Отец
Георгий Кочетков

Церковную жизнь надо оживить, а людей — научить общаться, считает основатель и ректор Свято-Филаретовского православно-христианского института, духовный попечитель Преображенского содружества малых братств отец Георгий Кочетков. Всю жизнь, невзирая на гонения со стороны госструктур и братьев по церкви, он идет к этой цели.

Каким вам представляется состояние современного общества?

У нас нет общества, оно не сложилось. Так же, как у нас нет государства, нации, фундаментальных ценностей, которые в других странах существуют как естественная форма преемственности, культуры, истории. У нас это все в ХХ веке было разрушено — так, что, как говорится, восстановлению не подлежит. Невозможно восстановить русскую нацию, Российское государство — их нет и не будет. А что будет, неизвестно.

У нас сейчас переходный период, который принято называть постсоветским. Хотя очень многое в стране изменилось и продолжает быстро меняться — и это бесконечно важно, — я бы не сказал, что принципы организации общества сильно отличаются от позднесоветских. У нас нет ничего устоявшегося, того, что характеризует общество как социум, как определенную целостность. Это плод 75 лет советской истории, о которых можно только сожалеть. Так что пока у нас есть лишь «территория» и «народонаселение», а не народ и страна. Хороших людей, как и в любой стране, у нас много, но хороших механизмов, организующих социальное пространство, в том виде, в котором они должны быть, чтобы общество могло гармонично существовать, у нас пока нет.

Что это за механизмы?

Должно быть определенное многообразие, гарантированная свобода для проявления духовной, профессиональной, культурной и социальной жизни. Должно быть уважение к свободе другого человека, к личности. Это фундаментальная христианская ценность. Без нее люди существовать не могут, а общество неконкурентоспособно по всем параметрам. И, конечно, большую роль здесь играет культура — она важнее, чем политика и экономика, которые как раз в огромной степени производны от духовного и культурного состояния народа.

Видите ли вы предпосылки для рождения общества?

Сегодняшние события дают на это шанс. Как бы люди ни оценивали то, что сейчас происходит, мне представляется, что это как раз намек на преодоление той одноклеточной формы существования, которую мы наблюдаем в нашем социальном пространстве. Клетка всегда начинает делиться с ядра. Хотя она еще не разделилась, у нас это еще не организм, это только начало первого деления. Одноклеточная — самая примитивная форма существования, но уже появляется хоть какое-то многообразие.

Для возрождения нужны примеры, скажем так, правильной жизни. Есть ли они у нас?

Такие примеры в истории любого народа очень важны, это бесспорно. Проблема сегодняшнего дня в том, что ярких примеров у нас нет. Причем, к сожалению, не только в обществе, культуре, науке, литературе, но даже в церкви. Это не значит, что люди плохие, что нет умных, образованных, смелых, даже героических людей. Конечно, есть — в любой среде. И тем не менее людей, которые могли бы для народа послужить знамением, нет. Ими пытались стать Андрей Сахаров и Александр Солженицын, но что-то в обоих случаях не сработало, при том, что это были выдающиеся люди, исторические личности.

С этим вопросом связан вопрос про служение. Что это такое?

Служение - это великое слово. Все знают хрестоматийную строчку «служить бы рад, прислуживаться тошно». Она очень точно определяет тон для ответа на такие вопросы. Служение — это самоотдача, но в полном соответствии со своим призванием, которое, как говорится, есть искра от Бога, то, что сродни гениальности, личному уникальному дару. Служение всегда малозаметно, оно скромно, просто. В православии всегда утверждалось, что такая искра потенциально существует в каждом человеке, потому что каждый человек есть образ Божий, каждый — живая икона Бога. Пока человек жив на Земле, кем бы он ни был и что бы он ни делал, что бы ни было у него за спиной, — у него есть возможность раскрыть эту сообразность Богу, личностно уподобиться Богу.

Это непросто, но это основа всякого служения. К сожалению, мы часто понимаем служение очень однобоко. Например, когда говорят о служителях, часто подразумевают священнослужителей. Но это большое упрощение. Потому что служителем может быть всякий человек, если он уловил свое призвание и не только ему не противится, но и следует ему. Задача человека — обнаружить в себе эту искру, реализовать свое призвание. Из искры должно возгореться пламя — и это будет полнота служения.

Могли бы Вы привести примеры людей, которые действительно служили?

Конечно же! Наиболее известный пример и в Европе, и в России — мать Мария Скобцова. Она погибла за месяц до конца Второй мировой войны — пошла в газовую камеру за еврейскую семью. Она была русской эмигранткой, жила в Париже, а сейчас она канонизирована. Она говорила: «Я хотела бы быть затоптанной бедными». То есть она ничего не оставляла для себя, она действительно служила бедным — и не только эмигрантам, не только соотечественникам, находящимся в вынужденном изгнании. Она не просто спасала евреев во время войны, за что и поплатилась жизнью, — она помогала всем и для себя ничего не оставляла.

При этом она была просто монахиней. Вообще говоря, служением может быть и искусство. Например, наш композитор Альфред Шнитке или наш живописец Анатолий Зверев — последние из могикан великой плеяды творцов, которые полностью отдавали себя ради раскрытия своего дара. Более современные примеры найти гораздо сложнее.

Какую роль церковь должна играть в современном обществе и какую роль она играет сейчас в России?

Никто не знает, какую роль должна сейчас играть церковь в обществе, — это тайна за семью печатями. Но никогда в истории не было такого времени, когда церковь устраивала всех. В Средние века были свои проблемы: была, скажем, коллизия между цезарепапизмом и папоцезаризмом. Слава Богу, что это время прошло и сейчас невозможен ни цезарепапизм, ни папоцезаризм. Государство — даже самое демократическое — не любит конкурентов. Оно всегда хочет господствовать, владеть душой и жизнью человека — где-то в мягкой, демократической, где-то в жесткой, тоталитарной форме. Подозреваю, что только в первые века христианской истории, когда церковь была гонимой, но совершенно свободной внутри себя, она лучше всего выполняла свою общественную роль. Что происходит сейчас? Пока трудно судить, ведь не так много времени прошло после падения советской власти и церковь себя еще не очень хорошо осознает и являет. В большой степени многое происходит по инерции. Это видно и по внешнему, и по внутреннему состоянию церкви.

Можно найти одинаково справедливые аргументы и для оправдания, и для обличения этой ситуации. Оправданием могло бы служить беспрецедентное в истории положение церкви под коммунистическим гнетом, когда власть с самого начала объявила церковь врагом номер один, потому что это был последний институт, который сохранился с царских времен и который для большевиков всегда ассоциировался с прежней властью. И ясно, что далеко не все могли быть героями, святыми, мучениками — были и коллаборационисты, и предатели, — всё как везде. А с другой стороны, конечно, мы хотим, чтобы откровение духа, а значит, откровение любви и свободы, столь важные для каждого человека на земле, проявляло себя в церкви энергичнее, полнее. И поэтому мы естественно недовольны тем, что есть. Мы видим, что сегодняшняя действительность и в церкви, и в обществе не отвечает этим требованиям

Почему, по-вашему, человек должен участвовать в церковной жизни?

Потому что церковная жизнь — это конкретная форма единения человека с Богом и другими людьми. Unus cristianus — nullus cristianus, то есть «один христианин — не христианин». Церковь всегда на этом настаивала. Формы единения должны быть многообразными, потому что люди разные и потребности у людей разные, и это надо уважать. Не надо всех «стричь под одну гребенку». То есть одна из функций церкви — объединение людей на самом высоком качественном уровне. Потому что это не просто объединение — это путь общения. Современные люди «контактируют» между собой, но часто не имеют возможности общаться. Контакт — чисто внешнее, а общение по определению нечто внутреннее. Все эти современные «тусовки» — это формы контактов. Люди могут часами, днями, ночами «тусоваться», но после этого они спокойно могут пойти на убийство или самоубийство, им могут быть нужны наркотики и т.д. Почему? Потому что общения нет, потому что есть внутренний голод, потому что остается одиночество. Общение же противостоит пустоте в душе, убивает саму эту пустоту.

Может ли церковь играть какую-то роль в восстановлении нации?

Тут важно, что мы понимаем под церковью. Если только церковную структуру, иерархию, лишь внешний официоз, то здесь мы далеко не уедем: как бы ни старались люди, стоящие во главе церкви, послужить народу и восстановлению нации, из-за своей излишней связанности с властью они не могут чувствовать себя достаточно свободными. А без свободы и любви это дело не сделаешь. Конечно, сейчас церковь законодательно абсолютно свободна, но она слишком заинтересована в укреплении своей инфраструктуры, в каких-то благах от государства и экономической системы - иногда излишних, иногда оправданных, - и это снижает ее культуро- или народообразующий потенциал. Поэтому, думаю, помощи можно ждать, скорее, от церкви как неформального единства, «единства духа в союзе мира», как сказано в Писании. Эта церковь всегда была, и сейчас существует, но она всегда с трудом пробивается, являет себя людям.

Что сегодня отдаляет людей от церкви?

Современные люди очень пугливы. Им часто кажется, что кто-то покушается на их свободу, или что, обратясь к Богу, они будут несовременными, в чем-то себя слишком ограничат. Они считают, что вера — это не свобода, а рабство. Значит, антирелигиозная пропаганда еще продолжает давить на людей, на их психику. Атеисты немногого достигли в отрицании Бога, но многого — в отрицании человека. Они посеяли в людях тотальное недоверие; люди привыкли к внутреннему произволу, к своеволию — вещам духовно разрушительным; общество оказалось полностью разобщено, люди в корне разучились общаться. Это обычно и приводит людей и церковь к взаимному недопониманию.

По жизни мне довелось общаться с десятками тысяч людей из разных городов и стран, которые сознательно приходили к вере. И их желание быть и жить с Богом, «быть верующими», как у нас говорят (этот термин для многих более приемлем, потому что кажется, что от человека ничего не требуют — ему только дают), почти всегда наталкивалось на то, могут ли они хоть в чем-то преодолеть себя и свое индивидуалистическое «я». Если человек совершенно не способен от себя дистанцироваться, то есть поставить свое «эго» на второе место, то он не способен и стать верующим.

Видите ли вы необходимость в реформировании современной православной церкви?

Реформация Православной церкви, в отличие от Западной, невозможна. Ее за две тысячи лет нашей истории никогда не было и не будет. Это надо понимать. Речь может идти лишь о том, чтобы самой церкви найти большее соответствие между внешним и внутренним, духом и смыслом, о том, чтобы в ней вера, молитва и жизнь были в единстве. Ведь какие-то понятия и вещи, которые раньше, может быть, служили людям прекрасную службу, неизбежно потом устаревают, становятся бессмысленными.

Но тогда теряется и дух! Откройте Библию, Ветхий и Новый завет, посмотрите, как много с тех пор умерло. Это же видно невооруженным глазом. Что-то осталось очень живым, а что-то нет. Прошли те времена, когда считалось, что Библию писали люди с закрытыми глазами, а их рукой водил сам Дух Святой. Это бабушкины сказки. А коль все это писали люди, значит, они привносили и что-то свое, человеческое. И в любом самом гениальном произведении вы найдете вещи, которые со временем умерли, ушли из нашей жизни раз и навсегда. Это абсолютно нормально, и это надо признать — и тогда чаще будет рождаться что-то новое. «Свято место пусто не бывает» — его обязательно что-то займет, или лучшее, или худшее. Но церковь — очень традиционный организм, и люди ко многому привыкают. Тут-то и возникает задача ее духовного обновления. Возьмем самый простой, на мой взгляд, пример.

В нашей церкви служба ведется на церковно-славянском языке, сложившемся к середине XVIII века. Люди считают, что этот язык приспособлен для общения с Богом, что он выражает понятия, которые на житейском языке не выразить, что он необыкновенно красив, звучен и т.д. Но на самом деле все не так, или не совсем так В церкви язык всегда менялся, так же как и любая другая форма богослужения, богопочитания. И чем горячее была церковная жизнь, чем она была свободнее, то есть глубже, полнее, совершеннее, тем эти перемены шли быстрее и касались более глубоких вещей. А когда все выветривается, превращается в формальный ритуал, тогда эти процессы замедляются или вообще останавливаются, тогда церковная жизнь почти прекращается, замирает.

Какие еще традиционные явления церкви необходимо оживить?

Если говорить о самом важном, то, может быть некоторые моменты богослужения, которые без специальных знаний уже невозможно понять — ни на вербальном уровне, ни на уровне жестов, знаков. Когда люди приходят в храм, они ищут Бога, живого общения любви с Ним и с ближними. А что они видят? Чуть ли не сцену. Из них делают зрителей, как в театре. Я ничего против театра не имею. Но у театра должно быть свое место, а у богослужения — свое. И путать эти вещи нельзя. Также для современного человека потеряли смысл некоторые догматические и канонические формы, законы веры и жизни, ее древние понятия и символы. Тут есть совсем анекдотические вещи: например, канон об отлучении от церкви христианина, который помоется с евреем в бане.

Исторически здесь все поняно. Раньше боялись взаимовлияния религий. Но сегодня кто на это будет обращать свое внимание? Никто и никогда. Но формально это есть. И какой-нибудь фанатик может ткнуть пальцем и сказать: так написано, почему же ты так не делаешь? И придется как-то уходить от этих вопросов, потому что фанатику ничего нельзя объяснить. Это самый простой пример. Есть и более сложные. Так, в каноне св. Василия Великого сказано: кто убьет человека, даже на войне, даже по приказу, должен быть за это отлучен от церкви на пять лет. Кто помнит сейчас такой канон? Никто, потому что история была настолько неблагоприятной в этом отношении, что современные люди даже не могут разобраться, поддерживать им смертную казнь по закону или не поддерживать. Если даже в простейших вещах, где все лежит на поверхности, люди часто не могут разобраться, то что говорить о более сложных вещах?

В чем вы видите смысл своей жизни?

В том, чтобы вот эти вещи, о которых я только что рассказал, ставить по велению Духа и Смысла на свои места. Чтобы показать людям, что все обряды, формы — живые, значит они могут рождаться и умирать, могут быть заменены другими, ведь самое важное — то, что есть в душе, в сердце человека. Я не думаю, что надо гоняться за статистическими показателями — скажем, привести больше людей к вере. Какая разница, больше или меньше? Это Божья воля: кому Господь откроет сердце, тот и верующий. Вера — это опыт внутренней открытости, а не просто способность прочитать наизусть Символы веры. Их может и попугай прочитать. Самое главное, чтобы люди научились общаться, чтобы для них ценность общения с Богом и с ближними, ценность любви и свободы была на первом месте. Все остальное может стоять на следующих уровнях, менее важных. Мне кажется, в этом нет ничего особенного — это должно быть нормой самосознания любого современного христианина, любого истинно верующего человека.