Вячеслав Глазычев: Город, где хочется жить

Идеальный город — утопия или реальность?

Мечта об идеальном городе в большей степени характерна для XV—XVI веков. В это время выходит много сочинений об идеальных городах. Десять лет назад я перевел «Трактат об архитектуре» итальянского архитектора XV века Филарете (Антонио Аверлино) — в нем описан самый совершенный для того времени проект, регламентирующий все, вплоть до шевронов на форме гимназистов и их меню. Разработанный для герцога Сфорца, этот проект учитывал интересы всех слоев общества и подразумевал гармоничное развитие всей инфраструктуры. Но чтобы построить этот город, нужно было, как и сочинил Филарете, найти философский камень: уже в те времена было понятно, что это безумно дорогая затея.

Если перескочить через века, то я бы назвал два реально существующих города. Один из них был идеальным многие столетия — это Венеция. Сейчас он превратился в туристический центр, но на протяжении веков там благодаря невероятно тонкой балансировке интересов разных социальных и этнических групп не было ни восстаний, ни забастовок. Даже несмотря на экономический упадок, Венеция оставалась потрясающе гармоничным городом до наполеоновских времен.

А сегодня жив идеальный город совсем другого типа — это американский Рестон, штат Вирджиния. Он был построен в 1960—1980-х годах благодаря фанатическому упорству замечательного девелопера Роберта Саймона, который вложил в этот проект все свои средства. Изумительно спланированный, тонко отрежессированный по свободе выбора типа застройки, Рестон стал воплощением концепции города-сада и библией градостроителей: его изучает уже второе или даже третье поколение, но повторить этот шедевр пока еще никому не удавалось.

Почему?

Потому что это невероятно трудно. Надо не просто красиво спланировать город, учитывая особенности, скажем ландшафта, — это умеют многие. Важно сбалансировать проект и осуществить его, не нарушая гармонию целого. Чтобы создать притягательную для людей среду, требуется невероятная дисциплина. Но обычно инвесторы спешат, власти упрямы и не готовы менять правила ради интересной идеи. Рестон не повторить еще и потому, что он появился благодаря редчайшему сочетанию случайностей: потрясающего таланта и воли одного человека, который приглашал хороших архитекторов и притягивал своей харизмой инвесторов, и временного желания нефтяных компаний (Mobil, Exxon и др.) заняться недвижимостью. Чудеса, как правило, случаются однажды.

Расскажите, пожалуйста, о какой-нибудь реальной попытке повторить это чудо.

Такой пример: мощнейшая — и с менеджерской, и с финансовой точки зрения — корпорация Disney построила в графстве Орландо (США, штат Флорида) город Селебрейшн. И хотя его создавали известные архитекторы, получилась, по сути, золоченая клетка — искусственный город с невероятно жестким ограничениями, вплоть до того, что занавески там можно вешать только белые. В этот проект не была заложена возможность гибко реагировать на изменение модуса жизни. И население там подобралось соответствующее: люди определенного типа — дети-переростки, сохранившие мечту о диснеевском мире. Делать там совершенно нечего — и жив он только благодаря субсидированию. Рестон же — настоящий полноценный город. Не случайно туда перебрались власти округа и штаб-квартиры некоторых солидных компаний.

В чем еще секрет притягательности Рестона? Вы говорили о сбалансированности…

Рестон — идеальный город в смысле балансировки интересов. Люди разного достатка там не мозолят друг другу глаза — ни бедностью, ни богатством. Это достигается благодаря грамотному зонингу, то есть определению типа территории (скажем, только под жилье, коммерцию, производство), минимальных размеров земельных участков и минимальной стоимости недвижимости. Если у меня на постройку дома есть, скажем, 200 тысяч долларов, я не буду соваться туда, где по правилам следует возводить дома за 500 тысяч — я обойду этот район стороной, даже если он мне очень нравится. Возможно, это жестокая, но действенная схема имущественной сегрегации. Этим, кстати, Рестон отличается от Москвы, где богатство бьет в глаза. Кроме того, в Рестоне есть разнообразие и свобода выбора — занятий, образа жизни, структуры семейного бюджета. Без соседства с крупным городом (Рестон расположен в получасе езды от Вашингтона) сегодня обеспечить такое богатство нельзя. Однако слишком близкое соседство тоже плохо: города просто наползают друг на друга. Это очень тонкие материи, для которых необходим точно срежиссированный диалог жителей и концептуальных планировщиков.

Кстати, такой диалог был блистательно «поставлен» в Денвере (США), в Ванкувере (Канада) — но это огромная редкость. В Европе подобная попытка (в новом голландском городе Алмере) почти провалилась из-за этнической миграции. Появление плохо интегрируемых анклавов, самопроизвольных гетто — одна из современных драм, нарушающих гармонию сожительства, разрушающих города как корпорацию групп и слоев жителей.

Можно ли решить эту проблему?

Никто не знает. Пока господствовала концепция «плавильного котла», ассимиляции, все решалось естественным путем. Когда поток этнических мигрантов стал возрастать, когда они начали самовоспроизводиться, оставаясь чужими для веками складывавшейся культуры, возникла серьезная проблема. И как ее решать — непонятно. Это настоящая трагедия XXI века.

Хорошо, положим, идеальный город — это почти утопия. Тогда давайте поговорим просто про современный город, удобный для жизни. Каковы его составляющие? Наверняка критерии за последнее время изменились.

Конечно. По сравнению с моделями XVIII—XIX веков ситуация радикально изменилась: если раньше город прирастал к производству (необязательно промышленному — старые столичные центры строились вокруг «производства власти») или коммерции, то сейчас, наоборот, коммерция идет к городу. Сегодня фирма (например, Toyota или Volkswagen — они как раз искали себе места в России) выбирает локализацию с оглядкой на культурный климат, наличие транспортных магистралей, возможность, скажем, отправить детей в школу с преподаванием на родном языке (на японском для наладчиков Toyota). Это важнее, чем голая производственная линия на дешевой площадке, — а еще совсем недавно было иначе.

Кроме того, сейчас большое значение приобретают многообразие и толерантность — когда не один модус поведения, а все, кроме криминального, считаются нормальными. Когда гей-сообщество находит свои кварталы, само начинает их «окучивать» и жить своей жизнью; когда артистические группы находят свою нишу, пти-буржуа — свою. Город прошлого, скажем Рим или Париж, мог быть прекрасен, но он был чрезвычайно жесток и не принимал многообразия. Три четверти Лондона — это дома с совершенно одинаковыми входами, мостиками, ступенями. Грубо говоря, людям задавалась довольно комфортная, но единственно возможная модель жизни.

И еще одно изменение. Сейчас на центр города накладывается новая функция: уютного места общения для представителей разных слоев общества, с разной толщиной кошелька и т.д. К этому большинство городов, кроме старых вроде Лондона с его пабами на каждом углу или Парижа с его кафе, пока не готово.

Кстати об уюте и комфорте. Думаю, все замечали, что в некоторых городах чувствуешь себя особенно неуютно, ощущаешь некое давление. Чем это объясняется?

Я вижу здесь два слоя. Первый — это дискомфорт, создаваемый общей ситуацией: в стране, в мире, в экономике. Если человек испытывает растерянность от вечно растущих цен, тарифов и невозможности это контролировать, то о каком комфорте может идти речь?! В крупных городах это всегда ощущается острее — там жизнь дороже. Но есть и то, что создается самим городом. И хуже всего ситуация опять же в мегаполисах — пожалуй, в любом из них есть отвратительные, гнетущие районы. Бывают и отдельные очаги дискомфортной застройки — чрезмерно зажатые проходы, которые вызывают желание сбежать, проскочить их как можно быстрее. Или слишком большие пространства, которые лишают человека чувства защищенности. Или слишком монотонная застройка и слишком большие здания. Это редко анализируется, но очень ощущается. Кстати, сверхвысокие здания вроде манхэттенских воспринимаются иначе: глаз видит только то, что находится на уровне первых этажей. И обычно эти небоскребы на людей не давят и вызывают чувство восторга, а не угнетенности. К тому же часто внутри у них их есть множество маленьких зон, двориков, замкнутых, закрытых и защищенных, что тоже очень важно. Между прочим, в Нью-Йорке очень мудро поступили, введя поправки в закон 1916 года об отступах и предельных высотах. Теперь, если хочешь надстроить дополнительные этажи — будь любезен, сделай свободный доступ в лобби. Ведь людям нужно куда-то зайти, передохнуть, присесть. Город стал уводить то, что раньше было площадью, в интерьеры — аркады, пассажи нового типа, иногда многоэтажные, многоярусные. В Торонто, где зимой бывает очень холодно, вы можете пройти весь центр по помещениям, выходя на улицу, возвращаясь, спускаясь, перекусывая. Это средневековая улица, перемещенная в интерьер. В Гонконге можно пересечь над транспортными магистралями весь центр и выйти прямо в парк. Это сегодняшний тип комфорта большого города. А в Хельсинки, например, сумели наладить жизнь города во времени: главная площадь с 8 до 14 часов превращается в продуктовый рынок, потом за полчаса все мгновенно убирают, моют, и она опять становится парадной и официальной. Такое переключение внутренних часов города тоже требует тонкой настройки ума, а не просто счета по головам, квадратным метрам, долларам или рублям.