Залог отсталости

У меня сломалась стиральная машина — замерла с запертым барабаном, полным воды и белья. Позвонила ремонтникам. Мастер был деловит и предупредителен, подробно расспросил и пообещал приехать к восьми вечера. Я порадовалась — как все слаженно, недаром в Яндексе выпадают первой строкой. Однако вечером раздался звонок — мастер предупредил, что никак сегодня не успевает, будет утром. «Как? А мокрые вещи в барабане?» — выразила недовольство я. «Ничего с вашими вещами не случится», — успокоил мастер и пообещал приехать не в девять утра, конечно, — это слишком рано, но в десять — наверняка. На следующий день за полчаса до назначенного срока он перезвонил: на часок опаздывает. Я сказала, чтобы не приезжал вовсе: к тому моменту машина неожиданно снова ожила, а терять полдня ради профилактических работ я не могла.

Дисциплина, наверное, — самое ненавистное слово для русского уха, самое чуждое русской идентичности. Следовать установленному порядку или правилу, делать что-то регулярно, не по вдохновению, а потому, что такова договоренность, так решено, заведено и установлено, — это как-то не по-нашему. Мы не станем, как англичане, регулярно стричь и поливать пресловутый газон двести лет подряд. Это скучно! Наш метод — дать лужайке окончательно зачахнуть, потом содрать дерн, ­настелить новый с уже готовой зеленой травкой и снова забыть о ней, пока опять не захиреет.

Причем русским нравится собственная бесшабашность, они умиляются своей непредсказуемости, посмеиваются над занудством иностранцев, у которых 
все по распорядку, спланировано на годы вперед. И с подозрением относятся 
к соотечественнику с ежедневником — явный чужак.

Регулярные усилия ради отдаленного результата у нас тоже не в почете. Школьники любят прихвастнуть не тем, что упорно учили уроки и получили заслуженную награду, а тем, что учебника не открывали, но вот повезло — хорошая оценка. Отказаться от развлечений ради занятий значит вызвать насмешки (зубрила, ­ботаник), но ни в коем случае не желание подражать. Восхищение вызывает тот, кому все дается без усилий, благодаря таланту или удаче. Трудяги, или более ­уничижительно — усидчивые, заслуживают разве что высокомерную снисходительность окружающих: мы бы тоже так могли, если бы захотели.

Вопрос не в том, хорошо или плохо быть по-русски бесшабашным, вопрос в том, как хотим жить, — если хорошо, с тем комфортом, который вызывает зависть 
в Европе, нужно что-то менять в характере. Если же бесшабашность — ­сверхценная черта русского характера, от которой ни за что нельзя отказываться, тогда лучше перестать сетовать, что живем так, как живем. Лучше не будет!