Гормон борьбы,
фермент тревоги

Мужчины и женщины конкурируют по-разному.

Что страшнее — прыгать с парашютом или сдавать экзамены? Ответ не так очевиден, хотя в одном случае опасаешься за жизнь, а в другом — за рейтинг в вузе. Участ­вуя в конкурсе, человек находится в состоянии жесточайшего стресса, 
к которому невозможно привыкнуть, даже если это далеко не первое твое соревнование. А рисковать жизнью — лететь в свободном падении, идти по канату — с каждым разом все менее боязно. Человек может освоиться в самой экстремальной ситуации, однако он никогда не почувствует себя психологически комфортно, когда его действия оценивают со стороны. Если бы парашютистам выставляли баллы, то и первый, и сто двадцать первый прыжок был бы сопряжен 
с огромным нервным напряжением.

Книга «Царь горы» американских ученых По Бронсона и Эшли Мерримен рассказывает об одной из базовых социальных практик — состязании с себе подобными. Еще в гомеровские времена умение соревноваться и побеждать греки обозначали словом арете. Это была фундаментальная доблесть мужчины, которая, помимо отваги и физической силы, предполагала высочайшую мудрость и в чистом виде была присуща только богам. С древнейших времен и по сей день именно состязательность, по словам Бронсона и Мерримен, «заставляет мир вертеться». Более того, умение не спасовать перед соперником подчас более важно, чем профессиональный навык и длительная практика. Когда мы говорим кому-то в утешение, что, дескать, главное не победа, а участие, мы несколько кривим душой, ведь людей оценивают именно по результату.

Но есть люди, которые в силу возраста, темперамента и способностей просто органически не справляются с жестоким соревнованием. Ведь конкуренция — это не только социокультурный, но и физиологический феномен. Способность бороться со стрессом напрямую связана с уровнем дофамина в головном мозге: чем он выше — тем труднее контролировать возбуждение. В 1970 году американский биохимик Джулиус Аксельрод получил Нобелевскую премию за то, что обнаружил фермент (сокращенно называемый СОМТ), который расщепляет дофамин в префронтальной коре, отвечающей за координацию мыслей и принятие решений. Чем активнее работает этот фермент — а его активность обу­словлена генетически, — тем лучше человек владеет собой в стрессовой ситуации. Поэтому среди нас есть 
и «бойцы» и «паникеры» — в терминологии Бронсона и Мерримен. Это не значит, что первые всегда победители, а вторые — неудачники.

В отсутствие стресса «бойцы» часто бывают ленивы и медлительны, тогда как «паникеры» отлично справляются именно с плановой работой. Особенно хорошо это видно на примере школьных и университетских экзаменов. Некоторых детей конкуренция парализует настолько, что во время тестов они показывают худшие результаты, чем при подготовке. Сколько мы ни твердим ребенку перед контрольной: «Соберись и все получится!», в решающий момент он как назло впадает в рассеянность, начинает «тормозить» и в результате оказывается в проигрыше. Если здесь и виноваты гены, то это, честно говоря, нисколько не утешает. Можно ли организовать экзаменационный процесс так, чтобы с ним справлялись не только стрессоустойчивые ученики?

Тайваньский ученый Чунь-ень Чан провел эксперимент среди девятиклассников, сдающих экзамен в 10 класс. Предварительно замерив по образцам слюны уровень СОМТ у каждого участника, он проанализировал, как работа фермента влияла на подготовку к тестам и на последующий результат. Средний балл, полученный «паникерами», которые весь год хорошо учились, оказался на 8 процентных пунктов ниже балла «бойцов». Отличники 
и троечники словно поменялись мес­тами! Видимо, такой способ оценки знаний, как в тайваньской школе, все-таки нельзя назвать правильным. Во-первых, тайваньские экзамены для поступления в 10-й класс подчас сложнее, чем выпускные в колледжах США, а во-вторых, слишком многое поставлено на карту: недобор нескольких баллов — и из хорошей школы ребенок попадает в школу ниже уровнем. «Я не считаю, что испытывать напряжение плохо, кому-то конкуренция даже идет на пользу. Но на Тайване во время итогового теста ученики рискуют слишком многим, и это сильно на них давит», — резюмирует Чан.

Американские исследователи Адам Олтер и Джошуа Аронсон решили проверить, что будет, если, не понижая сложности задачи, снизить уровень давления. Они разделили студентов Принстонского университета на две группы и дали им одинаковые задания. Одну группу подвергли сильному психологическому прессингу — начали с того, что для них тесты назывались «Проверка интеллектуальных способностей», тогда как для других — «Решение задач»). В итоге те, к кому отнеслись более доброжелательно, справились 
с тестами на 90%, а те, на кого давили, — лишь на 72%. С одной стороны, к прессингу необходимо привыкать: жизнь — самая суровая школа. И в то же время, если в беспощадном конкурсе побеждает ученик 
с наиболее активным ферментом СОМТ, это не всегда означает, что он самый знающий и способный. По мнению Бронсона и Мерримен, «умно» организованная конкурентная среда должна не столько отсеивать «паникеров», сколько помогать учащимся верно оценивать свои возможности. Те, кто воспринимает стресс как вызов, окажутся, например, отличными адвокатами или реаниматологами. Тем же, кто видит в нем угрозу, лучше стать правовым аналитиком или терапевтом.

Активность СОМТ обусловлена не только генетическими, но и гендерными факторами: эстроген на целых 30% снижает скорость расщепления дофамина. Это значит, что женщинам тяжелей справляться со стрессом и реагируют они на него иначе: менее склонны к риску и агрессии, 
а иногда и вовсе отказываются от борьбы, тогда как мужчины, наоборот, бросаются в бой. Кроме того, 
в момент сильного психологического напряжения у женщин активизируются участки мозга, отвечающие за эмоции, а у мужчин ничего подобного не происходит. Означает ли это, что женщины — нервные и ранимые существа, которые не в состоянии соревноваться по «мужским» правилам? Когда-то, безусловно, так считали все, но сейчас женщины руководят корпорациями и целыми странами. И тем не менее во власти их гораздо меньше, чем мужчин. Почему? Ответ на этот вопрос дала политолог Сара Фултон. Она провела множество интервью с членами законодательных собраний штатов, спрашивая, будут ли они баллотироваться в Конгресс. Выяснилась удивительная вещь: мужчины готовы выставить свои кандидатуры, если у них есть хоть какой-то шанс на победу, а женщины — только если эти шансы не ниже 20%. Рискнуть, поставив все на карту, — не женский путь, наполеоновский принцип «ввяжемся в бой — а там посмотрим» не для них. Зато когда появляются приличные виды на успех, женщины не только вступают в борьбу, но и ведут ее более активно и амбициозно, чем мужчины. «Женщины могут быть по-мужски выносливыми и решительными, но они гораздо серьезнее мужчин взвешивают вероятность успеха и не хотят тратить силы на проигрыш», — делает вывод Фултон.

Словом, на «старте», на гормональном уровне, женщина хуже приспособлена к конкуренции, но это компенсируется ее адаптивностью, способностью к стратегическому расчету и установкой на выживание. Как ни парадоксально, в конкурентном забеге женщина оказывается менее уязвима, чем мужчина. Вот почему так бессмысленны и даже вредны попытки ограничить конкуренцию, понизить планку для тех, кто кажется более слабым, заняться регулированием «сверху», чтобы было «по справедливости». «Любому участнику конкурентной борьбы необходимо состязание на равных и шанс на победу, — подчеркивают авторы книги “Царь горы”. — Только это может совершить чудо и поднять дух соперничества».