Акционеры добра

В благотворительном фонде «Справедливая помощь», который до своей гибели возглавляла Елизавета Глинка, возник конфликт: нового директора обвинили в том, что она сняла дополнительный офис, начала проводить стратегические сессии и назначать рыночные зарплаты. «Из фонда пропал сам дух доктора Лизы, подвижничество, бессребреничество, альтруизм, граничащий с безумием», — говорили сотрудники, оказавшиеся в оппозиции к руководству.

В этих словах сконцент­рирован комплекс устойчивых представлений. Благотворительность — это пламенное сердце, героизм и страсть. В этой сфере люди должны получать три копейки, сидеть в подвале и трудиться круглые сутки. Финансовые планы, услуги консультантов, показатели эффективности годятся для бизнеса или госслужбы, но не для благотворительности. Ее миссия — не работа, а служение. «Тот, кто получает зарплату за помощь людям, неизбежно вызывает подозрение в нечистоте мотивов: дескать, он просто отрабатывает вознаграждение», — говорит Владимир Берхин, президент благотворительного фонда «Предание».

Об этих архаичных и убийственных для дела представлениях пишет американский предприниматель и общественный деятель Дэн Паллотта в книге «Неблаготворительность: как ограничения работы НКО ослабляют их потенциал». Автор, прославившийся инновационными проектами в области фандрайзинга, благодаря которым компания Pallotta TeamWorks собирала сотни миллионов долларов на борьбу с раком груди и со СПИДом, задает справедливый вопрос: почему бизнесу позволено играть вдолгую, вкладываться в продвижение, нанимать высокооплачиваемых профессионалов и показывать рост, в то время как «третий сектор», занимающийся решением сложнейших социальных задач, борющийся с голодом, болезнями и нищетой, должен сидеть на хлебе и воде? Он не имеет права рачительно распорядиться привлеченными средствами, извлечь прибыль, рекламировать свою деятельность, мотивировать сотрудников. Как заметил преподаватель Гарвардской школы бизнеса Аллен Гроссман, «некоммерческий сектор является единственным сектором экономики, чье название начинается с отрицания».

Эти запреты берут начало в пуританской морали: никакая деятельность по приумножению богатства не угодна Богу, и всякий, кто заботится о своем капитале, совершает грех. Это не мешает людям заниматься никаким сверхприбыльным и даже аморальным бизнесом, но чувство вины и греха принято снимать добрыми делами, то есть благотворительностью. При этом смешивать грех накопления богатства и его искупление через пожертвования запрещено. В итоге, научившись секвенировать геном, запускать беспилотники и управлять транснациональными корпорациями, в отношении идеологии доб­рых дел люди недалеко ушли от дремучих представлений. Мы не сомневаемся, когда платим за продукты и услуги бизнеса высокую рыночную цену, закрываем глаза на сверхдоходы топ-менеджеров корпораций, потому что понимаем, что не будь коммерции, все прозябали бы в военном коммунизме. Иное дело некоммерческий сектор… Ханжеская мораль запрещает ему пользоваться теми же инструментами, что и бизнесу. В результате работа в этом секторе непривлекательна для сильных управленцев, и он не растет — в США с 1970-х годов суммарные пожертвования нации застыли на уровне 2% ВВП. «Неужели мать ребенка, который только что умер от птичьего гриппа, утешит тот факт, что неудавшаяся попытка спасти ее сына никому не принесла прибыли?» — риторически вопрошает Дэн Паллотта.