«С каждым сотрудником у нас проходят диалоги о развитии» | Большие Идеи

・ Лидеры

«С каждым сотрудником у нас проходят диалоги
о развитии»

Интервью с гендиректором компании Nordgold Николаем Зеленским

Авторы: Полина Трифонова , Виталий Петлевой / "Ведомости"

«С каждым сотрудником у нас проходят диалоги о развитии»
Андрей Гордеев/"Ведомости"

читайте также

Спасти от шума: как технологии мешают и помогают работать

Андрей Митюков

Не слишком ли вы доверяете врожденным способностям?

Цай Чиа-Юнг

Чтобы переговоры были успешными, не забудьте пожать друг другу руки

Франческа Джино

Думать как Илон Маск: что помогает добиваться успеха в ракетостроении и не только

Один из крупнейших отечественных золотодобытчиков – Nordgold как самостоятельная компания существует с 2011 г., когда ее выделили из состава «Северстали». Шесть лет Nordgold работала в статусе публичной компании – акции торговались на Лондонской бирже до середины марта этого года.

В 2016 г. компания встала перед выбором: увеличить ликвидность, пустив в свободное обращение на бирже до 25% акций (в тот момент почти 91% принадлежал миллиардеру Алексею Мордашову), или уйти с рынка. Акционеры посчитали, что Nordgold сильно недооценена, и решились на делистинг. Но компания продолжает развиваться: разрабатывает месторождения на всех континентах, кроме Австралии и Антарктиды, платит дивиденды (у миноритарных акционеров суммарно 2% акций), инвестирует в новые технологии. Гендиректор компании Николай Зеленский рассказал «Ведомостям» о кризисе ликвидности Nordgold, корпоративной культуре, работе с проектами big data и планах на будущее. Мы публикуем это интервью с сокращениями.

Как ваши дела после ухода с биржи?

Уход с биржи никак не сказывается, дела идут так же, как и раньше. Я, по крайней мере, никаких изменений не заметил. У нас есть понятная стратегия, понятные приоритеты: повышение эффективности существующих активов, строительство новых предприятий, работа с людьми и их развитие. И мы продолжаем работать по этим ключевым направлениям. В принципе, получается у нас неплохо.

Как генеральному директору вам какой компанией больше нравится управлять – публичной или непубличной?

Если бы я вообще не управлял никогда публичной компанией, мне было бы интересно поуправлять публичной. А когда уже посмотрел и попробовал, что это такое, становится ясно, что особенной разницы нет. Есть, конечно, различия по мелочам, но в целом, 95% основной работы похожи. Особенно когда ты работаешь в компании с контрольным акционером. Есть, конечно, небольшой плюс, когда вы публичная компания: вас лучше знают и вам легче «начать разговор». Но у нас уже был опыт публичности, и нас достаточно хорошо знают в отрасли. Мы много раз выступали на крупных конференциях, нас все конкуренты, инвесторы и правительства хорошо знают, в частности и за счет того, что уровень нашего публичного раскрытия всегда был очень высоким.

Какой уровень прозрачности вы теперь планируете?

Мы продолжаем квартальные раскрытия, хотя, может быть, с более краткими комментариями. Не будет звонков с аналитиками, но в то же время мы всегда отвечаем на те вопросы, с которыми к нам обращаются журналисты, стремимся быть максимально открытыми. Особых секретов у нас нет. Я спокойно отношусь к нашему уходу с биржи, и в компании все очень спокойно к этому относятся. Намерение вернуться в какой-то момент на рынок есть. Но вернуться уже правильно, качественно, чтобы был хороший free float, хорошая ликвидность, чтобы у нас не было таких проблем, как раньше: когда за день могли проторговаться 30 акций на $100.

Почему компании вообще выходят на рынок? Не для того, чтобы просто узнать стоимость одной своей акции. А прежде всего для того, чтобы получить доступ к капиталу. Вы можете прийти на рынок, сделать предложение, продать акции и получить за это деньги. Либо вы можете совершить сделку за акции. Нам эти инструменты, несмотря на нашу публичность, были недоступны. Идти «поднимать» деньги с дисконтом в 50% справедливой стоимости – это неинтересно. Платить недооцененными акциями за чьи-то переоцененные тоже не имеет смысла. Получается, у нас был листинг, а пользы никакой от него мы не имели. Когда у вас хорошо торгуются акции, тогда имеет смысл выходить на биржу. Тогда компания получает гибкость. Не хотите брать долг – выпускайте акции. Есть в нашей отрасли вообще компании, которые долг не берут, финансируются исключительно за счет акционерного капитала. Но я считаю, что долг иметь полезно. Не огромный, а в пределах одной EBITDA – это вполне разумно. Об этом говорит и теория финансов: чем больше долг, тем больший upside вы оставляете акционерам, поэтому доступ к акционерному капиталу – штука важная, но его нужно получать только при правильной цене на акцию. Соответственно, стратегически, долгосрочно мы в публичности заинтересованы...

Сейчас пошла мода приобретать активы за акции. У вас нет сейчас ощущения, что зря ушли с рынка, что могли бы сейчас расплатиться ими за какие-нибудь интересные активы?

Нет. Когда люди платят акциями за активы, они внутренне понимают, что их акции переоценены. Если бы они были уверены, что их акции недооценены, они бы ими не расплачивались. Наши акции всегда были сильно недооценены в силу низкой ликвидности, малой оборачиваемости. Мы именно поэтому и ушли с рынка. Мы не могли себе позволить совершать сделки за акции. Публичность не позволила нам размещать акции по справедливой стоимости.

Если посмотреть ретроспективно, не была ли публичность изначально ошибкой?

Публичность не была ошибкой, а вот сам метод выхода на рынок был не слишком хорошим. Получилось, что после размещения у нас стало всего 11% free float. И у нас оказалось пять крупных миноритарных акционеров. И вот с этих пяти акционеров, т. е. с их крайне малочисленного состава, проблемы и начались. Они все захотели продать свои акции, потому что поняли, что попали в не очень хорошую ситуацию. В дальнейшем акции чуть-чуть подросли, когда мы выкупили часть бумаг у тех, кто хотел продать. Но ничего хорошего не получилось, ликвидность не повышалась. Это было абсолютно бессмысленное состояние. Зачем это нужно? Лучше уйти и вернуться с чистого листа...

Вы оценивали, сколько потеряли на преждевременном, скажем так, листинге?

Как компания мы от публичности ничего не потеряли. В тот период времени мы делали правильные инвестиции, мы приобрели несколько хороших активов за деньги. Это, кстати, дисциплинирует. Акции ты не так чувствуешь, а деньги – очень даже. Деньги на балансе уменьшились – чистый долг вырос. Ты это понимаешь и в авантюры не пускаешься. Мы построили и запустили два рудника, сейчас строим третий с момента нашего выхода на публичность. Все это качественные проекты с высокой доходностью, которые существенно повысили стоимость компании. В нашем периметре сейчас активы и проекты в шести странах на четырех континентах. А если посмотреть 10 лет назад – мы были частью ресурсного дивизиона «Северстали» и у нас был ноль активов.

Если не считать тех, которые вам передала «Северсталь».

У «Северстали» не было никаких активов в сфере золотодобычи. Мы как раз тогда, 10 лет назад, и приобрели наш первый актив – геологоразведочную лицензию в Иркутской области. А сейчас мы совершенно самостоятельный бизнес, международная компания, успешная, растущая, со стабильной командой. И офис хороший, с видом красивым, как вы отметили (смеется). Да, в масштабах человеческой жизни 10 лет – это много, а в масштабах компании – это еще совсем ничего. Но уже сейчас мы занимаем достойное место на рынке и выстраиваем правильную корпоративную культуру. Именно благодаря ей нам удается привлекать квалифицированных специалистов мирового уровня, развивать своих собственных. Мы много инвестируем в людей, это одно из наших приоритетных направлений.

Кстати, да. У вас очень хорошие образовательные программы в Африке.

Не только в Африке, в России тоже. Мы занимаемся образованием сотрудников на всех уровнях. С каждым сотрудником у нас проходят диалоги о развитии.

То есть как? Приходит оператор, и вы у него спрашиваете: «Что вы хотите делать?»

Мы обсуждаем, что получилось, а что нет, какие навыки уже есть, а какие нужно развивать, чтобы стать бригадиром или мастером.

А с вами кто-то же тоже должен такие беседы проводить?

Со мной Мордашов проводит.

И что он спрашивает?

Примерно то же самое. Обсуждаем, какие есть слабые стороны, что нужно совершенствовать.

И какие есть слабые стороны?

Детали наших диалогов развития я рассказывать, конечно, не буду. Я только скажу, что это часть [корпоративной] культуры, часть того бизнеса, который Алексей Мордашов выстраивает. Очень важно, чтобы люди постоянно развивались, им было интересно работать, чтобы они гордились своей работой и компанией. Создать такую атмосферу бывает не очень просто, должна быть целая культура взаимоотношений между руководством и подчиненными, между коллегами. Мы на этом сфокусированы, что позволяет нам привлекать и удерживать сильных сотрудников...

В интервью «Ведомостям» в 2012 г. вы много рассказывали о том, как строится ваша коммуникация с чиновниками. Как сегодня у вас происходит общение с госслужащими в разных странах?

Нормально. В каждой стране можно найти понимание. Нужно просто разобраться, как все устроено, в каждой стране ведь все немного по-разному. Главное – быть открытым, чтобы люди понимали, что ты пришел не отвлекать их от работы пустыми разговорами, а пришел инвестировать и строить. Когда люди видят, что ты построил рудник тут, построил рудник там, когда люди видят качество этих предприятий (а оно у нас высочайшее, все сделано с передовым оборудованием и технологиями) и видят, что каждый рудник дает 700–1000 рабочих мест плюс подрядчики, то понимают, что каждый рудник – это налоги в казну. И тогда они понимают, что проект нужен.

Как вам работается в Буркина-Фасо? Наверное, непросто?

А что в Буркина-Фасо? Свергли президента, были уличные демонстрации, президент бежал в другую страну. Где-то год в стране было временное правительство. Сейчас новый президент избран, создано новое правительство, ситуация стабильная. Дела идут у нас там хорошо. У нас там три предприятия, мы крупнейший производитель золота в стране.

И как вам новый президент? Вы с ним уже встречались?

Абсолютно адекватный человек, бывший финансист, работал во многих международных финансовых организациях. Понимает важность добывающей отрасли, что она является локомотивом и источником экономического роста в стране. Поэтому в Буркина-Фасо строим не только мы. Страна работает с компаниями в разумном, прозрачном режиме, стимулирует инвестиции, где необходимо, оказывает поддержку. А мы там очень конкурентоспособны, работаем на одном уровне с западными компаниями, канадцами и австралийцами. Поэтому я бы сказал, что Nordgold достаточно уникальный случай среди компаний, которые родом из России. Большую часть бизнеса мы имеем за границей. При этом мы конкурируем очень успешно и эффективно, в том числе и за лучших специалистов на рынке.

Из-за очередного обострения российско-американских отношений изменилась ли как-то ваша работа? Насколько стало сложнее работать с инвесторами и держателями публичного долга? Стало ли труднее работать с иностранными банками?

Нет, нас этот конфликт никак не касается. Мы по-настоящему международная компания: у нас не только активы в разных странах, но и менеджмент у нас из разных стран мира. У нас работают операционные специалисты из США, из Австралии, из Южной Африки. Им нравится у нас работать, а то, что происходит в заоблачных политических сферах, к нам отношения не имеет.

Какие сегодня основные тенденции на рынке драгоценных металлов?

Основная тенденция – это недостаток новых проектов. Это очень серьезная проблема. Особенно крупные компании от этого страдают. Они за последние годы ничего не построили.

Некоторые крупные компании полностью сократили штат геологов.

Да, много компаний.

А вы не собираетесь?

Нет. Это неправильное управление циклом, с моей точки зрения. Когда все хорошо, компании набирают много людей, много сотрудников, начинают развивать новые проекты. При этом очевидно, что когда на рынке все хорошо, то и стоимость всех ресурсов высокая, потому что все хотят что-то делать, что-то строить. Компании начинают набирать людей, зарплаты растут. А потом, когда ситуация на рынке ухудшается, все эти проекты останавливаются или продаются, люди сокращаются. Разработка проекта часто длится лет 10, и нужно иметь преемственность в его развитии. А если компания мечется из одной крайности в другую, то получается, что покупает она дорого, а продает дешево. Так, конечно, действуют некоторые инвесторы, поддавшись эмоциям. Но очевидно, что более правильно покупать тогда, когда на рынке спад, а продавать – когда подъем. Для нашей отрасли это что значит? Когда низкие цены – хорошо докупать новые проекты, строить предприятия, потому что оборудование стоит дешевле: на него низкий спрос. А когда вы закончите строительство, окажется, что цены на золото выросли. И вы новое предприятие запускаете в период хороших цен. А те компании, которые сокращали и сворачивали при ослаблении рынка, а при хороших ценах начали срочно что-то делать, запускают свое предприятие в слабый рынок. Потому что к моменту, когда они запустят свое предприятие, цена опять упадет.

Вы считаете, что к началу следующего года цена на золото закрепится выше $1300?

Не знаю. Но сейчас цена $1341, так что это легко себе можно представить. Я не говорю, что я знаю, когда цена низкая, а когда высокая. Я считаю, что лучше всего, как и в личных инвестициях, не пытаться найти пики рынка, а каждый месяц, каждый год вкладывать определенную сумму денег. Тогда у вас будет постоянный рост. Нельзя эмоционально реагировать на состояние рынка.

Некоторые золотодобытчики хеджируют цены на золото, вы планируете так поступать?

Мы не занимаемся хеджинговыми сделками. Мы считаем, что инвесторы должны иметь возможность полностью получать эффект от изменения цен на золото.

Но это работает и в обратную сторону.

Всем известно, что большинство компаний, которые занимались хеджингом, на этом потеряли деньги. Хеджируются люди по психологическим причинам, когда цены низкие. Цена низкая – им некомфортно при такой цене, они боятся, что цена еще упадет, а с ней и их рентабельность. А обычно на рынке все плохо и цены низкие как раз перед тем, как цена пойдет наверх. В итоге крупные компании недавно выкупали на огромные суммы хеджи, которых понаделали в начале 2000-х гг. Они выкупали их с 2008 по 2014 г. с огромными потерями. Та же Barrick Gold, например. Она сделала специальное размещение акций на $4 млрд, чтобы выкупить хеджи, сделанные более 10 лет назад. Если бы люди хеджировали, когда цены на золото $1700, тогда это имело бы смысл. А так если посмотреть на последние хедж-сделки, то все они совершались, когда цены на золото были на уровне $1200–1150. Мы не пытаемся угадать, куда пойдет цена на золото, работаем с той ценой, которая есть. Основной метод борьбы с падением цен – это контроль над затратами. Мы находимся в первой половине кривой затрат среди мировых производителей золота, что делает нас устойчивыми к колебанию цен на металл.

Какая у вас сейчас полная себестоимость производства одной унции золота?

По итогам первого полугодия – $865 за унцию. Это в первой половине кривой затрат. Поэтому мы чувствуем себя стабильно и уверенно. С 2013 г. мы получаем ежегодно в среднем $125 млн свободного денежного потока. Это очень хорошая доходность на те инвестиции, которые мы делали. Из этого денежного потока мы платим дивиденды и снижаем чистый долг. Именно такой стабильный объем свободного денежного потока позволяет нам спокойно смотреть в будущее долгосрочно, позволяет не сокращать ни геологов, ни инвестиции, когда цена падает.

Вы следите как-то за тем, что сейчас на рынке происходит? Есть ли у вас какое-то мнение относительно того, что происходит с Petropavlovsk?

Честно, детально не слежу. Не вижу, почему бы для меня это было очень важно. На рынке есть компании, у каждой есть свои плюсы и минусы.

А к вам они за помощью не приходили? Они обращались за помощью к Мусе Бажаеву, им предлагал помощь Виктор Вексельберг.

Очевидно, что это не тот профиль активов, который мог бы заинтересовать нашу компанию. Мы смотрим, что происходит с такими компаниями, как Randgold. С лидерами рынка и отрасли. Интересно понять, как это у них получается, что из этого мы можем использовать у себя в компании. Интересно находить и реализовывать для своей компании лучшие практики. Смотрим на тренды, которые вообще есть в мире, не обязательно связанные с нашей отраслью. Изучаем проекты, связанные с big data, чтобы повысить качество наших ремонтов, качество снабжения за счет анализа огромного объема информации.

Что вы анализируете?

– Информацию о движении складских запасов, например. Анализируем, как можно снизить количество страховых запасов, чтобы снизить уровень оборотного капитала, но при этом обеспечить производство. Анализируем, как можно организовать ремонты так, чтобы снизить расход запасных частей. В этом нам помогают специальные компании. Мы интересуемся идеями, которые могут как-то улучшить наши процессы за пределами непосредственно добычи. Некоторые подходы из других отраслей к нам вполне применимы.

Что-то уже внедрили?

Big data сейчас в процессе активного внедрения. Необходимо некоторое время, чтобы технология была внедрена, но, надеюсь, к концу года проекты уже начнут давать эффект.

Сколько вы на это потратили?

На это немного тратится, кстати. Для этого нужен только консультант, который разрабатывает модель для предприятия. Это десятки тысяч долларов. Строить ничего не нужно. Это же просто программное обеспечение, которое адаптируется под наше предприятие.

А что еще из трендов вы внедряете?

– Мы смотрим, можем ли мы как-то применить методы agile на нашем производстве. Ну, не в производстве, скорее, в системах менеджмента для внедрения IT. Часто IT-системы ведь как внедряются? Приходит представитель, например, SAP, устанавливает программу, и никто до конца не понимает, как ею пользоваться, функциональности не хватает, интерфейс неудобный. А по-хорошему нужно было сразу создавать рабочую группу, которая не просто согласует план и результат, а будет вовлечена, будет давать регулярную обратную связь. Тогда этот продукт будет внедрен и в более краткий срок, и более качественно.

Nordgold в 2017 г. Что это за компания?

Я бы сказал так. Это международная, самостоятельная и успешная компания. Это компания растущая, с низкими затратами и сфокусированная на людях. Каждый из этих приоритетов для нас важен. Для нас важна международность как наших активов, так и команды. Мы постоянно работаем над повышением эффективности и снижением затрат. Большое внимание мы уделаем людям, их развитию, мотивации. Успешность наша выражается в том, например, что с момента прошлого интервью «Ведомостям» в 2012 г. мы ежегодно получали по $125 млн свободного денежного потока, выплачивали по $60 млн дивидендов. При этом мы нарастили производство и построили два рудника, сформировали обширный pipeline проектов развития.

Полную версию интервью можно прочитать на сайте газеты «Ведомости»