читайте также
От чего зависят предпочтения человека? На что влияют его самооценка и мировосприятие? Об этом рассуждает старший научный сотрудник Института психологии РАН, кандидат психологических наук Валерий Хащенко, много лет изучающий экономическое самосознание.
Что такое экономическое самосознание?
Психология всегда изучала человека как существо, на которое воздействуют внешние силы. И только недавно начала рассматривать его как активного деятеля и анализировать механизмы, регулирующие его поведение. Один из таких механизмов — самосознание, то есть система отношений человека к самому себе, оформленная в виде представлений о своих возможностях, чертах характера и т.п. Один из его аспектов — экономическое самосознание. Оно связано с оценкой собственных способностей и качеств как экономического субъекта и предполагает некую «программу» по выходу из сложных жизненных ситуаций и выбору способов самообеспечения. Соответственно, один из элементов экономического самосознания — экономическая идентичность, то, с какой имущественной группой отождествляет себя человек. Она всегда субъективна: люди могут считать себя богаче или беднее, чем на самом деле.
В чем проявляется экономическая идентичность?
В частности, в том, как человек относится к разным видам экономической деятельности, как воспринимает деньги и собственность. Например, считается, что ограниченность экономических ресурсов формирует психологию бедности. Для людей с такой психологией материальные ценности обладают экзистенциальной значимостью, приобретение вещей становится самоцелью, а деньги и собственность — критерием оценки окружающих и элементом самопрезентации. Они не планируют расходы и ведут себя расточительнее богатых. Кроме того, они фаталисты и приверженцы патернализма.
Но ведь считается, что патерналистское сознание и фатализм вообще присущи всем русским...
Российское общество полиментально. Другое дело, что можно говорить о доминирующих тенденциях — многие их них, кстати, сохраняются как раз у малоимущих. Да, фатализм и патерналистское сознание — это более или менее устойчивые особенности наряду с пессимизмом, отсутствием веры в будущее. Еще одна тенденция — преобладание женской модели поведения (фемининности — по терминологии Герта Хофстеда) с ее эмоциональностью, иррациональностью, ориентированностью на отношения. Кроме того, наше сознание очень мифологично — в частности, у нас есть миф о мессианстве: мы считаем себя центром мироздания, свою культуру самой высокой, духовность самой правильной. Это психологическое проявление неполноценности: неудовлетворенность и неуверенность в себе выражаются в стремлении подчеркнуть свою значимость. Идея мессианства тесно связана с православным религиозным менталитетом, который все чаще заявляет о себе. Кстати, существует мнение, что под влиянием православия у нас плохо развивался бизнес — эту сферу деятельности мы исторически считали не совсем нравственной.
Как еще устойчивые черты российского менталитета сказываются на нашем экономическом поведении?
К сожалению, в основном негативно. Из-за фатализма многие убеждены, что не могут строить собственную жизнь, а значит — и улучшать свое материальное положение. Идеология патернализма порождает уверенность в том, что за нашу безопасность отвечает государство, — поэтому в экономическом плане у нас не развиваются медицина, страхование, пенсионная система. Фемининность исключает мотивацию достижения и подчеркивает ценность социальных отношений, поэтому мы боимся конкуренции.
Как формируется экономическая идентичность?
На ее формирование влияет ряд факторов. Во-первых, особенности социализации — среда, в которой человек родился и рос, люди, которые окружали его в детстве: важно, чем они занимались, какими свойствами обладали. Во-вторых, уровень притязаний, то есть система целей, к которым стремится человек.
О чем говорит уровень притязаний?
Например, о способности добиваться успеха. И в этом смысле высокий уровень так же плох, как и низкий. Люди с низкими притязаниями, защищаясь от неудач, ставят себе заведомо легкие задачи. С высокими — выбирают сложные задачи, зная, что никогда их не выполнят. Свои поражения они объясняют внешними факторами. Мотивация и тех и других — мотивация избегания. Те же, кто стремится к реальным достижениям, выбирают доступные цели; их уровень притязаний можно назвать оптимальным (чуть выше среднего), их мотивацию — мотивацией достижения. Мнение окружающих для них не имеет решающего значения: они ориентируются на внутренние критерии оценки и считают, что контролируют свою жизнь и могут ее изменить.
Что из себя представляют люди с низким уровнем притязаний?
Если рассматривать этот феномен в экономическом контексте, то это, как правило, бедные люди; они не верят в собственные силы, в возможность чего-то достичь; у них низкая самооценка. Поэтому они чаще всего экономически пассивны: ни к чему не стремятся, не пытаются создавать ничего нового. Менять ситуацию они тоже не хотят — у них другая концепция жизни и стратегия преодоления трудностей. Они не ищут выхода из сложных ситуаций, а переживают их эмоционально. Кстати, исследования показывают, что предки малоимущих, как правило, тоже были бедными. То есть формируется модель поведения, которая «консервирует» социальную нишу.
Можно ли изменить эту модель?
Конечно, но от внешней помощи мало толку. Многие страны тратят огромные средства на программы помощи бедным, но они редко дают плоды — вместо этого порождают патерналистское сознание и психологию иждивенчества. Вырваться из порочного круга могут, например, те, кто стремится повысить свою самооценку и относит себя к среднему классу, объективно не имея для того никаких предпосылок. Безусловно, это стимул развиваться и зарабатывать. Однако иногда желание жить не по средствам приводит к тяжелым последствиям. Отсюда, скажем, проблема кредитов и коррупция.
Уровень притязаний россиян постоянно растет. Может, психология бедности вскоре будет изжита?
У нас десятилетиями человека морально уничтожали — а теперь мы хотим, чтобы он быстро изменился. Это невозможно: психология имеет тенденцию к инерции. Чтобы что-то изменилось, требуется не только время, но и активная поддержка — в том числе на государственном уровне — новых моделей поведения.