Что нужно знать об истории России
ХХ века

Константин Великий (286—337) — первый в Римской империи христианский император, правил Западной Римской империей, а затем захватил и Восточную и до смерти был единоличным правителем обеих ее частей. Существует легенда о его видении в небе накануне битвы за Восточную империю огненного креста и надписи: «Сим победиши!». Он легализовал преследуемое в Римской империи со времени распятия Христа христианство и положил начало становлению его как господствующей в Европе религии.

Своей столицей он сделал город Византий, переименовав его в «Новый Рим»; Константинополь — город Константина — неофициальное, но установившееся в те века название сегодняшней столицы Турции Стамбула, который и стал столицей Византии (занимавшей территорию нынешней Турции). После смерти Константина (и заката Рима) Византия стала мощной империей.

На Руси Константинополь называли Царьградом (Цареградом). Там был выстроен храм Святой Софии с огромным куполом — главный храм православного мира.

По преданию, именно богослужение в этом храме потрясло послов князя Владимира («И не могли мы понять, — рассказывали они ему, — на небе мы или на земле».) Оно и подействовало на его выбор в пользу христианства. Уже это одно побуждало русских людей по-особому относиться к Константинополю — тем более, когда он с середины ХV века оказался под властью Османской империи, а собор Святой Софии был переделан в мечеть.

Пока храм существовал — там византийского императора помазывали на царство в качестве самодержавного правителя. Традиция эта перешла в Россию. Раскол на католическую и православную ветви произошел в середине ХI в. Россия осталась в православии — с Восточной церковью, то есть с Византией и Грецией.

Византия продолжала называться Римской империей, но все ближе была к Греции. Ее государственным языком в IV—VI вв. был латинский, а с VII в. и до конца существования этого государства (ХV в.) — греческий.

Русские поэты мечтали о захвате Константинополя. На этом особенно настаивал Федор Тютчев, посвятив призыву захвата несколько стихотворений (в конце 1840-х — начале 1850-х гг.):

Москва, и град Петров, и Константинов град —

Вот царства русского заветные столицы…

Вставай же, Русь! Уж близок час!

Вставай, Христовой службы ради!

Уж не пора ль, перекрестясь,

Ударить в колокол в Царьграде?

(«Рассвет»)

Поэтам позволено все — лишь бы только политики и правители не принимали их утопии как руководство к прямым политическим действиям.

В самом начале войны патриотический подъем всех слоев общества, повторим, был несомненен.

В. Шульгин вспоминал, что железные дороги (через них шла мобилизация из дальних мест России) «были охвачены смерчем патриотизма, которого никак нельзя было ожидать. Патриотизмом была захвачена в то время вся Россия. Запасные явились всюду, в полном порядке и даже не произвели бунта, когда продажа водки одним решительным ударом была прекращена во всей империи*. Это было чудо. Неповторимое.

Я наблюдал все это, но объяснить себе не мог».

Объединенное заседание Государственной думы и Государственного совета, открывавшееся речью императора Николая II по случаю вступления России в войну, было назначено в Зимнем дворце.

Шульгин вспоминает, как он опаздывал и не у кого было спросить, «в какой подъезд мне ворваться. Я бросился наудачу в первый попавшийся. Двери были открыты настежь. Белая мраморная лестница с красной дорожкой была передо мной. Я взбежал по ней…

Вдруг я услышал крики, громкие вопли человеческие. Я понял и побежал туда, откуда они исходили. Я вбежал в зал, где была огромная толпа. И это все были члены Государственной думы. Это они так вопили. …Стесненный так, что он мог бы протянуть руку до передних рядов, метавшихся в припадке чувств, стоял государь. Это было единственный раз, когда я увидел волнение на просветлевшем лице его.

И можно ли было не волноваться? Что кричала эта толпа, не юношей, а пожилых людей и даже старцев? Они кричали: “Веди нас, государь!”.

Это было, быть может, самое значительное, что я видел в своей жизни. То, о чем мечтали все искренние монархисты: невыдуманный, неподдельный, истинный патриотизм».

Очень волнующе. Особенно — если забыть на время о том, что произойдет в России три — четыре года спустя.

Один из лучших российских военачальников, тогда руководивший штабом Юго-Западного фронта, генерал М. В. Алексеев говорил в те же самые первые дни — разговоры о том, что мы кончим войну в три месяца: «Вздор и вредный вздор. Противник “сурьезный”. Его нахрапом не возьмешь. Война будет на измор. Воюет народ с народом…».

* По всей стране был объявлен сухой закон, сохранявшийся и в первые годы советской власти.