Ноев ковчег для избранных

«Дом на набережной» был задуман как комфортабельная крепость, в которой высокопоставленные жители ждали апокалипсиса. и для них он наступил.

В последний раз мы ждали конца света в 2012 году. По календарю майя он должен был прийтись на 21 декабря. В этот день шли ежечасные обновления на лентах информагентств, по телевизору крутили фильмы и репортажи, посвященные будущему знаменательному событию. Медийный шум проник во все уголки земли, а турпоток в Мексику увеличился чуть ли не втрое.

Обычно конец времен люди встречают не так шумно и в более тесной компании, которую в таких случаях принято называть религиозной сектой. У всякой религии есть пророк, у каждого пророка — учение о грядущей гибели мира, а во всяком гибнущем мире есть запасной выход для праведных. Сектант ждет тысячелетнего рая на земле, который вот-вот наступит, если не поскупиться на жертву. Фанатики Аум Синрикё совершают массовые убийства, обитатели Джонстауна — массовые самоубийства, а затворники из Пензы в ожидании второго пришествия погребают себя заживо.

Труд историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слезкина «Дом правительства. Сага о русской революции» показывает, что большевизм, основанный на эсхатологическом пророчестве о крушении старого мира (мировая революция) и грядущем счастье человечества (коммунизм), является не чем иным, как милленаристским сектантским учением, обещающим гибель прогнившего мира, после которой наступит тысячелетнее царство света и правды. Само слово секта в социологии обозначает группу единоверцев, прошедших индивидуальную конверсию и объединенных чувством избранности и радикального отрицания окружающего мира.

Мысль о том, что большевизм — это религия, не нова. Еще Николай Бердяев писал про марксизм, что это «секуляризованная форма религиозной идеи предопределения» и что вне этого пафоса он «лишен всякого смысла». Куда более оригинальной является та настойчивость, с которой Слезкин прослеживает религиозную символику на всех уровнях советской жизни: от мемуаров, стенограмм, публичных речей, частных писем до канонических художественных текстов, биографий революционных подвижников и провозглашенного ими нового мироустройства. В этом мире Ленин — мессия, его смерть — искупление, его соратники — апостолы, его теория — откровение. Риторика у революционеров соответствующая. «Каины должны быть истреблены», — говорит Троцкий, отдавая приказ о контрнаступлении на Южном фронте. Сам уклад советской жизни воспроизводит религиозный календарь: 7 ноября и 1 мая — это традиционные осенний праздник урожая (как Покров, Суккот, День благодарения) и праздник весеннего возрождения (Пасха, Новруз, Чуньцзе). Большевистский миф о наступлении тысячелетнего царства мало чем отличается от иуда­из­ма, христианства, ислама, растафарианства, мормонства, культа Джима Джонса или бога Кузи. Да и сами эти верования с функциональной точки зрения весьма сходны между собой.

Французский социолог и позитивист Эмиль Дюркгейм считал, что главная функция религии — сплачивать общество в единое целое и формулировать нравственные идеалы, которые стимулируют общественное развитие. «Всякое общество по определению религиозно, — продолжает Слезкин мысль Дюркгейма, — любая всеобъемлющая идеология (в том числе секуляризм) формирует и отражает нравственное сообщество, а светлая вера Свердлова служит неподвижным центром в болоте субъективного опыта». Вера позволяет человеку стремиться за пределы повседневности, которую большинство пророков, начиная с Заратустры, рассматривают как временное и упадочное состояние, на смену которому в результате финальной битвы света и тьмы придет тысячелетняя эпоха земного блаженства. Но в будущее возьмут не всех, а только тех, кто уже сейчас отрекся от старого мира. Отречься же легче, если нечего терять. «Маркс, как и Иисус, умер непризнанным пророком с горсткой учеников и без видимых признаков исполнения предсказаний. Как и Иисус, он был посмертно воскрешен варварами, присвоившими его пророчество».