Вера Подлесская. Почему мы молчим и мычим

Мы часто оцениваем людей по тому, как они говорят: насколько бегло, грамотно и четко они выражают свои мысли. Но справедливы ли такие суждения? Об особенностях устной речи рассказывает доктор филологических наук, профессор, основатель и руководитель Учебно-научного центра лингвистической типологии Института лингвистики РГГУ, заместитель директора Института лингвистики по научной работе Вера Исааковна Подлесская.

Мы привыкли оценивать устную речь, апеллируя к нормам письменной речи. Правильно ли это?

Не совсем. Разговор о норме обычно ведут только для языков, имеющих как устную, так и письменную формы. Но большинство языков на земле существует исключительно в устной форме, и вопрос о норме для них можно ставить лишь условно. Норма — это то, что фиксируется в прескриптивных документах: в словарях, в грамматике — и то, что социальным образом транслируется через образование и другие культурные ­механизмы. ­Отклонения от этих документов мы считаем нарушением нормы.

В устной речи говорящий пользует­ся широким набором средств, ­которых в письменной речи зачастую не существует. Для этого набора у нас может не быть подтвержденных авторитетом сведений и правил, которые были бы где-то зафиксированы. Так что норма в применении к устной речи — своего рода общественный договор, то, как говорят культурные люди, обыч­но — образованные горожане. Не стоит думать, что устная речь у нас неграмотная, просто она иначе устроена.

Почему, если устная речь шире распространена, лингвисты больше времени уделяют изу­чению письменной речи?

Действительно, устная речь ­первична в филогенезе и онтогенезе. Это значит, что она появляется раньше, чем письмо — и в истории человечества, и в истории отдельного человека. По объему продукции, которую мы производим, она далеко опережает письменную речь: даже если язык имеет письменность, за свою жизнь мы гораздо больше на нем наговариваем, чем создаем письменных текстов.

Лингвисты долгое время изучали в основном письменную речь по культурным и по методологическим причинам. Во-первых, письменный текст — это зафиксированный объект, на него легко посмотреть со всех сторон. А технологии, позволяющие зафиксировать устную речь, появились лишь недавно. Во-вторых, в нашей цивилизации, в иудео-христианском мире, культурная ценность письменного текста гораздо выше, чем устного. Письменный текст сохраняется на каком-то носителе — на бумаге, камне, бересте — и передается из поколения в поколение. Его содержание, способ бытования, способ обращения с ним — это наследие культурного сообщества.

Сейчас, с появлением новых технологий, устная речь становится важным объектом академического изучения. Она дает бесценный материал, которого письменная речь дать не может. Она помогает нам проникнуть в суть когнитивных процессов, понять, как устроена коммуникация.

Вы сказали, что устная речь обладает большим объемом средств, которых на письме нет. Что это за средства?

В устной речи есть просодия — интонация, громкость, темп, паузы и т. д. Это то, что мы можем сделать голосом. Просодии делегируется часть функций, которые на письме выполняют грамматика и словарь

Важнейший ресурс просодии — так называемые фразовые ударения: с помощью голоса мы можем акцентировать ту или иную часть высказывания, которая нам важна. Попробуйте в предложении «Кошка пьет молоко» выделить по очереди каждое слово — и вы увидите, как будет меняться смысл фразы. Еще один ресурс — интонация, направление движения тона: мы можем повышать или понижать тон, делать это резко или полого или держать ровный тон. Носители русского языка оперируют стандартными паттернами, или интонационными конструкциями, чтобы выражать разные значения. Например, в отличие от многих языков — ­скажем, японского или английского, в русском нет вопросительных частиц или вопросительных конструкций со вспомогательным глаголом: нам не нужна специальная грамматика, чтобы задать общий вопрос. Мы делаем это с помощью интонации.

Люди, изучающие русский язык, должны овладеть этими паттернами — для устной речи это такой же обязательный компонент, как лексика и грамматика. Когда мы утверждаем, что кто-то говорит «с акцентом», мы зачастую имеем в виду мелодические нарушения: человек неправильно оперирует интонационными конструкциями, возможно, заменяя их родными.

Кажется, что сейчас в русском языке появляются новые типы интонационных конструкций — это особенно заметно в речи теле- и радиоведущих. Значит ли это, что интонация подвержена таким же изменениям, как, скажем, лексика?

Интонация меняется, но медленнее, чем слова: это — долгоиграющий параметр. На нее тоже влияют как внутренние, так и внешние факторы — например, межязыковые контакты. Когда люди смотрят много зарубежных фильмов, они могут переносить в родной язык чужие интонационные конструкции. Отправляясь отдыхать туда, где говорят на языке, близком нашему родному, мы часто начинаем копировать местную интонацию.

Нередко также на первый план выходят ресурсы, существовавшие ранее «на задворках» языка. Например, интонационная конструкция «падение тона плюс подъем тона» сейчас начинает употребляться шире, чем раньше, возможно, потому, что она характерна для английского языка. Ее имитируют российские дикторы, когда называют по имени репортера вне студии, которому передают слово. Не следует также забывать и об индивидуальной манере — если она обнаруживается у авторитетного и влиятельного в речевом смысле лица, то ему начинают подражать. Это такой же механизм, как в семье, где дети говорят с интонациями, свойственными их родителям.

Оценивать этот процесс — дело неблагодарное. Язык живет своей жизнью, что бы мы с ним ни делали. На него нельзя воздействовать запретительными мерами, и оценочные суждения к нему плохо применимы

Как устроена устная речь?

Это многофакторный процесс. Человек единовременно осуществляет ряд когнитивно трудных операций. Прежде всего, он должен решить, что собирается сказать. Затем — подобрать для мысли упаковку, то есть облечь ее в лингвистическую форму с помощью слов, грамматики, интонации. Если это диалог, то говорящий вынужден еще и следить за тем, что говорит собеседник. Кроме того, одновременно с произнесением человек должен слушать себя и контролировать. Он может обнаружить, что говорит не совсем то, что его устраивает, — такое происходит, когда он не успевает свое­временно спланировать речь. Тогда ему приходится исправляться. Поэтому в спонтанной речи так много обрывов, повторов, переформулировок.

Почему одни люди говорят лучше, другие — хуже?

Люди, которых лингвисты называют умелыми говорящими, хорошо координируют перечисленные выше процессы. Они плавно передвигаются от одного этапа к другому: планируют, говорят, слушают, что им отвечают. Чаще всего эти умения зависят от когнитивных особенностей человека. В то же время способность хорошо говорить можно развить. К примеру, ораторы, педагоги и представители некоторых других публичных профессий с опытом приобретают умение выступать перед аудиторией без предварительной подготовки.

Любого идеального говорящего можно поставить в такие условия, что его речь даст сбой. Психолингвисты проводят эксперименты с так называемым временным прессингом: дают речевые задания, которые надо выполнить очень быстро. Оказывается, что чем выше темп, тем больше человек ошибается. Когда нужно провести много операций в единицу времени, в какой-то момент человек перестает справляться. Многое зависит от уровня самоконтроля: люди, способные жестко себя контролировать, не позволяют себе произносить недо­оформленные фрагменты речи. Важны также внешние обстоятельства: одно дело, вы ведете бытовой разговор с членами семьи, другое — проходите собеседование. Большую роль играет степень ответственности — у публичной и непубличной речи она разная. Как правило, публичная речь менее спонтанная: если вы знаете, о чем собираетесь говорить, то стараетесь подготовиться. При этом опытный говорящий, даже если хорошо подготовится, умеет имитировать спонтанную речь. На характер устной речи влияет также возраст говорящего. Речевые умения, связанные с гладкостью речи, формируются в детстве, достигают пика у взрослого человека и частично утрачиваются по мере старения.