Как выскочить из своей колеи

Почему одни страны открыты будущему, другие обращены в прошлое? Одни погрязли в коррупции и кумовстве, а в других граждане ни разу в жизни не дали взятки? Почему, наконец, где-то принято улыбаться даже незнакомым, а где-то с опаской смотрят и на соседей по лестничной клетке? С 60-х годов прошлого века отсталость (а она, как правило, означает бедность) объясняли тяжелым наследием колониальной эпохи, неблагоприятной ­геополитической ситуацией, скудными почвами и плохой погодой — то есть исключительно внешними причинами. И лишь спустя без малого 50 лет была сделана попытка дать иное объяснение. Что, если дело в религии, культуре и сформированном ими менталитете людей? В 2000 году на конференции Всемирного банка один из докладчиков поставил вопрос именно так, и это вызвало возмущение. «Я полагала, что мы давно уже оставили в прошлом все объяснения в духе “жертва сама виновата”», — сказала одна сотрудница африканского происхождения. Скандальный доклад сделал экономист и политолог Лоуренс Харрисон. Именно он выдвинул тезис «Культура имеет значение», инициировал одноименный сборник статей, а позже написал монографию, которая была в прошлом году переведена на русский язык: «Евреи, конфуцианцы и протестанты. Культурный капитал и конец мультикультурализма». Подход Харрисона подчас воспринимается в штыки: ведь получается, что культуры в силу своих имманентных свойств бывают «плохие», то есть приводящие к отсталости и нищете, и «хорошие», ориентированные на богатство и процветание. Мало того, Харрисон указывает: ряд культур (а именно еврейская, конфуцианская, протестантская), а также более мелкие культурно-этнические образования: баски, сикхи, мормоны — изначально более успешны, чем другие. (Успех здесь понимается в духе Всеобщей декларации прав человека ООН: демократическая форма правления, социальная справедливость с равными возможностями для всех, ликвидация бедности.) Ну разве это не скандал для постиндустриального общества, вскормленного на идеях мультикультурализма, постулирующего, что каждая культура «самодостаточна, автономна, отдельна от других, но в то же время равна всем другим»? Не случайно единомышленник Харрисона, историк экономики Дэвид Ландес, пишет, что «культура в смысле глубинных ценностей и установок, вдохновляющих массы, пугает ученых, поскольку ее окружает терпкий аромат расы и почвы, ореол непререкаемости и незыблемости». На самом деле никакой незыб­лемости нет. Если бы Харрисон говорил о непреодолимом культурном проклятии, то это был бы «обыкновенный фашизм». Однако его концепция состоит в другом: культура может меняться. Любой народ волен выбрать прогрессистскую, а не архаизирующую модель развития и соответственно изменить свою судьбу, как это произошло во многих католических странах, при том что католицизм изначально не способствует индивидуализму, предпринимательству и строгой деловой этике. «Ни одна страна не укладывается полностью в какую-либо одну из этих двух систем, — пишет Харрисон. — Однако некоторые страны близко подходят к крайней точке, максимально благоприятствующей экономическому развитию, в то время как другие находятся в противоположном конце». Эти полюса определяются базовой ценностью: отношением к «культурному капиталу». На основе Всемирного опроса по изучению ценностей, который периодически проводится в десятках стран, Харрисон создал индекс, показывающий уровень культурного капитала обществ. Среди 25 вопросов есть вполне предсказуемые — отношение к образованию, конкуренции, инновациям, а есть неожиданно бытовые и потому любопытные, вроде вопроса о времени. Пословица «когда Бог создавал время, он создал его достаточно» — верный признак традиционалистской культуры. «Сосредоточенность на будущем способствует планированию, пунктуальности и готовности отложить радости жизни на потом. А сосредоточенность на настоящем­ и прошлом влечет за собой пренебрежение к ответственности, точности, сбережениям», — указывает Харрисон. Такие вроде бы необязательные житейские добродетели, как учтивость и пунктуальность, имеют самый что ни на есть реальный денежный эквивалент. Когда было посчитано, что опоздания обходятся экономике Эквадора более чем в $700 млн в год, более 4% ВВП, в стране началась государственная кампания по повышению пунктуальности. «Установки, связанные со временем, пронизывают практически все аспекты культуры, — писал журнал The New Yorker в статье об эквадорском эксперименте. — В суперпунктуальных странах вроде Японии пешеходы ходят быстро, коммерческие сделки происходят быстро, а часы в банке всегда показывают точное время. Эквадорцы готовы произвести революцию в том, как они живут и работают».