связанные с сопереживанием, чувством вины. Респонденты с поражением ВМПК не понимали, чем различаются ситуации Дениз и Фрэнка: Фрэнк, по их мнению, должен был столкнуть под вагон толстого человека. В отсутствии эмоционально значимых оценок ведущую роль играет установка на наибольшее совокупное благо.

Эмоциональные и логические центры мозга при необходимости проводят своего рода брифинг и выносят общее решение. Об этих «переговорах» свидетельствуют экспериментальные измерения. Во время тестирования фиксировали время, потребовавшееся респондентам на решение дилемм Дениз, Фрэнка и Неда. Среди психически здоровых респондентов были и такие, кто давал нестандартные ответы. Кто-то говорил, что Дениз не должна дергать за рычаг, а Фрэнку — наоборот, позволял столкнуть человека под трамвай. И вот таким респондентам времени на ответ требовалось в два раза больше, чем отвечавшим по норме. Это означает, что эмоциональные и логические центры затратили в два раза больше времени на переговоры и взаимные убеждения. Кстати, дети тоже дают стандартные ответы в задачах Дениз и Фрэнка.

Врожденные моральные параметры по Хаузеру — это не сами установки (не убий, не укради и т.д.), а некие психические способности, которые формируют систему моральных импе­ративов. Это врожденное распознавание обмана и справедливости или ­несправедливости, случайности или преднамеренности действия и целост­ности цепочки событий, восприятие заботы, осознание намерений других людей и т.д. Из них, как из конструктора, каждая культура складывает свою систему морали. То, что они могут быть похожи, говорит не только о родстве культур, но и о сходстве механизмов формирования моральных принципов, естественного процесса развития индивидуального сознания. Эти принципы обязательно проявятся независимо от интенсивности или направленности обучения, культурных традиций.

Коррекция нравственных установок у каждого конкретного человека происходит под влиянием авторитетных лиц. Хаузер напоминает читателям известный эксперимент, который демонстрирует мощь авторитета.

В эксперименте участвуют трое: экспериментатор, испытуемый и нанятый актер. Экспериментатор сообщает, что цель работы — изучить влияние боли на эффективность обучения, при этом испытуемый будет выполнять роль учителя, а второй участник — ученика. Испытуемый не подозревает о том, что «ученик» на самом деле нанятый экспериментатором актер. Задача «ученика» — запомнить и повторить ряд слов. За каждый неправильный ответ ему полагается удар током. С каждым следующим неправильным ответом сила тока, то есть болевого удара, увеличивается. При максимуме в 30 единиц человек ­теряет сознание. «Ученик» оказывается нерадивым, поэтому испытуемому приходится постепенно увеличивать силу тока. По ходу дела «ученик» кричит, корчится от боли, но э­кспериментатор настаивает на продолжении опыта. «Учитель», видя муки «ученика», твердит, что это бесчеловечно, но... продолжает увеличивать силу тока, иногда до 30 единиц! Величина тока, на которой остановился «учитель», оценивает степень его покорности авторитету и готовности пожертвовать нравственным началом. У представителей разных наций — разная сопротивляемость диктату; как выяснилось, самая сильная она у австралийцев.

Этот опыт, естественно, ставили на взрослых, но давайте представим себе, насколько мощно давление авторитета сказывается на детях и насколько этот фактор силен при формировании моральных норм поведения. Разные культуры с помощью воспитания создают собственные моральные системы, иногда допускающие насилие и жестокость. У некоторых народов разрешено убийство, например убийство чести. Если мужчина-мусульманин подозревает в неверности жену (только подозревает!) он имеет право ее убить. Где-то разрешено убивать женщину, если она забеременела вне брака. Такие убийства чести совершают сами родители девушки. Судебная система смотрит на подобные случаи снисходительно, и убийцу ожидает весьма мягкое наказание. Библейские тексты изобилуют примерами «узаконенных» зверств, вспомним, например, ис­требление жителей Иерихона Иисусом Навином или маниакально вырезанных Моисеем мадианитян, в том числе немощных, женщин и детей.

Мораль, как и другие общественные нормы, способствует взаимопониманию членов группы. Соблюдение принятых установок повышает выживаемость человека. Стая (не только людей, но и любых других существ) более боеспособна и защищена, чем одиночный боец. Поэтому для человека биологически важно быстро определить, кто со мной, а кто против меня, кто за всю группу, а кто — только за себя. Тут и спасают почти мгновенные подсознательные моральные оценки.

Исключительно полезное врожденное свойство — умение распознавать ложь. Даже очень маленькие дети способны выявлять обманщиков и оценивают обман как негативное действие. Вот, например, детей трех-четырех лет просили оценить следующие ситуации. В первой мама велела малышу надеть на улицу шапку, но тот отправился без шапки. В другой — он вышел в шапке, но, когда мама не видела, снял ее. В третий — вышел в шапке, но, пока бегал, потерял ее. Дети признают, что в первом и втором примере ребенок поступил плохо. В первом случае они распознали прямое нарушение наказа, во втором — обман, а третьего малыша не стали крити­ковать. Значит, уже совсем маленькие дети распознают «плохо — хорошо» и отделяют результат дейст­вия от средств его исполнения. Кроме того, дети, даже двухлетние, обладают самыми­ примитивными ­представлениями о спра­ведливости и несправедливости, которым их никак нельзя было научить к этому возрасту.

В эксперименте психолог в качестве приза выдавал детям картинки: в «справедливом» варианте по две, в «несправедливом» одному три, а другому — всего одну. Если их награждали поровну, оба были довольны, а если нет — обделенный малыш всегда выражал обиду, а обладатель трех картинок — радость. При этом малыши, которым достались лишние картинки, всегда находили логическое оправдание неравного дележа, пусть и примитивное. Один, например, объяснил, что изображение на дополнительной картинке напоминает его родителей. Не правда ли, такая модель поведения порой напоминает взрослые «игры» — с той лишь разницей, что с возрастом лю­ди приводят более изощренные оправдания несправедливости? Но «моральный орган» все равно работает не останавливаясь. Просто, если того требуют наши эгоистические побуждения, к делу подключается логическая система разрешения противоречий.

Вот простые тестовые ситуации для оценки действий эгоистичного Homo economicus, на которые практически все люди реагируют одинаково. 1) Магазин поднимает цену на лопаты во время обильных снегопадов. 2) Владелец квартиры повышает арендную плату, когда узнает, что съемщик нашел поблизости хорошую работу и не захочет переезжать. 3) Магазин устанавливает высокую цену на популярную модель, когда резко подскакивает спрос на нее. 4) Предприниматель, у которого дела идут неважно, урезает зарплату рабочим. 5) Владелец двух одинаковых квартир сдает одну по более высокой цене, потому что нужно срочно ремонтировать фундамент дома, в котором она находится. Во всех случаях результат действия — экономическая выгода, получение которой и есть, собственно, цель Homo economicus. Но действия его люди оценивают неодинаково. Первые три способа получения прибыли все воспринимают как несправедливые, последние два — как приемлемые. Значит, трех первых предпринимателей ожидало бы общественное осуждение, а два последние нашли бы понимание. В ограниченных сообществах (до 150 человек) порицание окружающих может сдерживать эгоизм предпринимателей и жадность тех, кто пользуется общими благами. Этнографические исследования и экономические игры ясно показывают, что в маленьких группах от плохих поступков людей удерживает боязнь осмеяния и позора. А вот в крупных и обезличенных социумах общественного порицания явно недостаточно, и тут подключается закон, определяющий наказание. В обществах с кодифицированной моралью возникает психологическое противоречие: человек как бы получает право ориентироваться только на юридические нормы и игнорировать моральные. Однако естественная нравственная основа не умирает и здесь. Поэтому возникли различные социальные институты, которые помогают разрешить конфликты с «внутренней моралью»: благотворительность, религиозность, экономическое влияние, сужение круга общения, избирательная восприимчивость к информации. Все они призваны восстановить гармонию между различными блоками человеческой психики, которая сильно страдает в нашем несправедливом мире.