Любовь и ненависть к чтению: почему книги необходимы почти так же, как воздух

Рецензия на книгу Альберто Мангеля «История чтения». Изд-во Ивана Лимбаха, 2020.

Изумившись в возрасте четырех лет обретенному умению обращать линии букв в живую реальность предметов, природы и людей (а позднее и понятий), Альберто Мангель стал ценителем и знатоком книг и великим проповедником погружения в литературу. «Чтение необходимо человеку почти так же, как дыхание», — пишет он в книге, русский перевод которой вышел в издательстве Ивана Лимбаха. Автор «Истории чтения» — настоящий гражданин мира: раннее детство он провел в Израиле, юность в Аргентине, взрослым жил в Италии, Франции, Канаде.

В этой книге чтение — это страсть, одержимость, соблазн, отрада, великая привязанность, акт творения, единственное занятие, дающее человеку независимость от окружающего мира и одновременно теснейшую связь с ним. В предисловии автор упоминает, что первоначально он задумал написать эссе о чтении. Эссе разрослось в обширный труд, но осталось свободным, не обремененным строгой хронологией и научными терминами рассказом обо всем, что связано с феноменом чтения, в котором читатель не тонет, а свободно плывет, причем на большой глубине. В огромный поток фактов, имен, мыслей и выводов вплетены рассказы о том, что и как сам автор читал в течение своей жизни. И не только он сам: мы узнаем, с какой страстью чтению предавались Александр Македонский и Блаженный Августин, Плиний Младший, Уолт Уитмен и Чарльз Диккенс, который каждую публичную читку своих романов подолгу репетировал у зеркала.

В огромном массиве информации о чтении, осмысленном Мангелем, прослеживается одна доминирующая идея, и вовсе не случайно большой раздел книги называется «Власть читателя». Автор убежден, что писатель и читатель суть равновеликие фигуры; что интерпретация, расшифровка книги, «вылущивание из текста каждой крупицы смысла» столь же важно, как и написание книги. «У настоящего читателя миллион автобиографий, потому что в каждой новой книге мы находим что-то от нашей собственной жизни», — передает Мангель слова канадского эссеиста Стэна Перски. Возможность согласиться или не согласиться с героями литературного произведения, по-своему понять, что ими движет, — главная ценность литературы как индивидуального переживания.

И эту ценность могут затоптать официальные и неофициальные цензоры, интерпретирующие книги в своих интересах, подгоняющие их под собственные идеи — пишет Мангель. Он вспоминает свою юность: когда в 1976 году в Аргентине произошел военный переворот и президентом стал диктатор Хорхе Рафаэль Видела, инакомыслящих, в том числе священников, стали бросать в тюрьмы. Их обвиняли, в частности, в том, что они неправильно понимают Евангелие. «Каждый читатель ищет свои прочтения... но каждый читатель может и солгать, подчинив текст доктрине, дурацким законам, личной выгоде, правам рабовладельцев или власти тиранов», — пишет Мангель.

Проникаясь пафосом автора, ловишь себя на мысли: не пора ли написать историю «не-чтения», ведь мы все реже читаем литературу, которой люди наслаждались столетиями?

Впервые термин «не-чтение» прозвучал в Нобелевской лекции Иосифа Бродского в декабре 1987 года. «… не может быть законов, защищающих нас от самих себя, ни один уголовный кодекс не предусматривает наказаний за преступления против литературы. И среди преступлений этих наиболее тяжким является не цензурные ограничения… и не предание книг костру. Существует преступление более тяжкое — пренебрежение книгами, их не-чтение. За преступление это человек расплачивается всей своей жизнью; если же преступление это совершает нация — она платит за это своей историей». Почему Бродский считал «не-чтение» преступлением? Прежде всего потому, что самосознание нации, общая система ценностей, социальное поведение и культурный код общества и каждого человека формируются в первую очередь гуманитарными науками, курсами литературы и истории. Помните Высоцкого: «Значит, нужные книги ты в детстве читал»?