Левиттова экономика

В одной из бесед с сократом его ученик Главкон, желая, чтобы философ выдвинул «доказательства в защиту справедливости», рассказывает легенду про Гига, сына Лида, — пастуха, батрачившего у тогдашнего правителя Лидии. Однажды случилось землетрясение, и там, где Гиг пас стадо, в земле образовалась трещина. Из любопытства он спустился в расселину и увидел там «разные диковины, между прочим, медного коня, полого и снабженного дверцами». Внутри медного коня он нашел мертвеца, на руке у него был золотой перстень, который делал своего обладателя невидимым. Гиг, воспользовавшись этим перстнем, попал в окружение царя, совратил его жену, а потом захватил с ее помощью власть.

Главкон приводит расхожее мнение о том, что, получив такое кольцо, даже самый справедливый человек не найдет в себе сил устоять от соблазна и не присвоить чужое имущество. «Никто не бывает справедливым по своей воле, но лишь по принуждению, раз каждый человек не считает справедливость самое по себе благом, и где только в состоянии поступать несправедливо, он так и поступает. Ведь всякий человек про себя считает несправедливость гораздо более целесообразной, чем справедливость», — заключает Главкон. Сократ опроверг это утверждение.

Стивен Левитт не стремится делать столь глобальные выводы о природе человека, но большинство его работ посвящено именно стимулам, стоящим за экономической деятельностью людей. «Если понять эти стимулы, можно с определенной уверенностью предсказывать поведение», — убежден автор «Фрикономики», которого журнал Time в 2006 году включил в число ста людей, изменивших мир.

В своей книге Левитт задается самыми неожиданными вопросами. О чем лгут любители сайтов знакомств? Почему эксперты обычно приукрашивают статистику? Почему проститутки зарабатывают больше архитекторов? Как изобретение первоклассного кокаина перекликается с появлением нейлоновых чулок? Что общего у первых торговцев наркотиками и миллионеров Microsoft? Что опаснее для ребенка: огнестрельное оружие или плавательный бассейн? Влияет ли воспитание на судьбу человека? На все эти вопросы у Левитта, который в 2003 году стал обладателем медали Джона Бейтса Кларка, присуждаемой каждые два года Американской экономической ассоциацией самым перспективным экономистам в возрасте до 40 лет, есть аргументированный и оригинальный ответ.

Эта книга, изданная в 2005 году, мгновенно стала бестселлером. Только в США ее тираж превысил 1,5 млн экземпляров. Уже появилась аудиоверсия (на английском), готовится к выпуску настольная игра, и не исключено (если верить блогу авторов), что будет снят документальный фильм по ее мотивам.

Что такое «фрикономика»? Это очень странное и звучное слово образовано из двух: «фрик» (англ. freak — эксцентричный человек, чудак, маргинал) и «экономика». Впрочем, название больше отражает личность Левитта (сам он называет себя «экономистом-диссидентом»), нежели свидетельствует о создании новой дисциплины.

Левитт считает, что экономика — это не наука из нескольких разделов, а целостное мировоззрение, инструмент для поиска ответов на загадки, с которыми мы сталкиваемся в повседневной жизни. Он признает, что его мало интересуют денежные вопросы, и не скрывает, что не особенно силен в математике и эконометрии (хотя здесь он, возможно, лукавит). По словам соавтора книги журналиста Стивена Дабнера, главные достоинства Левитта — умение «объяснить что угодно», любознательность, дотошность и непредвзятость.

Левитт, прозванный Индианой Джонсом от экономики, стал известен широкому кругу читателей благодаря своему нестандартному мышлению и неожиданным вопросам, которые его интересуют. Популярность, отчасти скандальную, ему принесли исследования с парадоксальными, но убедительными выводами: например, он доказал, что неожиданному снижению уровня преступности в США в 1990-е годы способствовала легализация абортов в начале 1970-х. Такой вывод не мог остаться незамеченным в стране, где вопрос об искусственном прерывании беременности — один из важных предметов общественных обсуждений.

С конца 1980-х годов и до середины 1990-х преступность в американских городах росла такими высокими темпами, что власти США стали всерьез опасаться за будущее государства. Президент Билл Клинтон потребовал срочно решить эту проблему — в противном случае Америке «грозил хаос». Аналитики выступали с прогнозами, которые различались только степенью пессимизма.

Вопреки предсказаниям специалистов уровень преступности начал быстро снижаться и к 2000 году сократился до минимума за последние 35 лет. Эксперты по-разному объясняли этот неожиданный факт: бурным развитием экономики 1990-х, законами о контроле над оружием, новыми стратегиями правоохранительных органов, изменениями на рынке наркотиков, старением населения и т.п.

Левитта не удовлетворили общепринятые доводы. Он решил самостоятельно докопаться до истины. Проанализировав каждую из названных экспертами причин, он пришел к выводу, что ни одна теория не выдерживает критики. Экономист выдвинул свою версию. В начале прошлого века в США аборты были запрещены почти повсеместно. И только в 1960-х ситуация стала постепенно меняться. В 1970 году их разрешили в пяти штатах, а с 22 января 1973-го — во всех остальных. Таким образом, прежде «подпольная», а потому опасная и дорогая операция (она была по карману лишь женщинам из обеспеченных семей) стала общедоступной и дешевой (меньше $100). В результате этой медицинской услугой смогли воспользоваться несовершеннолетние, незамужние или бедные женщины с безрадостными перспективами, дети которых, скорее всего, могли бы пополнить ряды преступников.

В начале 1990-х первое поколение детей, родившихся после легализации абортов, достигло подросткового возраста, когда и начинают проявляться криминальные наклонности человека. Недостаточная «подпитка» уголовного мира, по мнению Левитта, и привела к сокращению преступности.

После публикации результатов этого исследования на Левитта обрушился поток писем — как от сторонников, так и от противников абортов с угрозами и оскорблениями. Сам он воздерживается от моральных оценок, считая, что мораль отражает идеальный мир, а экономика — реальный. «Если аборт — это убийство, тогда снижение количества преступлений, связанных с лишением жизни, на несколько тысяч — это ничто в сравнении с самими абортами», — заявил Левитт в одном из интервью.

Менее скандальным, но не менее любопытным стало исследование коррупции в рядах японских сумоистов. Япония неохотно раскрывает свою культуру перед иностранцами, что уж говорить о подноготной национального вида спорта. Чиновники из Японской ассоциации сумо отвергают обвинения в коррупции: все это выдумки недовольных бывших борцов, утверждают они. По сути, само упоминание слов «сумо» и «фальсификация» в одном предложении может вызвать бурю негодования в любом уголке страны. Немногие смельчаки, которые протестуют против коррупции, рискуют жизнью. Однако Левитту, похоже, удалось раскрыть факты мошенничества. И для этого ему вовсе не пришлось внедряться в среду японских борцов: он воспользовался общедоступными данными — результатами всех официальных поединков между известными японскими сумоистами с января 1989-го по январь 2000 года.

«Рейтинг каждого борца основывается прежде всего на его успешных выступлениях в престижных турнирах, проводимых шесть раз в год. Каждый борец участвует в пятнадцати поединках за турнир, по одному в день. Если он заканчивает состязания с хорошим результатом (восемь или более побед), его рейтинг повышается. Если его результат оказывается плохим (семь или менее побед), рейтинг понижается. Если же сумоист завершает турнир с одними поражениями, он рискует вообще вылететь из элитного дивизиона. При этом в любом турнире крайне важна восьмая победа, определяющая грань между повышением и понижением. Грубо говоря, она в четыре раза ценнее любой другой.

Таким образом, борец, который выходит на ковер в последний день турнира с результатом 7:7, может получить от победы гораздо больше, чем соперник с результатом 8:6 рискует потерять».

Из собранных статистических данных Левитт выделил результаты состязаний в последний день турнира между борцом, над которым нависла опасность понижения его рейтинга, и тем, кто уже обезопасил себя восьмой победой. При этом во внимание не принимались поединки между двумя борцами с результатом 7:7 (поскольку им обоим крайне важна победа), а также бои с участием борца, уже одержавшего десять и более побед, так как у него сильный стимул выиграть денежный приз.

«Исходя из опыта предыдущих поединков, борцы с результатом 7:7 должны были бы побеждать чуть меньше, чем в половине всех случаев… Но в реальности борцы, карьера которых была под угрозой, выигрывали почти в восьми из каждых десяти поединков со своими более удачливыми противниками. Более того, они показывали хорошие результаты и в схватках против борцов с результатом 9:5».

Поскольку сами по себе эти данные не могут служить достаточным доказательством коррупции, Левитт пошел дальше и изучил процент побед и поражений этих же борцов во время следующих встреч, когда никому из них не грозило падение рейтинга. Данные показали, что борцы с результатом 7:7 побеждают только в 40% таких поединков. Наиболее логичным объяснением этого расхождения Левитт считает взаимовыгодное соглашение между сумоистами: «Ты дашь мне выиграть сегодня, когда мне очень нужна победа, а я тебе — в следующий раз». Особенно интересно отметить, что во время третьего после решающей встречи поединка количество побед возвращалось к вполне ожидаемому уровню (около 50%). Такую же тенденцию Левитт обнаружил и в командных состязаниях: после того как спортсмены одной команды получают желанную победу, они плохо выступают в следующем турнире, помогая соперникам. «Это указывает на то, что некоторые подтасовки могут быть организованы на высшем уровне», — заключает автор.

Другой вопрос, которым задался «экономист-диссидент»: почему в конце 1990-х резко и без видимых причин упала стоимость срочного страхования жизни в США, хотя цены на другие виды страхования, в том числе страхование здоровья, автомобиля и жилья, остались на прежнем уровне? Не произошло также никаких радикальных перемен в работе страховых компаний и агентов, не изменились люди, покупавшие срочную страховку жизни.

Левитт объясняет этот феномен появлением интернета и сайтов, на которых клиенты могут за считанные секунды сравнить цены на страхование жизни в нескольких компаниях.

«В отличие от других форм страхования, включая пожизненное, которые гораздо сложнее в финансовом плане, срочное имеет одинаковые правила для всех. Гарантийные полисы любой компании на тридцать лет и сумму в один миллион долларов практически идентичны. Единственное отличие между ними — это цена. И вдруг изматывающий и долгий процесс поиска самых низких тарифов заметно упростился. Как только у потребителей появилась возможность мгновенно находить наилучшие для себя цены, многим компаниям не осталось ничего другого, кроме как продавать полисы дешевле.

Таким образом, люди стали ежегодно платить за срочное страхование жизни на один миллиард долларов меньше, чем платили до этого».

Пока потребитель не мог разобраться в запутанных условиях страхования, страховщики держали высокие цены. Но когда информация стала открытой, желающие застраховать свою жизнь начали сравнивать тарифы, и страховщики лишились прежней возможности.

Нестандартный ход мысли экономиста отчетливо прослеживается и на примере исследования вопроса, близкого всем, кому доводилось пользоваться воздушным транспортом. Оправданы ли опасения тех, кто боится летать на самолете и предпочитает автомобиль? Считается, что у среднестатистического человека гораздо меньше шансов погибнуть в авиакатастрофе, чем в дорожно-транспортном происшествии. Ежегодно в США из-за автомобильных аварий умирает на порядок больше людей, чем в авиакатастрофах.

Но не следует забывать, что, как правило, мы больше времени проводим в машине, чем в самолете.

Если учесть этот фактор, то окажется, что процент смертей в дорожных авариях за один час, проведенный в пути, практически равен уровню смертности в результате авиакатастроф. Значит, вероятность погибнуть в дорожном происшествии и авиакатастрофе приблизительно одинакова.

Во «Фрикономике» нет какой-то центральной темы — это признает сам Левитт. В книге собраны его исследования, опубликованные в разное время. Но все их объединяет въедливый подход «экономиста-диссидента» к фактам, которые считаются доказанными

и не требующими проверки. Задавая неожиданные вопросы, он делает не менее неожиданные выводы, и они выглядят вполне убедительно.

Впрочем, не все согласны с умозаключениями Левитта. Например, Малкольм Гладуэлл, автор книги «Переломный момент» (его высказывание вынесено на обложку «Фрикономики»), хотя и признает достоинства работы Левитта, называет авторский подход «иногда разочаровывающим». По его мнению, Левитт и Дабнер не всегда дают целостную картину рассматриваемых ими проблем. В своем блоге он замечает, что наибольшее сокращение рождаемости в США произошло в середине 1960-х — когда появились оральные контрацептивы. Однако спустя 18 лет это не привело к снижению уровня преступности. Наоборот, именно на этот период приходится всплеск насилия в США.

Молодой преподаватель экономики из Калифорнийского университета Джастин Макрэри нашел в статистических выкладках Левитта ошибку, которая сводит на нет основные выводы о влиянии полиции на уровень преступности. Статья об этом была опубликована в American Economic Review.

Израильский экономист Ариель Рубинштейн упрекает автора в другом: он слишком просто смотрит на мир и объясняет поведение людей тем, что они придают большое значение деньгам и статусу и не уделяют внимания моральным ценностям.

Как бы то ни было, своей цели — изменить мировоззрение читателя — авторы скорее всего достигнут. И хотя, по признанию Левитта и Дабнера, новое мышление вряд ли поможет кому-нибудь улучшить свое материальное положение, оно заставит человека критически относиться к общепринятым истинам. И тогда он поймет, что многие вещи не такие, какими кажутся, а некоторые, на первый взгляд, неопровержимые факты вполне стоит подвергнуть сомнению.