Алексей Кудрин. Инвестиционная пауза

Важнейший вопрос нынешней повестки дня — будущее российской экономики. Как избежать мрачного сценария, преодолеть инвестиционный спад и заложить основу для выхода из кризиса, рассказывает председатель совета Центра стратегических разработок, бывший министр финансов РФ Алексей Кудрин.

Как бы вы охарактеризовали инвестиционную ситуацию в стране?

Инвестиции снижаются третий год подряд. В первый год — примерно на 2,5%, во второй — на 8,4%, в этом году, вероятно, будет около 6%. Часто в дискуссиях по поводу инвестиций слышны панические нотки: некоторым кажется, что инвестиций вообще нет и их надо где-то искать. Но ситуация не столь драматичная. В номинальном выражении в 2014 году инвестиций было 13,5 трлн рублей, в прошлом году — 14,1 трлн, в этом ожидается более 15 трлн. То есть в номинальном выражении инвестиции даже растут. В реальном выражении они сокращаются, из-за того что инфляция опережает их рост. Но это не значит, что инвестиций нет, — напротив, их сумма остается достаточно высокой.

13,5 трлн рублей — существенные средства для предкризисного периода. Какой процент от этой суммы составляли внешние инвестиции?

13,5 трлн рублей до начала девальвации — это $400 млрд. Немаленькие инвестиции по любым меркам. В процентах от ВВП они доходили до 23%. Много это или мало для быстрорастущей модернизирующейся экономики? Вообще-то нужно побольше — от 25 до 30%. Таковы показатели активно развивающихся стран Азии, той же Южной Кореи. В Китае еще больше — от 30 до 40%. Но в Китае другая ситуация — там много квазигосударственных инвестиций: большую роль играют крупные государственные корпорации и банки.

Все знают, что в Китай вкладывается немало иностранцев. Но в процентах к ВВП они дают максимум 4%, то есть примерно 10% всех инвестиций. В хорошие годы наша модель внутренних и внешних инвестиций была похожа на китайскую. При 23% общих инвестиций внешние доходили до 3% ВВП. У нас, как и в Китае, велики вложения корпораций: «Газпрома», «Роснефти», РЖД, «Аэрофлота», АЛРОСА и т. д. Но помимо них много вкладываются и негосударственные компании — нефтяные, газовые, энергетические. Поэтому когда спрашивают, где взять инвестиции, ответ очевиден: в первую очередь — у своего же инвестора. Это универсальное правило для всех стран.

Насколько ухудшился инвестиционный климат и сократились внешние вложения в связи с введением санкций?

Санкции заставили наши компании возвращать внешние долги без возможности существенно закредитоваться. Произошедший из-за этого отток $150 млрд серьезно повлиял на положение наших отраслей и банковского сектора с точки зрения инвестиций. Кроме того, по целому ряду финансовых операций были введены ограничения для России — прежде всего, для крупных государственных банков, которые ведут основные внешние расчеты. Неопределенности добавила рекомендация Европарламента ограничить для нас операции через систему SWIFT. SWIFT это решение не исполнила — это частная компания, и она не обязана следовать рекомендациям Европарламента, тем более что это создало бы риски для европейской экономики. Санкции, безусловно, вызывают долгосрочные проблемы. Речь не только о количестве инвестиций, но и о росте неопределенности. Прямые иностранные инвестиции в России сократились — за четыре года примерно с $50—60 млрд до $10—15 млрд в год. Но они все же сохраняются. У многих инвесторов здесь свои интересы, свои объекты. Возможно, они не начинают новых проектов, не расширяются, а лишь завершают старые.

Можно ли, по-вашему, компенсировать сокращение западных инвестиций за счет переориентации на Восток? Насколько это перспективно?

Переориентация на Восток — пока только лозунг. Ее подготовка требует трудоемкой многолетней работы. В частности, важно создать там сеть агентств, компаний-консультантов, разбирающихся в местных рынках, которые будут обслуживать контракты. Нужно учиться говорить на этих языках или иметь большой штат переводчиков и людей, работающих с законодательством этих стран. Восточные инвесторы должны понять, что из себя представляет Россия, можно ли с ней торговать и инвестировать в нее. Не хочу сказать, что сейчас у нас нет сотрудничества, но, если мы хотим его удвоить-утроить и занять те ниши, где нас никогда не было, нужно выйти далеко за существующие рамки. Этого пока не происходит. Можно говорить о некотором расширении сотрудничества только в нефтегазовой, энергетической сферах. Условия этого взаимодействия часто непрозрачные, и мы не можем судить о нем. Анализ, проведенный экспертами Комитета гражданских инициатив, показал, что уровень российских технологий зачастую не позволяет нам увеличить свою долю на азиатских рынках. Чтобы выходить на них, нужно соревноваться, в том числе по цене, с Китаем — одним из лидеров в области высоких технологий. Не говоря уже о Южной Корее и тем более о Японии. Мы им существенно уступаем. Увеличить сбыт своей продукции на эти рынки можно, только модернизировав производство. И тогда лет через пять мы сможем получить $20 млрд, максимум $30 млрд. И все! А нам нужны не такие цифры. В 2013 году внешнеторговый оборот со странами Евросоюза у нас составлял $417 млрд. В 2014-м из-за девальвации он снизился до $376 млрд. С Востоком он может дойти только до $100 млрд.

Есть ли у нас своя специфика в том, что касается источников внутренних инвестиций?

В отличие от большинства стран, подавляющая часть инвестиций у нас осуществляется за счет прибыли предприятий. Причина — в рисках макроэкономики, плохой прогнозируемости рынков. Вносит свою лепту волатильность: инфляция может то падать, то расти, курс — двигаться, тарифы естественных монополий и налоги — меняться. Из-за неопределенности банки не дают долгосроч­ных кредитов и у нас нет длинных денег. Вклад в инве­стиции кредитов и инструментов финансового рын­ка очень низок — всего несколько процентов. Важно понимать, что банки во многом ­зависят от готовности предприятий и населения, имею­щих свободные средства, сберегать деньги с помощью каких-либо инструментов. Имеются в виду банковские депозиты, облигации, пенсионные фонды, страховые компании и т. д. Успех инвестиций определяется способностью страны обеспечить заинтересованность граждан в сбережениях. 

За счет чего можно обеспечить такую заинтересованность?

Прежде всего, за счет низкой инфляции. Некоторые предлагают добавить денег в экономику через эмиссию — не важно, что инфляция подрастет, зато будут ­свободные ­средства, чтобы инвестировать. Обычно это при­водит к обратному результату. Если инфля­ция растет, то сбережения в экономике ­уменьшаются. Дав банкам в виде эмиссии один триллион, можно в конечном счете снизить инвестиции в реальном выражении, скажем, на два триллиона. Что сейчас и происходит. При нынешнем технологическом уровне и качестве институтов, которые не обеспечивают быстрого обновления продукции, Россия не может достойно конкурировать с передовыми экономиками. Главная задача — снизить издержки для бизнеса и повысить его заинтересованность в обновлении продукции. С сегодняшней системой госуправления и состоянием инфраструктуры этого добиться трудно. Важны и другие условия рынка, делающие инвестирование выгодным и надежным. Например, защита прав собственности. Когда предприятие приносит хороший доход, им начинают интересоваться многие структуры — пытаться его выкупить, захватить, поставить под контроль. От уверенности в том, что судьба вложений будет определяться профессионализмом инвестора, а не административным влиянием, зависит качество инвестиционного климата в стране. Государственные тарифы и регулирование зачастую все ухудшают. Государство может, например, решить в связи с дефицитом пенсионного фонда повысить страховые взносы. Или, скажем, убрать регрессию со ставки при их уплате. Или изменить правила уплаты налога на добычу полезных ис­ко­паемых, как в этом году, — в результате девальвации нефтяные компании получили дополнительные доходы, которые у них частично забрали. В 2014—2015 годах условия значительно изменились в связи со снижением цены на нефть и падением ВВП, достигшим 3,7%. Это уменьшило прибыль предприятий. Все понимают, что перемены могут наступить в любой момент. А непредсказуемость приводит к неуверенности.

Неопределенность, непредсказуемость значительно ухудшают инвестиционный климат в стране. Какие шаги необходимо предпринять в первую очередь, чтобы в нынешних условиях минимизировать влияние этих факторов?

Прежде всего, государство должно сбалансировать свои обязательства в рамках бюджетной системы. Цена на нефть падает, а обязательства, в том числе пенсионного фонда, остаются высокими. За счет чего их можно обеспечить? Один из вариантов — за счет повышения налогов. Однако Дмитрий Медведев недавно сказал, что этого не произойдет. Я никогда не поддерживал повышения налогов, но мне как эксперту сложно понять, как в таком случае можно провести балансировку. Если государство на это пойдет, необходимо будет сокращать расходы. На что? На заказы оборонному сектору? На строительство дорог? На выплату пенсий? Неизвестно. Вопросы остаются, и ответов я пока не вижу. Возможно, в очередном трехлетнем бюджете мы их увидим. А может, наоборот, поймем, что от подобных решений пытаются уйти, отложить их до выборов. Тогда неопределенность сохранится. Вторая по важности задача — решить вопросы пенсионной системы. Количество работающих в стране уменьшается, количество пенсионеров — увеличивается. Пока фонд оплаты труда рос, можно было стабильно индексировать пенсии, опережая инфляцию. Сейчас, когда зарплаты в реальном выражении расти перестали, мы должны хотя бы сохранить пенсии в реальном выражении. Поскольку пенсионные взносы уже не могут этого обеспечить, приходится все больше залезать в бюджетную систему в объеме примерно 200—300 млрд рублей в год. Чтобы оценить масштаб, приведу пару цифр. Все высшее образование в стране стоит 600 млрд рублей в год. Все строительство дорог — а их строится очень мало — около 700 млрд рублей. Так что цена пенсионных проблем невероятно высока. Еще одна проблема, которую нужно решить, — силовое давление на бизнес. Объем проверок, контроля, неоправданных арестов, обысков, наездов превысил разумные пределы. Президент в своем послании в декабре сказал: из 200 тысяч уголовных дел по экономическим статьям только 15% дошли до суда и закончились приговором; в более чем 80% случаев эти дела приводили к полному или частичному разрушению бизнеса. Если даже президент называет такие цифры, можно представить себе реальный масштаб проблемы. Государственное регулирование рынков у нас чрезмерно. Как правило, это сфера коррупции. Серьезным тормозом остается любое взаимодействие с государством: чтобы начать проект, инвестировать, внедрить что-то новое, нужно пройти большое количество бюрократических процедур. Это, к сожалению, стало препятствием для импортозамещения — наше производство расширяется куда медленнее, чем сокращается предложение импорта. Очень важен вопрос приверженности России принципам ВТО. Если никто не понимает, по каким правилам будет строиться внешняя торговля в ближайшие 5—20 лет, на приток инвестиций надеяться не стоит. Нам надо определиться. Но пока мы, прикрываясь санкциями, решение этого вопроса откладываем. И для внешних инвесторов сохраняется большая ­неопределенность. Упомяну еще инфляцию. Если она не снизится, кредитные ставки будут оставаться высокими. Стоит также проблема субъектов и их бюджетов. В ряде регионов выполнять социальные обязательства очень трудно, а сокращение вливаний из бюджета в ближайшие годы вызовет там стагнацию инвестиций.

До 23% ВВП доходили инвестиции в России в хорошие годы