Андрей Маркевич. Догнать и перегнать Америку

На протяжении мировой истории разные страны конкурируют между собой за право считаться самыми богатыми и влиятельными. Россия ­­— важный участник этого процесса. Каких успехов ей удалось добиться? На этот и другие вопросы отвечает экономический историк, кандидат исторических наук, профессор Российской экономической школы, содиректор совместного бакалавриата НИУ ВШЭ и РЭШ Андрей Маркевич. Чем занимается экономическая история?

Это междисциплинарная область на стыке экономики и истории. Она изучает, как экономика функционировала в прошлом, как люди принимали экономические решения, к чему это вело, как развивались страны и экономики на протяжении длительного периода, какое влияние прошлые достижения и проблемы оказывают на сегодняшнее состояние экономики. Интерес к истории экономики возник давно, но еще 60 лет назад это была чисто историческая тема. Сейчас, по крайней мере в англо-американском мире, это прежде всего область экономики. Этот переход произошел в Америке; он связан с именами таких людей, как Роберт Фогель и Дуглас Норт: в 1993 году они получили Нобелевскую премию за создание новой экономической истории в том виде, в котором она развивается сейчас. Среди тем, которые изучает эта наука, — гонка экономического развития между странами. В ходе истории список лидеров менялся, и вопрос, за счет чего это происходило, — один из важных для экономической истории. В чем практическая польза этой науки?

Если у вас длинный горизонт планирования, то неплохо бы оперировать сходными диапазонами в истории. Понятно, что невозможно предсказать, что будет через 50 лет, но базовый тренд понять можно: что способствует экономическому росту, что мешает и т. д. Кроме того, часть вопросов, касающихся экономической теории, можно решить только на исторических данных: если ограничиваться современностью, набор кейсов для тестирования теории будет значительно меньше. В этом смысле история — кладовая естественных экспериментов. На основе чего ведутся изыскания в этой области?

Экономическая история перестала быть описательной наукой; она заимствовала понятийный аппарат, методы и модели из экономики, которая, в свою очередь, невозможна без статистики. Историческая статистика довольно богата, она началась как минимум 150 лет назад. Но это не значит, что более ранние исследования невозможны: есть масса источников, которые можно преобразовать в статистический вид. Например, известно, когда и какие книжки публиковали со времен Гутенберга, где были издательства, сколько они выпускали книг. Это индикатор развития образования, грамотности, идей. Все это, безусловно, влияет на экономическое развитие. А как быть со статистикой ­советских времен — мягко ­говоря, не всегда правдивой?

Я думаю, подобные представления о советской статистике не совсем верны. В некотором смысле советская история — одна из наиболее хорошо задокументированных. Плановая экономика не может работать, если центр не знает, что происходит на местах. Конечно, центр был заинтересован в том, чтобы получать справедливую, точную информацию. За исключением нескольких случаев (самый яркий — урожайность начала 1930-х), он намеренно не фальсифицировал статистику. Если ему не нравились показатели, он их просто засекречивал. Например, с конца 1920-х до середины 1970-х публиковалось крайне мало данных об уровне жизни и потреблении: они не показывали роста и подрывали концепцию построения светлого будущего. У агентов, у которых центр собирал информацию, были разные ­мотивы фальсифицировать показатели. Понятно, что на низком уровне люди пытались манипулировать цифрами. Но центр тоже это понимал и проводил разнообразные проверки, чтобы уменьшить масштаб обмана. Да и бесконечно подтасовывать данные было невозможно, потому что целевые показатели при этом все время росли. Проблема фальсификации статистической отчетности есть не только у нас. В рыночной экономике занижают объемы производства и прибыль, чтобы снизить налоги. Но, если понимать направление и масштаб обмана, можно оперировать доступными данными. Экономическая история изучает гонку между странами. Можете обрисовать ее траекторию?

Легко обрисовать развитие человечества в плане экономического роста, если мерить этот рост как размер ВВП на душу населения. Получится относительно пологий график, поскольку рост с древних времен до примерно 1800 года был очень медленным. Затем он резко ускоряется и идет по экспоненте. Точка перелома — британская промышленная революция, которая, если оперировать простейшими экономическими моделями, переместила нас из мира Мальтуса в мир Солоу. Согласно модели Мальтуса, уровень благосостояния по большому счету определяется количеством детей. Люди богатеют — и у них увеличивается рождаемость и падает смертность. Но при этом прибыль от богатства в целом съедается ростом населения — и все возвращается в исходную точку. Так было до 1800 года. Затем появляются технологии, идет быстрый прогресс, и страны начинают более или менее активно развиваться. Тысячу с небольшим лет назад богатейшей страной мира был Китай, а в Европе были темные века Средневековья. Потом происходит расцвет Европы, она постепенно вырывается вперед по уровню национального дохода на человека: в XVI веке лидирует Венеция, в XVII и в первой половине XVIII — Нидерланды, в начале XIX — Англия, которая становится мастерской мира, экспортирует станки, технику и технологии, в том числе в Россию. В конце XIX века в лидеры выбивается Америка — эту позицию она сохраняет до сих пор. Максимальный разрыв с Америкой у Европы был в 1945 году; следующие 40 лет шло сглаживание этого разрыва, и сейчас Западная Европа сократила его. Самый большой разрыв между странами был в XIX веке — между теми, в которых промышленная революция произошла рано (Англия, потом Франция, Германия, США), позже (например, Япония и Россия) и вообще не началась в то время (Китай). Сегодня этот разрыв также ликвидируется. Каково положение России на этом графике?

На протяжении своей истории Россия — это некий середняк. Размер ВВП на душу населения у нас выше среднего по миру, но ниже, чем у лидеров. Сокращением этого отставания были озабочены все режимы: и в царское, и в советское время проводили политику поощрения индустриализации, строили железные дороги. Сейчас, кажется, первый период, когда мы не пытаемся «догнать и перегнать Америку». Несмотря на все старания, мы остаемся там же, где были: ВВП на душу населения последние 130 лет колеблется на уровне 30% от лидера. Некоторые страны справились с этой задачей гораздо лучше, чем Россия. Япония, которая 130 лет назад была на той же стартовой позиции, что и мы, или Южная Корея, которая была значительно беднее. Есть и негативные примеры. Скажем, Аргентина сто лет назад была очень богатой страной: там было небольшое население и много природных ресурсов. Но с тех пора она утратила свои позиции. А мы все эти годы топчемся на месте?

Были большие колебания. Во время Первой мировой и Гражданской войн произошло очень сильное падение. Во ­время индустриализации — некое возвращение (я говорю о ВВП на душу, которое не равно потреблению или уровню жизни). Вторая мировая война, 1990-е — очередные провалы. Последние 15 лет — возврат. Но большое отставание в развитии сохраняется: преодолеть его до сих пор не удается. На уровне каких европейских стран мы были до революции?

На уровне Италии, которая была очень бедной до середины ХХ века, и Австро-Венгрии, особенно в ее венгерской части. По показателям экономического развития мы всегда были в конце. Взлет Европы, уход от бедного мальтузианского мира происходил в первую очередь в Западной, точнее, в Северо-Западной Европе. В этом смысле Восточная Европа — другая, она развивалась иначе, и Россия была ее частью. Чем было обусловлено наше отставание?

Причин много, но чаще всего говорят об институтах, в частности об институте защиты прав собственности. Моя совместная работа с Екатериной Журавской из Парижской школы экономики показывает, что крепостное право негативно повлияло на развитие экономики России. Мы демонстрируем, что после отмены крепостного права губернии, в которых было больше крепостных до 1861 года, стали развиваться быстрее. Это видно из статистики урожайности зерновых, картофеля, промышленного производства, а также по изменению роста людей. Последний показатель кажется весьма необычным.