Прилипчивые институты

Фрэнсис Фукуяма ­— американский философ неоконсервативного толка, историк и экономист, автор нашумевшей книги «Конец истории и последний человек», вышедшей в 1992 году. В своей последней книге «Истоки политического порядка: от доисторических времен до Французской революции» он исследует путь, проделанный разными цивилизациями в построении государств.

Философы не раз предпринимали попытки вывести историю человечества из единого начала, найти ее главную пружину. Скажем, у Маркса все вытекало из развития производительных сил, то есть экономики, а у Гоббса — из склонности людей к насилию. Фукуяма заявляет, что законы политического, социального и экономического развития — разные. Нельзя сказать, что одно совсем не зависит от другого: влияние есть, но вот в какую сторону оно направлено — от экономики к политике, или наоборот, надо еще разобраться.

Фукуяма пишет историю трех главных институтов современного общества: это сильное государство, верховенство закона и подотчетность правительства обществу и гражданам. «Без сильного государства, — пишет он, — невозможен экономический рост». Кроме безопасности и охраны границ важнейшая функция государства — сбор налогов. Есть корреляция между способностью государства к налоговому и прочему администрированию и показателями роста — и эта зависимость особенно сильно проявляется среди беднейших стран. Но корреляция не объясняет, где причина, а где следствие. Хорошая экономика сама по себе способствует укреплению государства, ведь чем оно мощнее, тем дороже обходится гражданам.

Сильное государство не то же самое, что «большое». Набор государственных функций зависит от текущих потребностей экономики  и общества, но либерализм работает далеко не всегда. Фукуяма считает ошибкой изгнание государства из многих национальных экономик — например, приватизацию монополий в Великобритании и России в конце XX века.

Человеческие особи склонны устанавливать правила — писаные или неписаные. Поэтому законы и институты существуют во всех сообществах. Тем не менее построить правовое государство оказывается гораздо сложнее, нежели, скажем, учредить всеобщие выборы. Отчасти — потому что правовое государство требует администрирования множества учреждений в масштабах целой страны. Но есть и препоны чисто идейного свойства: тяжелее всего в сообществах и государствах приживается принцип равенства людей перед законом, ведь те, кто оказался сверху, всегда хотят быть «равнее» прочих. Здесь Фукуяма вспоминает Россию, замечая, что ее элиты, «начиная от президента страны и ниже, нередко безнаказанно нарушали законы страны». А вот на вопрос о том, ведет ли верховенство закона к экономической эффективности, однозначного ответа нет. Известный всем контрпример — Китайская народная республика. Отсутствие законов, гарантирующих неприкосновенность частной собственности и гражданские права, не помешало этой стране достигать двузначных цифр роста.

Государственная власть по определению сильнейший экономический и политический агент. Принцип ее подотчетности означает, что власть управляет страной в интересах широких масс, а не «верхушки» и что существует свод правил, препятствующий деспотии, — например конституция.

Легко заметить — особенно если вый­ти за пределы современных западных демократий, — что эти три свойства нередко входят в противоречие друг  с другом: сильное государство вряд ли будет стремиться стать подотчетным своим гражданам, а верховенство закона может ограничить силу правительств. Вообще баланс трех упомянутых институтов на всем историческом пространстве скорее исключение, чем правило, а достичь высоких показателей по всем трем удается разве что странам с самой лучшей политической культурой, тем самым эталонным «зрелым западным демократиям», которым все завидуют. Разумеется, есть государства, которые неплохо развиваются на иных принципах, но их режимы в глазах остальных редко полностью легитимны. «Мало людей в мире готовы открыто восхищаться “нефтяным национализмом” Владимира Путина, “социализмом XXI века Уго Чавеса” или “исламским государством” Ахмадинижада», — пишет Фукуяма.

Либеральные демократии считаются самой легитимной из форм государственного устройства, но их легитимность по Фукуяме зависит от эффективности. Равновесие между способностью государства к решительным действиям и индивидуальными правами, которые позволяют расти экономике, основанной на частном капитале, весьма зыбко. По мнению Фукуямы, из трех вышеназванных институтов на Западе сейчас хуже всего обстоят дела именно с первым: государства ослабли — и в демократических странах практически невозможно провести «трудные решения», от которых зависит политическое и экономическое выживание.

Что же будет дальше? Книга, увы, не дает прогнозов будущего переустройства мира, ни рецептов, «как из Нигерии сделать Норвегию». Фукуяма пишет, что политические системы эволюционируют подобно живым организмам, подчиняясь принципу естественного отбора. В биологии селекция идет по лучшему сочетанию генов, а в политических организмах выживаемость обеспечивает удачное сочетание институтов. Те, что оказались в состоянии обеспечить достаточную военную и экономическую мощь своего государства, исторически вытесняли менее «приспособленных».

Политические институты поддаются целенаправленным изменениям, но Фукуяма вслед за Хайеком полагает, что их развитие в меньшей степени зависит от теорий и планов, и в большей — от обстоятельств, в том числе исторических случайностей, и расклада сил.

«Культурные черты, нормы, обычаи, законы, верования и ценности, по крайней мере в теории, могут меняться очень быстро — на протяжении жизни одного поколения. Так в VII веке на Ближнем Востоке практически мгновенно распространился ислам, а в XVI веке возникла поголовная грамотность крестьянского населения Дании», — пишет Фукуяма. Интересно, что в массовом сознании недавно возникший в обществе институт зачастую связывается с неким универсальным и даже сакральным правопорядком. Так институты консервируются, или в терминологии Фукуямы «прилипают» к нации.

И наконец, институты можно сознательно позаимствовать: нередко одна политическая система попросту «берет» их у другой. Так в эпоху Мейдзи Япония, где когда-то сёгуны договорились не применять огнестрельного оружия перед лицом военной угрозы, отказалась от этого пакта, стала быстро вооружаться, а заодно позаимствовала у Запада и другие «новшества» — централизованное государство, новую образовательную систему, иную структуру правительства и прочие институты.

Многие хотели бы заимствовать что-то у успешных стран и попытаться избежать пути менее удачливых. Однако прямого ответа на вопрос «Как построить Данию?» — то есть процветающую страну с хорошей экономикой и институтами и низким уровнем коррупции — Фукуяма так и не дает.

В последней главе, однако, появляется надежда: из-за глобализации возможности передачи институтов гораздо шире, чем в доиндустриальную эпоху, когда «перетекание» было существенно ограничено географией. Сейчас конкуренция между институтами усиливается: страны могут выбирать, что заимствовать. Значит, предсказывает Фукуяма, отдельные страны могут совершить рывок за счет удачного заимствования.

До сих пор многие цивилизаторы верят, что насаждение «правильных» институтов, например демократических выборов, немедленно вызовет экономический рост в развивающихся странах. Но влияние институтов на экономику нельзя описать простой формулой, а их «прилипчивость» зависит от культуры. Впрочем, нельзя забывать, что у «хороших» институтов, помимо обслуживания экономики, есть не менее важная функция — гарантия личных прав и свобод. И в этом отношении демократические режимы вряд ли кто-то сможет превзойти.