«Если государство здоровое, оно должно защищать красоту
и художников»

Режиссер, драматург, хореограф, художник, скульптор — все это бельгиец Ян Фабр, суперзвезда современного искусства. Писать сценарии для театра, создавать картины и скульптуры он начал в 1970-е, а в 80-е обратился к театральной режиссуре. Всемирная слава пришла к нему в 1982 г. после постановки «Это театр как ожидали и как предвидели», и с тех пор Фабр не сдает позиций. Художник, который рисовал картины собственной кровью и ручками BIC, в детстве сначала мечтал стать почтальоном, а потом химиком. Во время прошлогоднего визита в Москву Фабр в одном из интервью сказал, что стал в итоге химиком-почтальоном: свои эксперименты Фабр показывает по всему миру.

В интервью для «Ведомостей» Фабр, приехавший в Москву на фестиваль «Территория», рассказал, как он оценивает работу актеров, углубился в философию человеческого тела и объяснил, почему у него нет мобильного телефона. Мы публикуем это интервью с небольшими сокращениями.

Когда вы проводили мастер-класс, на одном из заданий — «Вечеринке» — дали студентам «Территории» оценку 6 из 10. А какой должна быть группа актеров, чтобы получить от вас десятку?

Я никогда не даю оценку 10 из 10 даже в моей компании. (Смеется.) Самая высокая оценка в моей компании — 8,5 из 10... На самом деле это же все про работу, про то, что надо проводить много времени в практике. Если это упражнение делать месяц, то постепенно замечаешь, как люди начинают раскрываться и доверять друг другу.

В прошлом году вы также давали мастер-класс студентам «Территории» и актерам «Гоголь-центра». Заметили разницу в менталитете российских и бельгийских актеров?

Да-да-да. Я заметил, что здесь есть очень много талантов. У дам и господ, которые приходили ко мне, очень красивые лица. И для меня это важно, потому что лицо выдает характер человека. По лицам ваших актеров можно понять, что перед тобой сильная личность. Еще мне кажется, что в Европе больше знакомы с моей работой в целом: от итальянских, голландских, немецких, бельгийских актеров есть это ощущение. В университетах, в театральных школах и на курсах там преподают мою работу, рассказывают о моем подходе на протяжении нескольких лет. У меня сложилось ощущение, что российские актеры не привыкли к той работе, которую я им предлагаю, они держатся от нее на некой дистанции. Кажется, что они больше укоренены в систему Станиславского. Но при этом я вижу в людях, которые ко мне приходят, голод и страсть идти куда-то дальше.

Ваше искусство очень внимательно к телу и физиологии. Так получилось, что в нашей стране всякая телесность довольно долго отрицалась, так было, например, в СССР. На ваш взгляд художника, это может быть связано с политикой государства?

Конечно. Но это ведь не только в России. Тут нужно говорить осторожно. Сейчас попробую объяснить проще... Я видел много рекламы, где снимались певцы, спортсмены, селебрити, и они все в этой рекламе не потеют. Пот — это что-то негативное, что-то вонючее. Люди не должны неприятно пахнуть. Но у нас в теле очень много воды, поэтому мы потеем. Мне смешно это видеть, и происходит это не только в России. Это вообще идеология — считать свое тело чем-то грязным. Я могу привести много таких примеров.

В прошлом году ваша инсталляция с чучелами собак на выставке в Эрмитаже («Ян Фабр: рыцарь отчаяния — воин красоты» — прим. ред.) была принята, мягко говоря, неоднозначно. Вы в курсе?

Конечно. Директор Эрмитажа Михаил Пиотровский и Дмитрий Озерков (заведующий отделом современного искусства. — прим. ред.) сделали отличную работу, вообще люди из Эрмитажа были очень открытыми — куда более, чем сотрудники Лувра в Париже. Что касается противников выставки, то дело вот в чем. Почему-то люди, которые защищают животных, бывают глуховаты к моему призыву. Обычно эти люди принадлежат к экстремистским радикальным группировкам. В своей выставке я пытался сказать, что я люблю животных. Я считаю, что животные — лучшие врачи, лучшие философы в мире. Я нашел этих собак на бельгийских дорогах. Их сбили. В Европе — в Германии, Франции, Бельгии, — к сожалению, такое часто бывает. В Германии, например, люди уезжают в долгий отпуск и выпускают собак на дорогу, чтобы не платить налог на животных за то время, когда их не будет дома. И собаки оказываются под колесами. Эта инсталляция на самом деле защищала уязвимость, хрупкость этих животных. Карнавал — это средневековая традиция. Это воспевание плоти, воспевание человеческого тела. Все работы, которые я показывал в Эрмитаже, защищают хрупкость животных. И люди, которые вроде как радикально защищают животных, оказываются в глупом положении, высказываясь против этой идеи.

А насколько подробно вы изучали российский контекст? У нас ситуация с бездомными животными довольно критичная. Настолько, что находились и те, кто не мог поверить, что перед ними привезенные сюда чучела, а не специально убитые звери.

Серьезно?! Вообще, инсталляция входит в коллекцию Музея Женевы. И инсталляция с царапающими стекло котами — тоже. Эти коты тоже умерли на улице. Возможно, вы знаете, что коты почти не представлены в европейском визуальном изобразительном искусстве, а вот собак, наоборот, много. Если вы пройдетесь по Эрмитажу, вы это заметите. Объясняется это тем, что коты считались «женским» животным, «ведьминским» животным, животным эмансипированных женщин. Собаки были символом верности, а кошки — символом чего-то негативного. Поэтому в моей инсталляции они скребутся по стеклянным пластинам, жалуясь на свое положение. Поэтому этот разговор еще и про женщин, про силу женщин и про жалобы женщин, а также про уязвимость и хрупкость женщин.

Сегодня в России есть мем: сильная независимая женщина с котом. Кот стал почти обязательным атрибутом эмансипированной, как вы сказали, женщины. Слышали про это?

Нет. (Смеется.) Я не пользуюсь ни компьютером, ни мобильным. У меня их даже никогда не было, представляете?

Читала, но представляю с трудом. Как же переговоры, переписки?

У меня есть офис, где работает много людей. Есть представители изобразительного искусства, перформанса... Да и вообще, 15 лет назад так жили все. Конечно, то, что сейчас происходит с технологиями, кажется невероятным.

Вам так удобнее жить или вы так выступаете против диджитализации?

Хм. Знаете, вот вчера, например, я был в своей комнате: делал какие-то рисунки, писал тексты для будущего проекта... Так бывает обычно каждый вечер. Мне нравится эротическое ощущение от письма вручную, нравится, как царапается бумага, как протекают чернила, мне нравится работать с бумагой. Мое письмо превращается в рисунки, а рисунки — в письмо. Меня увлекают тактильность и ощущение эротического отношения между моей рукой, ручкой и бумагой.

Райдер спектакля «Бельгийские правила / Бельгия правит» еще до показа стал обсуждаемым. 360 кг картошки фри, 300 бутылочек бельгийского пива, брюссельские вафли и шоколад, взбитые сливки... Это все ваш манифест чувственности в театре?

Это, во-первых, критическая декларация моей любви к моей же стране. Я родом из маленькой сюрреалистической страны. Знаете немного Бельгию? Когда я в Америке говорю, что я из Бельгии, у меня обычно спрашивают, где это, а потом вспоминают, что когда-то в Брюсселе у них была пересадка по пути куда-то в другой город Европы. Все-таки мы очень маленькая страна. Но наши традиции в изобразительном искусстве потрясающе богаты. Мы изобрели масляные краски, мы были первыми людьми, чья живопись была основана на пропорциях тела. Ян Ван Эйк – невероятно революционный художник. Рубенс так работает со светом и мизансценой, что мне кажется, что это до сих пор лучше, чем все фильмы, вместе взятые. А посмотрите на воображение Босха! Он намного более авангарден, чем бÓльшая часть современного искусства. Мы такая маленькая страна, и у нас выросло такое большое поколение отличных художников. И еще, когда наша страна была сформирована как государство, мы были открытым обществом, даже утопичным немного. Поэтому Рембо и Бодлер в итоге переехали жить в Бельгию. И еще нужно понимать, что мы мировые чемпионы по демократии! А однажды мы смогли выжить почти 600 дней без правительства, и все работало! (19 декабря 2008 г. ушел в отставку премьер-министр Бельгии Ив Летерм из-за скандала. Новое правительство во главе с премьером Херманом Ван Ромпёем включило в себя представителей тех же партий, что и прошлое, и 13 июля 2010 г. на внеочередных парламентских выборах не произошло формирования правительства. Новый кабмин во главе с Элио ди Рупо принес присягу королю 6 декабря 2011 г. — так Бельгия 540 дней жила без правительства. — прим. ред.)...

Сейчас под домашним арестом находится один из арт-директоров «Территории», режиссер Кирилл Серебренников.

Я знаю об этом.

У вас есть идеи по поводу того, как художник должен выстраивать отношения с государством? И должно ли государство защищать художников?

Я думаю, что художник должен быть независимым. Цвет художника — это цвет свободы. Мне кажется, художник должен быть свободен от любой идеологии — и в своей работе тоже. В моей стране я трижды сталкивался со сложностями в общении с экстремально правыми организациями, это случалось и физически, и ментально. Однажды меня избили шесть человек, когда я создавал работу «Небо восхищения» в королевском дворце (работа была создана Фабром в 2002 г. по заказу королевы Бельгии Паолы. Художник покрыл плафоны роскошного потолка в Зеркальной комнате королевского дворца, а также одну из люстр над крыльями более чем 1 млн жучков-златок. — прим. ред.). В той работе я использовал 3 млн чешуек, похожих на драгоценности. И примерно восемь месяцев, что я работал, мне приходилось все время переезжать, я сменил четыре квартиры, представители экстремистских организаций все время хотели меня избить. Я хотел сделать посвящение королеве Бельгии, а они выступали против.

И еще мне кажется, что художник должен быть критичным — даже в королевском дворце я критиковал колониальное прошлое Бельгии в своей работе.

Конечно, я думаю, если государство здоровое, оно должно защищать красоту и художников. Потому что иначе оно в конечном счете убьет собственное общество.

Полная версия интервью опубликована на сайте газеты «Ведомости».