Рожденные подражать

Рецензия на книгу: Marco Iacoboni. Mirroring People: The New Concept of How We Connect with Others. Farrar, Straus & Giroux, New York 2008.

Почему мы плачем или смеемся вместе с героями фильма? Почему сочувствуем чужому горю? Как, едва взглянув на лицо коллеги утром, угадываем, в каком

он настроении? Что это за психический механизм, благодаря которому мы можем понимать мотивы и намерения других людей, подражать им, перенимать их навыки, а в детстве — усваивать родной язык? На протяжении столетий ученые: философы, психологи, лингвисты — задавали себе подобные вопросы. Ответы на них были в основном умозрительными, ведь не существовало точных методов, позволяющих «увидеть», что происходит с нашим сознанием в той или иной ситуации. Сформировались две мощные гипотезы, которые с 1970-х годов разделяло все больше ученых. Во-первых, запрограммированность человеческой психики. С середины ХХ века ученые разных специальностей искали и получали подтверждения того, что в человеке генетически заложены не только здоровье и долголетие, но и мораль, способности, интеллект, универсальная структура языка. Тридцать лет назад великий лингвист Ноам Хомский и столь же великий детский психолог Жан Пиаже провели дебаты и в книге «Language and Learning» опубликовали их стенограмму. Как ни странно, то были дебаты людей, абсолютно согласных друг с другом: каждый данными своей науки доказывал миру, что умение говорить и понимать чужую речь врожденно.

Ребенок усваивает родной язык, не подражая речи взрослых, а заполняя готовые структурные ячейки мозга конкретными словами, интонациями и грамматикой. Действительно, легкость, с какой неразумный двухлетний малыш овладевает языком, а то и двумя, кажется невероятной всем, кто пытается достичь этого в зрелом возрасте.

Во-вторых, начиная с Декарта философы представляли человеческое мышление как полностью самодостаточный внутренний процесс. Способность понимать действия и душевное состояние других объясняли так: мы воспринимаем интонацию, движения или выражение лица человека, затем анализируем и интерпретируем, основываясь на собственном опыте. То есть всякий раз делаем логический вывод по аналогии. Например так: «Даже если в комнате прохладно, я потею, когда волнуюсь. Мой собеседник покрылся испариной, значит, у него не все в порядке».

Если бы это было так, разве мы угадывали бы чувства и даже намерения других людей с такой легкостью? И почему, наоборот, этой способности лишены люди, страдающие аутизмом, — возражает нейропсихолог Марко Якобони в своей книге «Mirroring People: The New Concept of How We Connect with Others». В арсенале его науки есть средства визуализации мозга — те самые объективные методы, которых

не было у психологов и лингвистов прошлого. Картина возбуждения («выстреливания») нейронов произвела в психологии переворот, похожий на «открытие» микробов в медицине: то, о чем рассуждали или догадывались, стало возможно увидеть.

В последние десятилетия нейрофизиологи получили средства буквально заглянуть под черепную коробку — появились мощные методы визуализации разных отделов мозга при тех или иных действиях, например функциональная магнитно-резонансная томография. Процессы, происходящие в сознании, физически соответствуют «выстреливанию» разных групп нейронов. Более того, теперь ученые видят возбуждение одного-единственного нейрона. В своей книге Марко Якобони рассказывает о том, что наблюдается на клеточном уровне, кому и как удалось это рассмотреть, и делает далекоидущие выводы о природе человеческого сознания.

Научный прогресс не обошелся без экспериментов с животными. Речь идет о наших близких родственниках — макаках. Их мозг исследовали с помощью вживленных электродов в университете Пармы, в лаборатории Джакомо Риццолатти, где в 1990-х годах работал Якобони. Тогда был открыт биологический

механизм сопереживания — зеркальные нейроны. Их обнаружили, когда четыре нейрофизиолога — сам Риццолатти, Витторио Галлезе, Лео Фогасси и Лучано Фадига, — изучая мозговые процессы у макак, на участке коры головного мозга, который отвечает за моторику, случайно натолкнулись на особые клетки. В отличие от «обычных» нейронов, ведавших движениями, эти активизировались, не только когда обезьяна что-то делала сама (например, хватала еду и тащила ее в рот), но и когда смотрела, как то же действие выполняет экспериментатор. До этого полагали, что функции действия и восприятия в мозге разделены: каждая закреплена за своей группой нейронов. Оказалось, что это не так: существуют «амбивалентные» нейроны. Их и назвали зеркальными.

Позже подтвердилось, что такие нейроны есть и у человека. Именно они отвечают за понимание без слов, подражание, раннее обучение, эмпатию. Открытие зеркальных нейронов, в общем-то случайно сделанное нейрофизиологами 20 лет назад, перевернуло прежние представления. Оно опровергает и гипотезу о врожденности большинства поведенческих схем и гипотезу о самодостаточности

нашего сознания.

Как пояснил Якобони, здоровый человек внутренне как бы берет на себя действия окружающих, их мысли и эмоции, становится на их место. А если этот механизм поврежден, индивид теряет способность понимать чужие мотивы и намерения.

Специалисты склоняются к мнению, что в этом — причина такого расстройства психики, как аутизм. Людям, страдающим этим заболеванием, трудно соответствовать модели поведения, которая господствует в обществе.

Зеркальные нейроны играют важнейшую роль во всех социальных проявлениях человека. Например, при разговоре наше сознание «сцепляется» с сознанием другого человека, мы словно подпитываем свои мысли и эмоции тем, что только что услышали от собеседника. В частности, благодаря этому мы легко поддерживаем разговор, сколь бы долгим он ни был. А вот выступать с полуторачасовым монологом могут только тренированные ораторы или лекторы.

Вероятно, и усиление агрессивности после просмотра фильмов со сценами убийств объясняется таким же «сцеплением» с героем фильма (по мнению автора, связь между показом жестоких фильмов и ростом насилия в реальной жизни доказана бесспорно). Мы вживаемся в образ, который видим на экране. Поэтому, кстати, запрещено показывать людей в рекламе алкоголя и сигарет.

Теория зеркальных нейронов объясняет, почему мы понимаем не только действия, но и намерения окружающих. «Я поссорился с женой. Мы сидим на кухне, и вот она подходит к столу и берет в руку стакан. Что она собирается делать: выпить воды, поставить стакан в раковину или швырнуть им в меня?» — приводит пример Якобони. Наш мозг явно реагирует по-разному на одно и то же движение, если предвидит разные результаты. Такой механизм есть уже у макак. В ходе опыта обезьянам показывали экспериментатора: он брал фрукт и отправлял его себе

в рот или же в корзинку на столе. Если корзинка была на месте, он всегда клал в нее, если нет — съедал. Присутствие или отсутствие корзинки было для мартышек сигналом о намерениях человека. Оказалось, что при демонстрации движения, цель которого — проглотить фрукт, зеркальные нейроны макак

реагировали иначе, чем при простом перекладывании. Зато в обоих случаях это были те же зеркальные нейроны, которые «выстреливали», когда те же самые действия совершал не экспериментатор, а сама обезьянка. Значит,

зеркальные нейроны «специализированы» не просто по разным движениям, но и по разным целям.

До того как ученые научились визуализировать работу мозга, психология

основывалась на исследовании реакций: испытуемым задавали вопросы или заставляли совершить свой выбор. Понятно, что при таких методах присутствует немалый «шумовой» эффект: люди говорят то, что от них хотят услышать ведущие, либо подражают лидеру, который появляется в каждом, даже временном коллективе.

У традиционных методов есть еще один минус: испытуемые выражают свои представления словами. Но при вербализации первоначальные мысли и чувства искажаются, ведь у рассказа своя логика. Психолог Джонатан Скулер экспериментально доказал, что «мысль изреченная есть ложь». В одном из его опытов испытуемым показывали лицо, которое потом нужно было узнать на другой картинке. Одних просили описать это лицо, другие в это время просто ничего не делали. Оказалось, что те, кто проговаривал свои представления об увиденном образе, сохранили его в памяти намного хуже, чем остальные: они гораздо реже правильно узнавали то же лицо. А в другом его эксперименте мужчины выбирали из двух женских лиц более привлекательное. Затем им снова показывали портрет и спрашивали: почему? Они пускались в объяснения, рассказывая, чем эта женщина приятнее, чем другая, и не замечали, что во второй раз им подсунули не ту, что они выбрали изначально. Этот парадокс психологи

назвали «слепотой выбора».

В частности поэтому, пишет Якобони, ненадежны все маркетинговые исследования, при которых испытуемые отвечают на вопросы. Зато, когда на сцену выходят нейромаркетологи, можно, просканировав мозг, увидеть, что в нем происходит, и значит, понять, что на самом деле нравится человеку. Они видят отделы мозга, которые отвечают за предвкушение и получение «вознаграждения», то есть чего-то желанного и хорошего, и фиксируют реакцию этих отделов на разные стимулы, например на фотографии автомобилей. Оказалось, что мозг мужчины реагирует на изображение спортивной машины так же, как на фотографию красивой женщины. Особая группа нейронов связана со знакомыми брэндами. В одном эксперименте испытуемым давали попробовать два популярных напитка — кока-колу и пепси и сравнивали активность мозга

при «слепом» тесте и при условии, что испытуемые знают, что пьют. Оказалось, что мозг реагирует на брэнд особым образом: включается зона «исполнительного контроля», которая никак не отзывается, когда напиток пьют «вслепую». Кстати,

при «слепом» тесте большинство испытуемых предпочитает пепси, а при открытом — кока-колу.

Марко Якобони тоже внес лепту в исследование нейромеханизмов брэнда. Он смотрел, какие рекламные ролики действуют сильнее прочих. Чем выше активность зеркальных нейронов при просмотре ролика, предположил Якобони, тем больше человек отождествляет себя с героем ролика, и значит, реклама действует на него сильнее. И опять оказалось, что сознательный выбор человека

и реакция его зеркальных нейронов не совпадали: то, что больше всего нравилось испытуемым по их словам, оставляло зеркальные нейроны «равнодушными», и наоборот. «Конечно, можно предположить, что реакция мозга ничего не предсказывает в будущем покупательском поведении, — пишет Якобони, — но вряд ли это так». Зеркальные нейроны прямо связаны с ощущением своего «я», то

есть играют в сфере самых глубинных чувств. Поэтому они лучше любых слов

предсказывают будущий выбор.

Зеркальные нейроны — это проекция самого себя во внешний мир: они «выстреливают» не только при показе милых сердцу брэндов, но и в ответ на стимулы, исходящие от «своей» политической партии. Пройдет еще несколько лет, и все начнут говорить о нейрополитике, нейроэтике и нейромаркетинге. Нейрофизиологи будут идти нарасхват перед выборами и при запуске нового продукта.

Нейрологическая парадигма становится популярной во всех науках о человеке. Эта терминология проникла и в бытовой язык: человека с ярко выраженными аналитическими способностями называют «левополушарным», а с творческими — «правополушарным». О нейронной природе морали, веры, обучения и доверия к людям рассуждают журналисты, политики и педагоги. Появилось множество слов, начинающихся с нейро-: нейроэкономика, нейроэтика, нейросемантика, нейромаркетинг. Возможно, что таким качествам, как отзывчивость или

восприимчивость, вскоре навесят ярлык «зеркально-нейронный».

Раз первооснова нашего поведения — подражание, значит, свобода индивидуальной воли — во многом фикция, пишет Якобони. Стадный инстинкт заложен генетически. Он вшит в нашу подкорку прочнее, нежели любой другой поведенческий механизм. Доказано, что уже в первые часы жизни новорожденный повторяет жесты матери. И дальше мы идем по жизни лишь благодаря способности подражать и понимать других людей. А ее нам обеспечивают зеркальные нейроны, которые «работают» на бессознательном уровне, вызывая действия и чувства, которых мы не контролируем. Открытие нейропсихологов заставляет иначе взглянуть на человечество. В частности, оно показывает, сколь искусственны все национальные и социальные барьеры, препятствующие взаимопониманию людей. «Но, к сожалению, политики редко прислушиваются к ученым», — заключает свою книгу Марко Якобони.