Владимир Любаров

Владимир Любаров до 50 лет работал художником-иллюстратором, в том числе — главным художником издательства «Текст». В 1991 году он бросил все, переехал в деревню и занялся живописью. Сегодня его картины выставляются во всем мире.

HBR — Россия: Как, на ваш взгляд, изменилась книжная иллюстрация за последние десятилетия?

Любаров: В СССР была очень сильная школа книжных художников. Один только замечательный иллюстратор Николай Попов взял невероятное количество международных призов. Книжная иллюстрация процветала, и тому было простое объяснение. На Западе в то время побеждал коммерческий подход: чтобы книгу купили, ее наряжали в завлекательную обложку, а на остальном экономили. При социализме деньги тоже считали, но как-то странно, во всяком случае книги полагалось издавать с картинками. И почему-то в то время книжной иллюстрацией, в отличие от работ живописцев, не особенно интересовалась партийная цензура, что открывало простор для творчества. Поэтому тогда многие прекрасные художники фактически «эмигрировали» в книжную иллюстрацию. Сегодня у нас книгоиздание превратилось в книжный бизнес, и мы тоже стали экономить на иллюстрациях. Из взрослой литературы они практически исчезли. Зато, как я наблюдаю, намечается некоторый расцвет книжной иллюстрации в детской книге. Я иногда покупаю внукам книги, даже не глядя на текст, — настолько хороши бывают картинки.

Вы выпустили две книги автобиографических рассказов, проиллюстрированных вашими картинами. Какая роль в них отводится тексту, а какая — иллюстрациям?

Я в первую очередь художник, но на досуге люблю писать небольшие рассказики — может быть, для того, чтобы самому не забыть забавные эпизоды из своей жизни или людей, с которыми сводила меня судьба. Наверное, мои рассказики и нравятся людям потому, что я почти ничего не сочиняю, не высасываю из пальца, а честно (или почти честно) описываю то, что со мною было. А мои картинки — это не отображение увиденного, а художественное переосмысление жизненного опыта. То есть это своего рода притчи или фантазии… Так что в моих книгах получается своеобразный симбиоз иллюстраций и текста, в какой-то степени я рассказываю, откуда у моих картинок «растут ноги».

Какова доля кропотливого труда и какова — вдохновения в вашей работе?

Мне кажется, лукавят художники и писатели, которые говорят: я встаю утром, чищу зубы и сажусь работать — и при этом не вижу никакой разницы между моим трудом и трудом каменщика или бухгалтера. Творческому человеку без вдохновения не обойтись, и я себя на него в каком-то смысле программирую. Тем более что я уже в таком возрасте, что, кроме работы, у меня осталось не так уж много интересов.

В чем вы сами видите истоки своей художественной манеры?

В чем-то бессознательно, а в чем-то сознательно я выбрал свою творческую манеру, ориентируясь на русский лубок. К сожалению, это великое искусство сейчас мало кому интересно. А жаль: это умнейшие картинки, которые рассказывают про жизнь с помощью эзопова языка. И к тому же лубок — это ощущение жизни как праздника и в то же время ее философское осмысление. В той же мере, что и русский лубок, на меня повлияло искусство, которое принято называть «наивным». Сюда бы я отнес и некоторых «малых голландцев», и сербско-хорватских примитивистов, и грузина Пиросмани, и моего любимого Анри Руссо. Я обожал его с детства и всегда говорил, что Руссо значит для меня гораздо больше, чем Пикассо.

Как бы вы определили смысл своего творчества?

Тот же Пикассо — а он говорил не хуже, чем рисовал, — сказал, что искусство — великий обман, но оно помогает нам понять правду жизни. Вероятно то, что я делаю, — это тоже в своем роде «обман», который помогает осмыслить действительность. А если отвечать по-простому, без философствования, то живопись — это мое объяснение в любви: жизни, которая мне дана, людям, которых я люблю, и тем, кто встречается на моем пути, а также тем незнакомцам, которые проходят мимо. Это радость жизни, как я ее понимаю.

С какими проблемами сталкиваются современные художники?

Не знаю, как у других художников, но для меня большая проблема — это подделки моих работ. Вот, скажем, недавно на одном из интернет-аукционов продали якобы мою картину за весьма приличную сумму. То здесь, то там продаются картины, полностью повторяющие мои сюжеты, подписанные созвучными фамилиями: Зубаров, Кубаров, Чубаров. А в мае прошлого года мои юристы выиграли иск против двух московских арт-салонов, которые печатали на холсте любые мои картины на заказ. И их бизнес процветал. Но в принципе при нашей слабой защите авторских прав эти ребята вообще не слишком стесняются. Сходите на Абрат — пол-улицы увешано «Любаровым». Я понимаю, что в каком-то роде это цена популярности. Но в этой истории меня особенно огорчает то, что большинство этих подделок крайне низкого качества. И иногда мне за них бывает просто стыдно. Ведь люди и в самом деле могут подумать, что я имею к этому отношение… Так что, видимо, на ближайшее будущее мои юристы работой обеспечены.

Когда вы переехали в деревню, как вы нашли общий язык с людьми — ведь поначалу вы наверняка были для них чужаком?

Люди постепенно поняли, что я не смотрю на них свысока, не выпендриваюсь. Они потихоньку начали мне помогать, потому что в сельском хозяйстве тогда я ничего не смыслил. Так мы и подружились. Ведь когда помогаешь человеку, он становится тебе ближе.

Чем деревенские люди, по-вашему, отличаются от городских?

Городской человек считает себя соучастником жизненных событий, он убежден, что может на них повлиять, изменить течение жизни, перестроить ее под себя. А деревенский принимает жизнь такой, какая она есть. Мы, городские, думаем, что имеем власть над природой. А деревенские — ее дети, они природе не противятся, даже стихийные бедствия воспринимают как нечто естественное. Дескать, природа сердится, имеет право…Точно так же они считают, что нет смысла сопротивляться власти. А еще, мне кажется, деревенские — более искренние и честные, хотя и с хитрецой. Но все равно они меньше врут, ловчат, а если и подвирают, то это видно сразу. Они ко всему относятся просто, спокойно, не переживают по поводу того, чего не могут изменить. Может, поэтому жить и работать в деревне мне сейчас больше нравится, чем в Москве, — в плане общения жизнь там чище и проще.

Есть ли разница в распределении гендерных ролей в городе и в деревне?

В городе эти роли более-менее уравновесились. А вот в деревне женщина — по-прежнему тягловая лошадь, которая ведет хозяйство, воспитывает детей и имеет еще одного ребенка в лице мужа. Женщина несет на себе весь груз ответственности за семью, а мужику лишь бы выпить, поболтать, налево сходить. Вся деревня держится на женщине.

Но справедливости ради надо сказать, что у русского мужика руки золотые, этого не пропьешь. Я кисточкой много чего могу. А вот косу заточить, чтобы она была острой, как бритва, не умею. А они умеют все: крышу починить, избу построить. А наличники какие делают! У многих деревенских есть чувство гармонии, внутренняя эстетика.

Как на вас повлияла жизнь в деревне?

Главное — я оставил книжную графику и полностью перешел на живопись. И это произошло благодаря тому, что в деревне у меня появилось множество новых тем. Раньше тему мне задавал автор книги, которую я иллюстрировал, а тут я сам стал задавать себе тему, «подсмотренную» из окна. А еще я многому научился у здешних людей. К примеру, теперь я тоже стараюсь принимать жизнь такой, как она есть. Я перестал рефлексировать по всякому поводу и занимаюсь тем, что мне нравится, — сижу рисую, а все остальное идет своим чередом. Конечно, уйти в «деревенский астрал» у меня получается еще не так хорошо, как у местных, но все же есть нечто, что нас роднит: мы все работаем руками. Они чинят избу, копают грядки, плотничают, а я вожу по картине кисточкой.

Как односельчане принимают ваши работы?

Для многих из них искусство — это то, что красиво. По сути социалистический реализм и понимание искусства деревенскими людьми — замечательными, умными и чудесными — в чем-то совпадают. Мои односельчане считают, что искусство должно воспитывать. А кого, говорят они, могут воспитать твои картины? У тебя Колька сидит на заборе, водку пьет и курит… «Но разве Колька на самом деле не пьет и не курит?» — спрашиваю я. — «Пьет и курит, — соглашаются они. — Но кому оно нужно такое искусство?... «Вот ты нарисуй, когда Колька делает что-то героическое, — предлагают они. — Как кошку он спас три года назад, нарисуй. И потом, почему у тебя женщины толстые, а мужики — наоборот? Такого нам не нужно. Ты лучше рисуй цветы — вон, смотри, какие они красивые. У нас душа будет радоваться, если ты нарисуешь цветы. Мужик ты хороший, но рисовать надо так, чтобы красиво было…» Так вот мы с ними регулярно беседуем. В общем, дружить-то мы дружим, а вот в понимании искусства чаще всего расходимся. Я тоже их точку зрения принять не могу, поскольку пою не по заказу, а только то, что поется.