Александр Аузан. Как вывести экономику из комы

О том, в какой ситуации находится российская экономика, как ее реанимировать и на что делать ставку в будущем, рассказывает доктор экономических наук, декан экономического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, президент Института национальных проектов, член Экономического совета при Президенте РФ и Правительственной комиссии по проведению административной реформы Александр Александрович Аузан.

Какой диагноз вы бы поставили российской экономике?

Сейчас наступает клиническая смерть экономики. Это состояние, когда останавливается экономическое сердце — инвестиционный мотор. Замедление идет с 2011 года, это не неожиданность для экономистов. Санкции, падение цен на нефть только обострили и ускорили то, что все равно бы произошло.

Почему экономическое сердце перестает биться?

Потому, что страна 50 лет, с 1965 года, с открытия Самотлора — крупнейшего в России нефтяного месторождения — боролась с желанием выйти на пенсию. Месторождение было открыто в тот момент, когда пытались проводить косыгинские экономичес­кие реформы. И власть решила: бог с ними, с реформами, когда есть нефть. С тех пор это решение неоднократно воспроизводилось разными властями страны. Семь-восемь лет назад экономисты, работавшие над стратегией 2020, дружно сказали: «Сырьевая модель уходит, внутренний спрос недостаточен, поэтому нужно менять модель, иначе произойдет необратимое». Это необратимое и происходит.

Тогда никто не прислушался?

Нефть подорожала, поэтому сработал привычный способ анестезии. Когда она стоила 40 долларов, говорили: «Да, надо что-то делать». А когда цена на нефть поднялась до 110, сказали: «Отойдите, жизнь налаживается».

Как оживить экономику?

Когда наступает клиническая смерть, первым делом надо запустить сердце. Откладывать нельзя. Это еще не переход к новой модели, это спасение экономики от падения. Именно это — а не социальная стабильность и не диверсификация — наша главная задача на ближайшие три года. А уже потом надо думать, как переходить к новой модели.

Каким образом можно запус­тить инвестиционный мотор?

Есть два способа. Первый — провести структурные реформы, создать привлекательный инвестиционный климат, и тогда начнет работать магнит, притягивающий частные инвестиции, отечественные и зарубежные. Это курс, на котором настаивают правительство и Центральный банк России. Я считаю, что делать это нужно, но эффекта не будет: для того, чтобы притекли инвестиции, недостаточно улучшить инвестиционный климат. Потому что идет война — холодная, экономическая, которая периодически вспыхивает и как горячая отнюдь не в рамках гражданской войны на Украине, — все гораздо шире и серьезнее. Этот факт резко противоречит либеральному экономическому курсу правительства. Если действует режим санкций, какие могут быть иностранные инвестиции?! Плюс война — это всегда риски для отечест­венных инвестиций: не понятно, чего ждать и что будет.

Можем ли мы сделать ставку на восточные рынки?

Нам их не хватит, у них другая структура. Чтобы подобраться к арабским «исламским финансам», нужно 10—15 лет. К тому же по мощности эти рынки резко уступают западным. Так что мы не можем проводить этот курс без европейских и североамериканских финансовых рынков.

Каков второй способ лечения экономики?

Вброс государственных инвестиций. К сожалению, их гораздо меньше, чем представляется многим, потому что мы не должны рассматривать резервы Национального банка как источник таких инвестиций: они нужны только для поддержания макроэкономичес­кой стабильности. Сегодня госинвес­тиции могут составить по разным расчетам от семи до девяти триллионов рублей, и это совсем не много. До кризиса годовые инвестиции в России были 15 триллионов, так что нынешних средств не хватит и на год. Кроме того, государственные инвестиции — это нечто вроде электрошока, ­стимуляция сердца. Оно начнет ­стучать, но потом снова может остановиться.

Если делать массовый вброс государственных инвестиций, наверняка придется вводить валютные ограничения по периметру, иначе деньги исчезнут — их быстро и незаметно для нас поглотит мировой рынок. Ввести эти ограничения проще, чем остановить холодную войну. Они не коснутся населения, конвертации — только движения капиталов. Но это все равно плохо: если всех впускать и никого не выпускать, инвесторов не останется.

Я убежден, что метод вброса госинвестиций будет применен. Даст ли он результат, неизвестно. Конечно, удастся запустить какие-то ­проекты, в основном инфраструктурные, в том числе, может быть, важные для нашего самоощущения: космос, Арк­тика. Удастся поднять темпы роста — не до пяти процентов, но до двух-трех к 2018 году. И все. Если не заработает постоянная связка государственных и частных инвестиций, то темпы все равно упадут — только резервов уже не будет. И мы окажемся в той же точке, но в более тяжелом положении.

Какое решение предлагаете вы?

Нужно внедрять сложные схемы государственно-частного партнерства, создавать специальные общества для инвестирования в инфраструктуру, чтобы под гарантии государственных денег выпускать облигации и вкладывать частные деньги, например пенсионные, под государственные гарантии их доходности. То есть сплетать такие комбинации государственных и частных денег, чтобы был не только впрыск адреналина, заставляющий сердце биться, но и пошла поддержка частных инвестиций. При этом надо закончить войну. Это задача не гуманитарная, не военно-политическая, а экономическая. Иначе, как бы мы ни улучшали климат, мы не получим для нашей промышленности достаточных дешевых кредитных ресурсов.

Как закончить войну?

Трудный вопрос. Мне кажется, важно разработать, как я его называю, «план мирной авантюры». Из-за грома военно-политических новостей мы забыли, что происходит с экономикой Украины. Она фактически на грани дефолта и банкротства. Это 45-миллионная страна, крупный транзитер, который не только российский газ перекачивает, но и остается нашим каналом общения с Евросоюзом — главным деловым партнером России. В случае краха украинской экономики неприятности затронут очень многих — Польшу, Белоруссию, Россию, Молдову, Румынию, далее везде. Разрушится социальная система — и будет не миллион беженцев, а значительно больше; возникнут затруднения с транзитом.

Мы должны вместе с Европой предотвратить этот крах. Может быть, для этого надо создать экономичес­кую группу в нормандском формате: Россия, Украина, Германия, Франция. Америка тут ни при чем, для нее это геополитический, а не экономический вопрос. Ни одна из сторон не осилит этот план в одиночку: он дорогой. От Украины тоже потребуются жертвы: ей придется из режима проедания денег перейти в режим сложных реформ, пока не понятно каких.

Спасение украинской экономики не только помирит нас с Европой, но и даст нам дополнительные выгоды: восстановление отношений с Украиной — это еще и восстановление промышленных цепочек, которые нужны обеим странам.

Давайте посмотрим на долгосрочный аспект реанимации нашей экономики. Как нам перейти к новой модели?

Хотя разговоры о необходимости перехода на другую модель ведутся давно, сырьевой характер нашей экономики усиливается. На мой взгляд, неверно поставлена сама проблема, раз она не решается. Это не проблема ­диверсификации. Диверсификация — это «давайте делать что-нибудь еще, кроме добычи нефти». Мы попробовали делать свои автомобили — не получается. Я утверждаю, что и не получится. Поэтому постановка вопроса должна быть такой: «Чем мы можем заместить привычный минеральный ресурс?». Я полагаю, что у нас есть не менее конкурентоспособный ресурс — человеческий потенциал. Мы 150 лет, со времени появления современной науки в России, поставляем миру разного рода таланты. С тех пор на всех перспективных направлениях есть русские специалисты, которые, правда, разрабатывают или внедряют свои идеи в Европе и в Америке. Экономический масштаб этого явления колоссален. Академик Р.М. Энтов подсчитал, что Владимир Зворыкин, автор телевидения, одной идеей создал продукт, равный двадцати годовым продуктам нынешней Российской Федерации. Главная проблема этого ресурса в том, что он «летучий». Если нефть можно загнать в трубу и продавать по контракту, то с талантами это не пройдет. Их можно загнать в шарашку, идеологически мотивировать и некоторое время получать продукт, потому что «родина в опасности». Но долго на этом не продержаться.

Если мы в состоянии много лет производить качественный человечес­кий капитал, это должно стать нашей мировой специализацией. Нужно на наши университеты замкнуть мировые студенческие потоки и сделать это предметом экспорта. Заметьте, у нас уже предметом экспорта мирового уровня являются в основном ­интеллектуальные продукты, потому что, повторяю, автомобиль, телевизор, холодильник высокого класса мы сделать не можем, а фильм — можем. Экспорт игры «World of Tanks» из России по выручке превысил экспорт реальных танков. Для меня это очень важный и приятный факт. Мы должны поддерживать эти тренды.