Сергей Бобылев. Выбор человечества:
зеленые города

Больше половины населения Земли живет в городах. Однако качество жизни там зачастую оставляет желать лучшего. Во многом это объясняется плохой экологической ситуацией. О влиянии экологии на жизнь горожанина, экономику и развитие городов, стран и мира, а также о путях решения экологических проблем рассказывает профессор кафедры экономики природопользования экономического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, Заслуженный деятель науки РФ, доктор экономических наук.

Сергей Бобылев. Сегодня мы все чаще слышим термин «устойчивое развитие». Что за ним стоит, в частности если говорить о городах?

ООН определяет «устойчивое развитие» через отношение поколений: это тип развития, при котором ­«удовлетворение потребностей настоящего времени не подрывает способности будущих поколений удовлетворять свои собственные потребности». Есть еще одно определение, им оперируют экономисты, в том числе Всемирный банк — мне оно кажется более точным. Оно базируется на концепции трех видов капитала — человеческого, природного и физического: их совокупность не должна уменьшаться со временем. На мой взгляд, это определение подходит и для городов. Если мы говорим о качестве жизни в городе, то на него влияют ­экономические факторы — все стремятся к высокому уровню благосостояния; экологические — все хотят жить в чистой окружающей среде; социальные — всем нужны ­хорошая инфраструктура, образование, здраво­охранение. Устойчивое развитие городов — это единство этих факторов.

Можно ли измерить устойчивость развития? Существуют ли специальные индикаторы?

Устойчивое развитие — абстрактная концепция. Чтобы придать ей ­конкретики, последние 25 лет в мире развиваются разные принципы измерения устойчивого развития, и сейчас можно выделить два основных: один основан на интегральных показателях, другой — на системе показателей. В 1990-х Комиссия ООН по устойчивому развитию предложила более 130 показателей. Это много: такое количество сбивает с толку и не дает понять ситуацию. Поэтому многие международные организации и страны стали пользоваться ключевыми, или базовыми, показателями, которых значительно меньше.

Мы с коллегами, например, для Департамента природопользования Москвы выделили 23 таких индикатора и разбили их на девять групп. В Европейском сообществе часто выделяют 10—15 ключевых индикаторов. Расскажу про два интегральных индекса, которые широко распространены во всем мире. Первый — индекс человеческого развития. Он интегрирует три группы показателей: ожидаемую продолжительность жизни, уровень образования и уровень благосостояния — то есть оценивает прежде всего социальную устойчивость. Второй ­связан с экологической устойчивостью — это разработанный Всемирным банком индекс скорректированных чистых накоплений. Чтобы его рассчитать, из традиционного макроэкономического показателя вычитают объемы истощения природных ресурсов и ущерб от загрязнения окружающей среды, а к этому прибавляют расходы на развитие человеческого капитала. Этот индикатор гораздо более совершенный, чем традиционный ВВП. Я считаю, что ВВП — некорректный показатель с точки зрения устойчивости для стран с большим природным капиталом и острыми социальными проблемами.

В начале 2000-х Россия продавала нефть, газ, древесину, рыбу и т. д. и получала фантастические показатели ВВП. Например, в 2006 году рост ВВП составил 8,2%. Но если мы откроем справочник Всемирного банка, то увидим, что показатель скорректированных чистых накоплений был отрицательным (порядка –14%) из-за истощения сырьевой базы. Когда вы проедаете свой капитал — природный, физический, человеческий — и не компенсируете его, о какой устойчивости может идти речь? Сейчас, если верить Минэкономразвития, страну из кризиса можно вывести в том числе за счет повышение цен на нефть. Но российская экономика очень энерго- и природоемкая, уже 20 лет в ней развиваются антиустойчивые тенденции, и рост ВВП лишь на время может замаскировать их. Второй принцип базируется на разработке системы ­индикаторов устойчивости. В 2000 году ООН утвердила восемь «Целей ­развития ­тысячелетия»: помимо борьбы с бедностью, с детской смертностью, охраны материнского здоровья, гендерного равенства и т. д., это еще и обеспечение экологической устойчивости — цель, включающая в себя восемь индикаторов.

Всего эти цели описываются 44 показателями, из которых для России более или менее подходят 17: остальные наша статистика не учитывает. Так что многие индикаторы мы адаптировали для России — в итоге у нас получилось свыше 60 показателей. В сентябре 2015 года ООН утвердит «Цели устойчивого развития» для всего мира. Ожидается, что там будет 17 целей — к перечисленным в «Целях развития тысячелетия» добавится еще ряд, в том числе расширится экологический блок: рациональное использование водных ресурсов, сохранение биоразнообразия, поддержка экосис­темных услуг, развитие устойчивого сельского хозяйства, создание устойчивых городов и поселений и т. д. Это очень важный шаг, потому что до сих пор «устойчивость» в разных странах понимается по-разному: для наших чиновников, например, — это рост ВВП.

Вы сказали, что в России последние 20 лет прослеживаются антиустойчивые тенденции. В чем они заключаются?

Самая важная — истощение природного капитала. На этом, к сожалению, сейчас основывается все наше развитие. Другая очень неприятная тенденция — увеличение удельного веса природоэксплуатирующих отраслей. Российская экономика на две трети состоит из энергетики и металлургии — самых экспортно ориентированных отраслей. И на этом фоне идет деиндустриализация, примитивизация экономики: деградация производственного, наукоемкого, высокотехнологичного секторов. Эта проблема связана еще и с глобализацией мировой экономики.

Исследование экологических аспектов присоединения России к ВТО, которое провел Всемирный банк, выявило негативные последствия этого события. ВТО — организация, которая помогает странам реализовать их конкурентные преимущества. Наши конкурентные преимущества — газ, нефть, металл, древесина, рыба. С этим мы идем на зарубежные рынки, но одновременно открываем свои рынки для других стран, и высокие технологии начинают поступать к нам извне. Это способствует деиндустриализации России. К санкциям можно относиться по-разному, но если говорить об устойчивости, то для российского наукоемкого технологического сектора — это последний шанс. Сейчас надо воссоздавать этот сектор: без него зеленая экономика невозможна.

Что такое зеленая экономика?

В докладе Программы ООН по окружающей среде он определяется как «экономика, которая повышает благосостояние людей и обеспечивает социальную справедливость и при этом существенно снижает риски для окружающей среды и ее обеднение». По сути, это схоже с определением устойчивого развития, но у зеленой экономики есть еще несколько важных черт. Прежде всего, это экономика, не истощающая природный капитал. Она ограничивает выбросы углеродных соединений, рационально использует энергию и природные ресурсы, сохраняет биоразнообразие и базируется на экосистемных услугах. Кроме того, она поддерживает занятость населения в «зеленых» отраслях, которые она создает или экологизирует: в медицине, фармацевтике, лесном и сельском хозяйстве, рыболовстве.

В работах европейских ученых под зеленой экономикой понимается вся мировая экономика и учитывается весь природный и значительная часть социального капитала: здоровье, наука, образование и т. д. ­Отдельные ­экономики не могут создать свое собственное зеленое счастье: все страны взаимосвязаны. Взять те же климатические проблемы: если, например, США и Скандинавские страны полностью прекратят выбросы парниковых газов, все равно останутся Китай, Индия. Одного Китая хватит, чтобы все испортить: затопится восточное побережье США, Голландия со всеми ее экологически чистыми технологиями, Санкт-Петербург. Или человечество вместе строит зеленую экономику, зеленые города, или мы обречены на нестабильность, экологическую деградацию и прочие кошмары, о которых писал еще Деннис Медоуз в докладе Римскому клубу.

Что делает Россия для перехода на зеленую экономику и достижения устойчивого развития?

У нас есть концепция перехода страны к устойчивому развитию — ее еще в 1996 году подписал президент Ельцин. В ней говорится, что нужно повышать благосостояние людей в рамках хозяйственной емкости биосферы. То есть, если мы хотим хорошо жить, нужно вписываться в узкий экологический коридор. В 2008 году у нас была принята концепция долгосрочного развития до 2020 года, в которой утверждается, что качество жизни человека включает в себя в том числе экологическую и социальную компоненты. В прошлом году были внесены изменения в закон «Об охране окружающей среды», которые сулят нашей стране технологическую революцию.

Согласно этим «изменениям», развитие экономики должно основываться на концепции так называемых наилучших доступных технологий (НДТ), которой уже 20—30 лет следуют в Европе. НДТ — это экономически приемлемые, то есть относительно дешевые технологии, оказывающие минимальное воздействие на окружающую среду. В первую очередь на них должны перейти грязные предприятия (им дают 4—5 лет на замену оборудования), потом все остальные. Сейчас обновление материально-технической базы — одна из важнейших задач: во многих отраслях от 50 до 70% основных фондов изношено. Еще один важный документ — концепцию мониторинга и ограничения выбросов парниковых газов — подписали в апреле этого года. Для контроля выбросов, по всей видимости, будут применять один из двух инструментов: налоги на углерод или торговлю углеродными квотами.

Сокращение углеродных выбросов дает массу положительных сопряженных эффектов: технология, улавливающая парниковые газы, будет бороться и с другими вредными веществами, например с сернистыми газами. Сейчас Россия переходит на международные статистические стандарты — в частности, в области экологической устойчивости. Скажем, раньше нельзя было оценить затраты энергетического сектора на охрану биоразнообразия — живой природы, экосистемных услуг: эти затраты были включены в «текущие расходы». Росстат ввел международную форму отчетности по сохранению биоразнообразия, и, когда он опубликует полученные данные, мы увидим четкую картину. То же касается статистки по разным загрязнителям, например по ­твердым взвешенным частицам. Переход на стандартную статистику поможет понять, что происходит с экологией.

Если говорить об экологии, какие факторы сильнее всего влияют на здоровье горожан?

На первом месте всегда транспорт. На втором нередко оказываются предприятия: металлургические, химические — это справедливо, например, для уральских городов. И то, и ­другое — источники самого страшного загрязнителя: твердых взвешенных частиц диаметром меньше 10 микрон. В некоторых промышленных городах из-за экологических проблем до 40% детей рождаются с различными отклонениями. В Новокузнецке, Кемерове, где добывают уголь, низкая продолжительность жизни, колоссальная заболеваемость, высокая смертность.

Медики говорят: дайте нам статистику по детской заболеваемости, и мы определим, какие производства есть в городе и какова в нем экологическая ситуация. Как показывают замеры, самый чистый воздух — в канадских, исландских, скандинавских городах, в Цюрихе, Женеве; самый грязный — в Дели, Карачи, Пекине. Москва — в середине этого списка, однако если сравнивать ее с российскими, а не с мировыми городами, то она попадает в тридцатку самых грязных. По словам ученых, три четверти ущерба нашему здоровью причиняет плохой воздух и одну четверть — вода. Поэтому экологическая политика для городов должна быть во многом иной. Сейчас основной упор делается на воду, на ее очищение, а не на воздух, хотя надо наоборот.

Осознают ли люди масштаб экологических проблем?

Это латентная, то есть скрытая проб­лема. Мы ее не чувствуем. И лишь косвенно можем ощутить, заболев сердечными, легочными, желудочными заболеваниями. Кроме того, у нас низкая экологическая культура. Социологические опросы показывают, что люди, ранжируя факторы, ­которые оказывают влияние на их жизнь (образование, зарплата, занятость, преступность и т. д.), ставят экологию на одно из последних мест. Жители крупных городов, однако, последнее время начинают задумываться о среде обитания и голосовать рублем. Посмотрите, сколько стоит квадратный метр жилья в разных районах мегаполиса, и вы поймете, какая там экологическая ситуация.

Например, в Москве самые дорогие квартиры — на западе и юго-западе, самые дешевые — на востоке и юго-востоке (центр мы не рассматриваем, поскольку там большое значение имеют неэкологические факторы). На востоке и юго-востоке находятся мусоросжигательные и нефтеперерабатывающий заводы, большое количество свалок; а ветры в Москве дуют с запада. В наших городах нет рынка природы, экологии, но люди готовы платить в два раза больше, чтобы жить в более или менее нормальной экологической обстановке. Еще лет 15—20 назад такой дифференциации не было. Людям надо объяснять, что в грязной окружающей среде жить ­дорого: нужно тратиться на лекарства, на чистую воду, на тройное остекление — да и долго в таких условиях не проживешь. К сожалению, данных по экологической эпидемиологии и влиянию экологии на продолжительность жизни очень мало. Но есть примеры: скажем, в августе 2010 года, когда все горело и в воздух выбрасывались твердые взвешенные частицы, дополнительная смертность в Москве составила 11 тысяч человек, а в России — около 54 тысяч.

Ваш пример говорит еще об одном: экология города во многом определяется экологической ситуацией в пригородах.

Конечно. Возьмем тот же 2010 год: горят болота. С точки зрения традиционного экономиста или городского чиновника, болота никому не нужны. Их надо осушить и построить на их мес­те дорогие дачи. (Справедливости ради скажу, что сейчас в Подмосковье уже действует программа обводнения торфяников.) И вот эти бесплатные болота, которые никому не нужны, загорелись, что привело к катастрофическим последствиям, в том числе экономическим: по самым скромным оценкам из-за всех пожаров страна потеряла порядка 2% ВВП.

В экономике есть закон: ресурс, который ничего не стоит или мало стоит, не учитывается при принятии решений, переэксплуатируется, деградирует и исчезает. Сейчас в мире теряется около 60% экосистем. Человечество поняло, что иначе как экономическими барьерами и стимулами процесс не остановить, и разработало концепцию экосистемных услуг и платежей за них. Если вы хотите иметь чистую среду, за нее надо платить. Многие мегаполисы мира: Нью-Йорк, Рио-де-Жанейро, Токио, Мельбурн — поддерживают качество воды и воздуха за счет вложений в окружающие территории. Классический пример — Нью-Йорк. Когда в 1990-х там обострилась ­проблема качества воды, экономисты предложили властям два варианта решения.

Первый — строительство очистных сооружений.

Второй — поддержка экосистем Большого Нью-Йорка за счет целевых платежей фермерам, владельцам лесов и других угодий, а также выкупа ключевых экологических территорий. Первый вариант оценили в $4—8 млрд, второй в $1,5—3 млрд — его власти и выбрали.

Они немного повысили цену на отпускаемую воду, а также создали экономическую настройку в виде специального фонда, выпускающего акции, облигации и т. д. Я уверен, что мегаполис должен платить области за содержание лесов, рек, озер, болот. Это экономически обосновано: когда область их консервирует, сохраняет, то она ­недополучает выгоду. В России, может быть, и не надо вводить дополнительные сборы — платить области можно за счет уже существующих налогов: на транспорт, на сжигание топлива и т. д. Главное — правильно использовать эти налоги.

А как они используются сейчас?

До 2000 года в России были специальные экологические фонды, причем на всех уровнях — федеральном, региональном, муниципальном. Туда стекались «экологически окрашенные» платежи: за загрязнение воды и воздуха, за отходы и т. д. Однако потом правительство решило, что все налоги надо собирать в общую бюджетную корзину и расходовать на разные цели. Но кто будет тратиться на экологию, когда не хватает денег на зарплаты учителям и врачам? Значит, деньги, скорее всего, идут на социальные, а не экологические нужды. Сейчас много говорят о необходимости вернуться к экологическим фондам, и собранные средства тратить там, откуда они пришли, например в городах.

Можно ли, по-вашему, с помощью налогов компенсировать ущерб, наносимый экологии? Взять тот же транспортный налог, с одной стороны, и вред от автомобилей — с другой.

Ущерб от проезда автомобилем одного километра составляет около трех рублей. По приблизительным оценкам из этой суммы город покрывает не больше рубля, остальное ложится на горожан. Однако платить всегда должен загрязнитель, в данном случае — владелец автомобиля. Взимать с него деньги можно с помощью транспортного налога: с учетом экологического ущерба он должен быть в два-три раза выше, чем сейчас. Собранные средства нужно расходовать на «зеленые» цели.

Так делают в некоторых странах Европы: там в цене бензина доля социального налога, в том числе на экологию, достигает 60%. Но с помощью одних налогов ситуацию не исправить. Нужно вводить ограничения, например не пускать в город, хотя бы в центр, старые машины, устанавливать жесткие стандарты качества бензина. Мировой опыт показывает, что такие меры существенно улучшают экологию.

Как еще можно бороться с экологическими проблемами? Что могут делать сами горожане?

В первую очередь необходимо разобраться с энергоэффективностью. В российских городах затраты ­энергоресурсов на один квадратный метр жилой площади в пять раз больше, чем, например, в Швеции. Нужно соблюдать энергетические нормы при строительстве — грубо говоря, окна должны не выпускать тепло в холодную погоду и пропускать воздух в жаркую. Можно использовать­энергосберегающие лампочки: в некоторых странах жителям за это доплачивают — у нас же они стоят дороже обычных. Следует устанавливать многотарифные счетчики электроэнергии. Вероятно, надо повышать тарифы, но дифференцированно: субсидируя бедное население.

Москва, например, — богатый город, и сейчас за счет низких тарифов мы стимулируем обеспеченных граждан тратить больше энергии.

Точно так же нужно устанавливать счетчики воды: они покажут управляющей компании, что жители тратят мало воды, значит, она просачивается из труб (вспомните зеленые лужайки зимой) и их необходимо менять. В Москве, к примеру, 30—50% подземной инфраструктуры в очень плохом состоянии и требует замены или ремонта.

Надо организовывать раздельный сбор мусора, иначе его невозможно грамотно утилизировать: сжигать мусор без сортировки бессмысленно. Нужно сажать деревья, увеличивать площадь естественных территорий — не покрытых асфальтом, в которых сохраняется живая экосистема. Надо прокладывать велосипедные дорожки и поощрять людей чаще пользоваться велосипедом или хотя бы общественным транспортом. Ну и, конечно, необходимо менять привычки людей: вовремя выключая свет и воду, можно сэкономить до 30% этих ресурсов.

Это очень простые и понятные методы. Если свести их в единую систему, поддерживаемую законодательно и экономически, развитие городов существенно экологизируется.