Буддизм: разберись в
себе сам

Популярность буддизма в христианских странах растет день ото дня. Открываются курсы медитации, выходят учебники и пособия — от «Буддизма для чайников» до научных трудов, проводятся бесконечные семинары и конференции. О том, с чем связан этот всплеск интереса и как, попав на нашу почву, буддизм преломляется через призму христианской культуры, рассказывает один из ведущих российских востоковедов, проживший много лет в Китае, специалист в области китайской цивилизации, доктор исторических наук, профессор, заведующий отделением востоковедения НИУ ВШЭ Алексей Александрович Маслов.

HBR — Россия: Когда буддизм начал завоевывать Запад?

Маслов: Как минимум 150 лет назад. Англия в середине XIX века, потом Франция в начале ХХ веке увлекались всем, что связано с Востоком. Это было чисто эстетическое увлечение, мода, которая с настоящим Востоком зачастую не соотносилось. В то время для европейцев буддизм, причем совершенно абстрактный, стоял в одном ряду с так называемыми «chinoiseries» — фарфоровыми китайскими вазочками, которыми сейчас полны британские дома. Другой всплеск интереса к буддизму был связан с серьезным кризисом европейской мысли начала ХХ века. Это был протест против жестких христианских норм, и проявлялся он по-разному: от импрессионизма и фовизма до псевдовосточных течений, самое известное из которых — теософия. Ее апологеты — Елена Блаватская, Анни Безант и другие — якобы ­апеллировали ­­к ­буддизму, хотя никогда систематически его не изучали и по сути создавали собственную философскую систему.

Чем буддизм так привлек западный мир?

Тогда, как, впрочем, и сегодня, увлечение буддизмом было связано со стремлением к чему-то иному и к религиозной и духовной практике имело мало отношения. Это был поиск новой площадки, позволяющей реализовать свои мечтания и чаяния, которые невозможно осуществить в рамках родной культуры. Это была традиция иномыслия, инобытия. Классический пример — дзен-буддизм в Европе 1960—1970-х годов, связанный с «детьми цветов», с работами Судзуки Тэйтаро и Алана Уотса. Судзуки стал настоящим проповедником буддизма в Европе: его книги были на столах у всех передовых людей того времени, в том числе у Стива Джобса. С одной стороны, он был носителем традиции дзен-буддизма, а с другой — человеком науки, входившим в сообщество крупных ученых. Это был первый прорыв к сочетанию науки и духовной практики.

Что в представлении европейцев буддизм как религия противопоставлял христианству?

Европейцам нравилось отсутствие в буддизме религиозной догматики, абсолютная, как им казалось, свобода от конвенций; нравилось, что в буддизме нет системы жесткой иерархии. В христианской церкви — и в те времена, и сегодня — отношения строились по пирамидальному принципу: есть главный, есть подчиненные; любой, кто вступает в церковь, оказывается у ее основы, поэтому, чтобы куда-то пробиться, надо пройти долгий путь. В буддизме вообще нет церкви как социального института. Христианство приучило нас ставить знак равенства между верой и культом. Из-за того что в нашем сознании они сливаются воедино, отношение к служителям культа переносится на веру: если ворует священник, то и вера плоха — ошибка в одной структуре неизбежно приводит к деградации другой структуры. Кроме того, в буддизме, в отличие от христианства, нет фанатизма. ­В ­Европе религия утверждалась огнем и мечом, христианские войны регулярно выкашивали часть населения и выбивали производительные силы. В буддизме такого никогда не было. Так что в сознании европейцев буддизм стал антитезой христианскому засилью — не христианской культуре, без которой Европу невозможно помыслить, а именно догматике.

Оказавшись на инородной почве, в контексте иной культуры, буддизм наверняка видоизменился и мимикрировал.

Безусловно, на Западе буддизм подчинился логике местной культуры. Во времена «Битлз» он оказался связанным с увлечением свободой, сегодня — с увлечением политикой. Когда Далай-ламу стали представлять исключительно как политического лидера, борца за свободу Тибета, буддизм на Западе приобрел не свойственную ему протестную окраску. Западный мир так тесно привязан к генетике собственной культуры, что в буддизме пытается найти что-то «свое» и, не ­находя, ­приписывает ему это. Например, я часто вижу, как новообращенные буддисты на Западе спорят о том, какие догматы есть в этой религии, во что нужно верить, какие правила соблюдать. По сути, это возвращение к средневековым христианским спорам, к начальной точке, к тому, от чего люди бежали. Они кого-то изгоняют из своих сообществ, кого-то принимают, кому-то поклоняются, создают иерархию. Истинному буддизму все это чуждо: он начисто лишен догматизма.

Что понимается под отсутствием догматизма? И означает ли оно отсутствие в буддизме незыблемых правил и ритуалов?

В христианстве тех, кто не верит в догматы — в непорочное зачатие или в воскрешение, — никогда не будут считать христианами. В буддизме этого нет. Да, там существуют строгие правила поведения, ритуалы, но соблюдать их не обязательно. Приведу пример. Буддисты ставят благовония перед изображением Будды, поэтому, уезжая из китайского монастыря, я спросил своего учителя, как мне быть в Мос­кве — сооружать ли алтарь? Учитель даже не понял вопроса. «Если тебе это помогает, — сказал он, — сооруди, если нет — не надо». Западному человеку очень трудно это осознать: мы привыкли к тому, что религиозная активность базируется на ритуалах. В буддизме куда более важную роль играют каноны — дисциплинарные правила, разнящиеся от монастыря к монастырю, — но и они могут меняться или отмирать. Кроме того, в буддизме есть так называемые «три убежища» — три начала, которые принимает человек, решивший следовать буддизму: Будда, буддистский закон (дхарма) и община (сангха). Причем община — это не только монастырь, это братство людей, идущих по пути просветления, не важно, к какой религии они относятся и относятся ли вообще. Ну и конечно, не стоит забывать о четырех заветах, или запретах буддизма. Первый — принцип ахимсы: не причинять вреда живому, никого не убивать; второй — не есть мясного, не пить спиртного; третий — не лгать и не быть двуязычным; четвертый — не прелюбодействовать. Но опять же эти заветы могут трактоваться по-разному. Накормив птенца, выпавшего из гнезда, червяком, мы спасем птицу, но убьем червяка. Как быть? Или что значит «не прелюбодействовать»: соблюдать целибат, не изменять жене, не менять партнера в жизни? Трактовок — множество. Главное, что буддизм не концентрируется только на этих правилах. Исторически выработанные нормативы вполне могут нарушаться, например многие буддисты в Китае сегодня едят мясо. Буддизм не ставит законы и запреты выше индивидуального развития. Если соблюдение правил — когда поститься, когда вставать, с кем и о чем говорить — становится самодовлеющей частью жизни человека, у него возникает невроз: он все время боится ошибиться. Любая институциализированная религия ведет к стойкому неврозу. Буддизму это состояние не знакомо.

И это еще одно принципиальное расхождение с христианством. Есть ли у него историческое объяснение?

Жесткие правила появились в христианстве из-за крепкого слияния государства и церкви в Европе. Государство всегда было жестким, и ему вторила религия — как по структуре, так и по поведению. На Востоке, в частности в Китае, государство было значительно выше любой религиозной традиции. Император был воплощением всего мистического, духовного и небесного, а монах или религиозный лидер стоял на много ступеней ниже. Религия не играла большой роли в социальной жизни, ее влияние ограничивалось уровнем личного общения. Она никогда не вмешивалась в управление государством, никого не проклинала и не изгоняла из своих рядов. Поэтому буддизм никому не мог да и не хотел ничего приказывать. Кроме того, он никогда не базировался на сборе денег (хотя, конечно, пожертвования монахам и монастырям существовали), ему не надо было выстраивать гигантскую систему поступлений в церковную казну, как в Западной Европе и в России. На Востоке никогда не было десятины. Поэтому жесткая структура буддизму была попросту не нужна.

Религия, культура, в которой родился и вырос человек, во многом определяет тип его мышления, сознания, поведения. Может ли представитель западной, христианской культуры стать настоящим буддистом?

Духовное постижение не зависит от первичной культуры человека, но из-за разницы культурных стереотипов у западного человека оно порой проходит труднее и требует много времени. Если он хочет изучать буддизм на родине традиции, то его путь еще больше удлиняется. Прежде всего нужно выучить язык, скажем китайский, корейский или японский, поехать в одну из этих стран и найти себе учителя. Это обязательное условие — буддизм постигают только через общение с наставником. Семинары, проповеди, адаптированные под европейское сознание (пусть даже их проводят корейцы или японцы), дают лишь общее представление о предмете, иногда создают иллюзию знания и далеко не всегда имеют отношение к восточной традиции.

Затем человек приходит в монастырь — со своим интеллектом, знаниями, с массой прочитанных книг — и понимает, что с ним никто не хочет говорить, потому что у него совершенно иное сознание. Так что ему надо преодолеть собственное «я», очистить себя от знаний и снова стать учеником. Для европейцев это непросто: для нас учеба — это этап в жизни, который надо пройти, а не некий континуум. Нужно дисциплинировать свое сознание и тело, следуя системе жестких правил: вопреки ожиданиям обучение начинается не с откровений и медитации, а именно с правил — диета, распорядок дня и т.д. И здесь таится очередная проблема: европейцы считают, что буддизм — это абсолютная свобода мысли, нравов, действий. На самом деле сначала нужно пройти через строжайшую систему самовоспитания. Когда наступает черед медитативной практики, европеец опять сталкивается с трудностями: оказывается, что его никто не учит, не объясняет, как «правильно медитировать». А мы же привыкли к четким инструкциям, учебникам, объяснениям. В буддизме это не работает: если человек воспроизводит инструкцию, он ничему не учится. Затем наступает момент, когда европеец впадает в отчаяние: он понимает, что получил уже много сведений, но так ни к чему и не пришел. И если он спросит учителя, что делать, тот ответит: ты все делаешь правильно, нужно лишь время. Время — абсолютный фактор. Мы же не любим его тратить, и нам всегда хочется четко знать, когда что произойдет…

Я видел много одаренных европейских ребят, которые приезжали в Китай, чтобы что-то постичь. Удавалось это единицам — и в этот момент они замолкали, переставали себя рекламировать, потому что самое интересное — понимать, что происходит внутри самого себя. Но в основном эти ребята получали диплом (в буддизме «дипломов» не может быть по определению, но европейцы любят сертификаты, и китайцы идут им навстречу), возвращались на родину и рассказывали всем о своем мастерстве. Такие люди создают культурный шум вокруг буддизма, но при этом совершенно не затрагивают ядро практики. Я считаю, что в этом нет ничего плохого: каждый получает от буддизма то, чего хочет: кто-то дип­лом, а кто-то просветление.

Задав предыдущий вопрос, я задумалась: что такое «настоящий буддизм»?

Буддизм — неоднородная среда: там есть разные течения, а внутри них разные школы. И все это «настоящий буддизм». Если говорить обобщенно, существуют три основных направления. Ранний буддизм, который базируется на прямой проповеди Будды, стал называться буддизмом тхеравады (дословно — «учением старцев»), или хинаяной — буддизмом малой колесницы. Он распространен в основном в Юго-Восточной Азии. Изначально он был очень строг: монахам не разрешалось работать, готовить пищу, иметь дело с деньгами, слушать музыку, но сегодня многие запреты заметно ослабели. Согласно тхераваде в деле спасения больше шансов у монаха, чем у мирянина, у мужчины, нежели у женщины.

Прежде чем продолжить, давайте определим, что буддизм понимает под спасением.

Слово «спасение», конечно, из европейского лексикона. В буддизме говорится об освобождении. Надо освободить себя от пут незнания, понять суть мира, проникнуть в его глубину и в конце концов прекратить свою зависимость от физического тела и вообще от внешних феноменов. В тхераваде, например, прекращение зависимости понимается буквально: человек, достигая нирваны, физически умирает, при этом его дух просветлен. В таком состоянии человек ничем не отличается от Будды.

Но вернемся к направлениям буддизма. Второе, самое большое по охвату, включающее в себя сотни школ, называется буддизмом большой колесницы, или махаяной. Оно распространено в Китае, Японии, Корее. Махаяна провозглашает, что спастись может любой — мужчина, женщина, животное, причем без всяких перерождений — «здесь и сейчас». У ­человека есть все условия для того, чтобы достичь просветления, но он часто не хочет совершать внутри себя такого подвига. Он не обязан, даже имея возможность достичь окончательной нирваны, физически уходить из этого мира — он может остаться, чтобы помогать другим людям. Это так называемое состояние бодхисаттвы.

Третье направление — буддизм ваджраяны, или тибетский буддизм, в просторечии называемый ламаизмом. Это наиболее позднее образование, возникшее на стыке местного шаманизма, который сегодня известен как религия бон в Тибете, буддизма махаяны и целого ряда индуистских течений, в том числе йогической практики. По распространению он самый узкий — а по известности самый широкий, благодаря активной пропаганде, которая в классическом буддизме не принята. Ламаизм был политизирован и социализирован в ХХ веке из-за событий в Тибете. Когда политики начинают играться религией, религия всегда разрушается, а политика выигрывает.

Как эти направления уживаются между собой?

Чаще всего буддисты в Азии даже не знают, к какому направлению и к какой школе они относятся. Единственное, что для них имеет значение, — личная связь между учеником и учителем. В буддизме не может быть сектантства: если, например, кто-то во время молитвы поднимает руки высоко, а кто-то держит перед грудью, значит, их так учил учитель, и в этом есть свой мистический смысл. Неправильной трактовки быть не может: если учитель просветлен, значит, его трактовка истинная. И не важно, какой практикой вы занимаетесь: кто-то бесконечно читает и комментирует трактаты, кто-то медитирует и так далее, — важно, чего вы достигаете.

Я, например, обучался в Китае по направлению чань-буддизма, по школе Цаодун. Она базируется на сидячей медитативной практике, технике «молчаливого просветления» и постижении особой структуры мира и сознания, которая изложена в нескольких трактатах, в том числе в «тайных писаниях». Но никто из моих собратьев, кроме наставляющих учителей, никогда не задумывался, как называется наша школа. Это отвлекающий вопрос: Будда уже живет в твоем сердце, нужно лишь различными техниками «пробудить» его. Вообще, все происходит внутри человека — исправляя себя, исправляешь весь мир. Идея проста, но путь к ее реализации весьма долог.

Более того, буддисты не противопоставляют свою религию другим. Буддистские учителя, которых я знаю, с радостью ходят в соседний даосский монастырь попить чаю, поговорить с местными монахами и воскурить благовония перед даосскими божествами. Так же спокойно они заходят и в католический храм. Нам это сложно себе представить, но в голове у них нет разделения: духовный мир един, различаются лишь подходы к нему.

Правильно ли утверждать, что цель жизни буддиста — достичь освобождения?

Цель жизни в буддизме вообще не ставится. Есть ряд реперных точек, и освобождение, просветление — одна них, после чего существование продолжается. Целеполагание — опасная ошибка. В «Сутре помоста Шестого патриарха» — одном из самых известных трактатов по чань-буддизму, написанном в VIII веке, говорится: как только человек начинает думать об истине, он сразу от нее отдаляется. То есть постановка цели отбрасывает нас далеко назад. Надо спокойно идти по своему пути. Если у вас чистое сознание (просветленных в мире очень мало, а тех, кто способен очистить свое сознание, много), вы всегда безошибочно движетесь к цели, которую себе даже не ставили.

Каким образом можно очистить свое сознание?

Есть множество способов, даже помимо тех классических, которые заповедовали нам китайцы. Медитация — это хорошо, если знаешь, как ею заниматься. Если не знаешь или у тебя нет учителя (тренер в фитнес-клубе не в счет), не надо рисковать. Прекрасно влияют на человека занятия цигун и тайцзи — в них ошибиться гораздо сложнее, чем при сидячей медитации. Существует масса способов, которые мы практикуем, даже не замечая этого, — например спокойная музыка. Не надо также забывать, что у человека есть право на гигиену собственного общения. Нам кажется, что мы обязаны общаться со всеми, кто к нам обращается, но на самом деле это не так. С теми, кто нам неприятен, кто пробуждает в нас негативные эмоции, общаться не нужно. Ведь мы не просто перекидываемся с людьми словами, мы впускаем их в свой духовный мир, в свое пространство. Прервав неприятное общение, мы не столько очищаемся, сколько перестаем загрязняться. Еще одна вещь, которую предлагает нам западная цивилизация, — психоанализ, хотя его методы не совпадают с принятыми в буддизме. Психоанализ пытается вызвать из глубины подсознания травмирующие воспоминания и сублимировать их, чтобы избавить человека от проблемы. Буддизм же утверждает, что проблема снимается, когда исчезает сам вопрос. Как только человек перестает думать, правильно или неправильно он поступает, он начинает действовать правильно.

Чем опасна медитация без ­учителя?

Медитация базируется на определенных техниках. Их можно описать, а вот описать, правильно или неправильно мы их выполняем, невозможно. Только учитель может понять по нашему поведению, что и как мы делаем. Впадая в ­определенное ­психосоматическое состояние, некоторые начинают подергиваться, раскачиваться или наклоняться. Это малозаметно, но в нормальной медитации человек должен сидеть спокойно. Учитель разбирается, в чем дело, — в Китае, например, проводятся постмедитативные беседы: через несколько часов или через сутки после медитации учитель выясняет, в каком состоянии пребывает человек. Медитирующий всегда должен быть под контролем, поэтому, если не знаете, как медитировать, — не медитируйте.

Сопоставима ли роль учителя в буддизме с ролью духовника в христианстве?

Учитель — это не духовник в нашем понимании. Батюшка в Европе или в России дает советы, иногда директивные указания. А в буддизме человек должен сам в себе разобраться. В этом смысле общение с учителем ближе к психоанализу, чем к религиозной практике. Учитель направляет беседу, но ничего не советует и не говорит, что надо делать, потому что у каждого свой путь. Единственное, что можно воспроизвести (но нельзя имитировать!), — состояние сознания. Беседуя с учеником, находясь рядом с ним, учитель пытается передать ему матрицу своего мышления.

Буддизм провозглашает личную ответственность за собственные поступки. Если ты не спасешься сам, тебя никто не спасет. Ты не можешь замолить грехи, но при этом можешь мистическим образом прекратить действие своего дурного поступка. Понятие покаяния, раскаяния выражается в двух иероглифах. Согласно значению первого иероглифа ты понимаешь, что причинил кому-то зло и раскаиваешься; согласно значению второго — обещаешь больше никогда этого не повторять. Покаяния как исповеди в буддизме не существует, так что нет и исповедника.

Существуют ли признаки, по которым можно отличить просветленного человека от непросветленного?

Такие признаки, конечно, есть, и китайцы, прекрасные имитаторы во всем, даже научились их подделывать. Это неторопливая речь, постоянная легкая улыбка, мудрые фразы. И все же подделку можно почувствовать. Один из главных признаков: просветленные люди никогда не говорят о своем просветлении, не пускаются в сложные рассуждения о мире, о человеке, о том, как надо жить. Мне один просветленный монах несколько дней объяснял, как надо делать лапшу, — на то он и просветленный, чтобы обучать на примерах.

Важно понимать, что этого состояния сознания можно достичь как угодно. Можно сочинять песни, писать научные работы или вообще ничего не делать. Главное — какое переживание внутри тебя происходит. Кстати, буддизм предусматривает одну интересную вещь, не характерную для других религий. Можно ничего не знать о буддизме, о канонах и заветах, о том, что говорил Будда, и при этом достичь просветления, потому что любая концентрация, которая ведет к очищению сознания и к избавлению от зависимости от внешнего мира, — и есть чисто буддистское просветление. Можно жить в глубинке России или на юге Африки и стать просветленным буддистом.