Как
реанимировать науку

Общепризнанно, что российская наука последние 20 лет живет главным образом старыми накоплениями, — это касается как кад­ров и научного оборудования, так и теоретического багажа, особенно в социальных и экономических науках. Как выбраться из ямы, которая одним видится в недостатке финансирования, другим — в той полусоветской-полуфеодальной системе отношений, которые в отечественной науке по-прежнему воспроизводятся?

Вопрос о судьбах академического сообщества следует ставить ­комплексно, говоря не только об увеличении финансирования науки и росте заработной платы, но и о необходимости институ­циональных изменений. Уже невозмож­но следовать принципу «будем поддерживать всех понемногу, слабые отомрут, а сильные пробьются сами», нужно делать выбор. Но как, на основе каких критериев и кому? Сильной и плотной системы научных фондов в стране не сложилось, МОН — сугубо бюрократический орган, а различные академии, начиная с РАН, в силу конфликта интересов также не могут быть беспристрастными оценщиками. Российский крупный бизнес ­удалось ­раскачать на проект «Сколково», но и он вряд ли готов выступить арбитром — есть свои заботы.

Отсюда вывод: быстрой реформа науки быть не может. Сначала должны вырасти и окрепнуть институты, которые смогут ее поддерживать. Какие? Прежде всего, академические ассоциации — по отраслям научного знания (Российское физическое общество, Российское химическое общество и т.д.). Посты в этих организациях не приносят статусных преференций, а потому отбор там, как правило, ведется по принципу дееспособности, научного авторитета и предприимчивости. Вокруг этих обществ могут группироваться редакции академических журналов, в том числе электронных, а вокруг редакций — их эксперты-рецензенты. Грантовая поддержка со стороны государства и частных благотворителей могла бы укрепить эти «сети совершенства», сделать их открытыми академи­ческими экспертными сообществами, ­признание со стороны которых и будет инструментом распознания нынешних и будущих лидеров в соответствующих направлениях исследований.

Второй важный институт — российская научная диаспора. Лет восемь назад я руководил проектом по изучению карьерных траекторий тех ученых, кто в ­1990-е годы уехал из России на Запад. Еще тогда мы писали, что их опыт, знания, связи можно использовать и для выделения перспективных направлений в российской науке. (Именно таким путем идет Китай.) Стоит проследить, каких аспирантов и молодых кандидатов (из каких научных центров и по каким направлениям) приглашают они к себе в свои западные лаборатории, — и станет ясно, что еще живо, а что умерло в российской науке.

Третий институт — зарубежные эксперты. Чтобы международным светилам легче было участвовать в экспертизе российской науки, их собственных ассистентов следует пригласить на постоянную работу в Россию. Разобравшись в ситуа­ции изнутри, они смогут привлечь внимание своих бывших руководителей к новым явлениям и именам — возможно, еще не получившим известности из-за отсутствия (пока) публикаций в международных журналах и выступлений на престижных конференциях.

Четвертое. Есть известная методология форсайта, на ее основе постоянно идет оценка потенциально прорывных направлений в научных ­исследованиях. Анализ данных форсайта могут исполь­зовать (и уже используют) органы, принимающие решения, для выделения приоритетных направлений науки, финансовое и организационное укреп­ление которых может дать плоды в долгосрочной перспективе.

Именно так — на основе «выращивания» и использования различных каналов и инструментов, при участии разных групп интересов и экспертного сообщества — могут приниматься взвешенные решения в области реформы науки. Разумеется, внедрение такой модели потребует серьезных изменений в организационном дизайне управления наукой в России.