Сергей Ениколопов: «В России многие ненавидят себя, соседей, страну»

В последнее время уровень агрессии в обществе постоянно растет: любое инакомыслие или непривычное поведение вызывает у людей в лучшем случае раздражение. С чем это связано, почему мы с готовностью находим себе новых врагов, с какими проявлениями агрессии сталкиваемся каждый день и как с этим бороться, рассказывает Сергей Николаевич Ениколопов — кандидат психологических наук, руководитель отдела медицинской психологии Научного центра психического здоровья, ведущий научный сотрудник кафедры психологии личности факультета психологии МГУ им. М. В. Ломоносова.

Давайте сразу определим основные понятия, которые будем использовать: агрессия и насилие. Какая между ними связь?

Агрессия — это мотивированное нанесение вреда. Иногда к этому определению добавляют «…человеку, который не желал бы с собой подобного обращения». Но, по-моему, такое уточнение неверно, поскольку оно автоматически исключает аутоагрессию и суицид. Слово «мотивированное» очень важно: агрессивное действие всегда намеренное, а не случайное. Поэтому даже бездействие — ­например, когда человек, умеющий плавать, сидит и смотрит, как кто-то тонет, — проявление агрессии.

Насилие — также мотивированное действие, однако это не нанесение вреда, а принуждение. Мы все в той или иной мере жертвы насилия: родители загнали нас в школу, научили завязывать шнурки, пользоваться ножом и вилкой. Все это было нам навязано, пусть и из лучших побуждений.

Мы часто путаем агрессию и насилие, ведь эти явления тесно связаны и даже в языке иногда отражаются неверно. Скажем, обычно говорят «семейное насилие», хотя речь идет об агрессии. Ученые эти понятия разводят, однако в каждодневном общении в этом нет смысла: мы и так отлично понимаем, о чем идет речь.

Правильно ли я понимаю, что на другом полюсе от агрессии находится толерантность?

Да, или, иными словами, терпимое отноше­ние друг к другу. Чаще всего мы неосознанно ведем себя терпимо: с сослуживцами, со знакомыми, с прохожими. Даже если они нам не нравятся, мы на них не набрасываемся. Это бытовое проявление толерантности.

В последнее время стали много говорить об этнотолерантности. Но не стоит забывать, что эта проблема не новая. Занимаясь ею, нужно учитывать опыт империй, ведь империя всегда полиэтнична, а имперское мышление — толерантное. Взять ту же Российскую империю: армией командовал Михаил Богданович Барклай-де-Толли, шефом полиции, отвечавшим за национальную безопасность, был Александр ­Христофорович Бенкендорф. Люди понимали, что не в национальности дело. Как только имперское мышление дает сбой, наступает крах империи. Так что в этом отношении у нас идеальная страна для полевых исследований.

Какова функция агрессии?

Это один из эффективных способов защитить свое «я», свои границы. В сложной ситуации у нас три варианта защиты: бегство, атака и ступор. Ступор изучен хуже всего. Я знаю много жертв уголовного насилия, которые хотели бы убежать или закричать, но не могли. Два других варианта — активные: убежать или уничтожить источник угрозы.

Когда у человека высокая температура, его все раздражает, но не потому, что все вокруг плохое, а потому что плохо ему самому. Агрессия в этом смысле как градусник: температура есть, а что за болезнь — непонятно. Если человек агрессивен, нужно выяснять, что с ним не в порядке. Агрессия — показатель неблагополучия.

Собственного или среды?

И того, и другого. Один из индикаторов уровня агрессии и благополучия страны в целом — количество корыстных убийств и самоубийств. Например, в 1967—1969 годах этот показатель у нас резко упал, в 1990-е вырос вдвое, а сейчас вновь снижается. Однако надо учитывать, что общество реагирует на меняющуюся ситуацию с некоторой задержкой. Так что спад убийств в конце 1960-х — это реакция на социальный оптимизм начала шестидесятых, а нынешняя ситуация — следствие стабильных 2000-х.

Можно ли сказать, что агрессия — оружие слабого?

Да, но только не физически слабого, а человека со слабой «я-концепцией», идентичностью. При этом она может быть оружием человека как с низкой самооценкой, так и с высокой. Само­влюбленные люди часто ведут себя агрессивно, поскольку видят в окружающих угрозу своему нарциссизму. Для женщины, считающей себя самой красивой, опасность представляют мужчины, не обращающие на них внимания, и хорошенькие девушки. Они — источник угрозы, и их нужно тем или иным способом уничтожить.

Как показало одно из наших исследований, в межнациональном конфликте наиболее агрессивно ведут себя люди, низко ­оценивающие свою нацию. Эпиграфом к этому исследова­нию могут стать слова Гилберта Кита Честертона: «Все хорошие люди — интернационалисты, все плохие — космополиты, поэтому каждый должен быть националистом». Националист (без шовинизма!) — это патриот, он высоко оценивает свою нацию, уверен в себе, терпим, толерантен и, следовательно, может вступать с представителями других культур в хорошие отношения. Напротив, тот, кто не уверен в себе и невысоко ставит свою культуру, обычно агрессивен по отношению к сильнейшим. Скажем, те, кто не считает американцев лучше себя, относятся к ним спокойно, кто считает (пусть и не признается в этом), постоянно на них нападает, хотя бы на словах. С помощью агрессии люди и нации с заниженной самооценкой заявляют: «мы ничуть не хуже». Так ведет себя, например, ИГИЛ. Мы тоже с готовностью подхватываем спускаемый сверху образ Америки как врага, потому что не можем осознать, кто мы: у нас плохо с самооценкой.

Мы подхватываем образы и других врагов. По ощущениям многих людей, уровень ­агрессии в России вырос в связи с событиями на Украине.

Кажется, Камю сказал: люди, которые голосуют за коммунистов в Париже, не так любят жителей Москвы, как ненавидят жителей Парижа. В России многие ненавидят себя, соседей, страну. Удобно списывать на других собст­венные неудачи и никчемность. У нас много людей, не вписавшихся в новую действительность: Россия в каком-то смысле уникальна — за время жизни одного поколения она перешла из одной формации в другую. При этом до сих пор у нас нет ответа на вопрос, справедливо ли было поделено богатство — и одни озолотились, а другие обеднели. Это опять же приводит к недовольству и агрессии. Масла в огонь подливает телевидение, показывающее жизнь богатых, преуспевающих. Люди чувствуют себя неудачниками, озлобляются. И тут им дают возмож­ность выпустить пар, предлагая черно-белую картинку: вы за Украину или за Россию? Это простой выбор — никто не хочет думать о нюансах.

Каков уровень агрессии в России по сравнению, скажем, с Европой? Опять же по ощущениям, он гораздо выше.

Конечно, выше, хоть и не намного. Это важно понимать, например, тем, кто предлагает разрешить россиянам носить оружие. Не надо поощрять людей в агрессии, если они и так высоко агрессивны. С другой стороны, если бы не агрессивность, победили бы

мы во Второй мировой войне? Думаю, нет. Мы бы недолго продержались — как французы, которые еще в XIX веке во время наполеоновских войн «выбили» у себя всех агрессивных.

Как измеряется уровень агрессии? Чтобы проводить меж­страновые сравнения, нужна универсальная методика.

За основу берется часто исполь­зуемый американский опросник ­Басса-Перри, в котором фигурируют четыре показателя: гнев, враждебность, физическая агрессия и вербальная агрессия. Разные страны используют его с поправкой на свои национальные особенности. Мы адаптировали эту методику, оставив всего три показателя: у нас, как и в ряде других европейских культур, физическая и вербальная агрессия не различаются. Американцы — нация вербальная: США создавали люди с разным менталитетом и темпераментом, и, чтобы они могли правильно понимать друг друга, ­появилась традиция все проговаривать. Американцы спокойно рассуждают о том, о чем у нас не принято даже заикаться. Так что если американец обещает оторвать вам руки-ноги, едва ли он воплотит свою угрозу в жизнь — он лишь сообщает о своем к вам отношении. А у нас «пацан сказал — пацан сделал»: если вас грозятся покалечить, стоит быть начеку.

Как в России в целом отно­­­сятся к проявлениям агрессии и ­насилия?

Чтобы исследовать легитимизацию насилия (как человек или группа людей принимает насилие и агрессию), мы создали собственный опросник. Мы исследовали три сферы: семью, политику и спорт. Выяснилось, что жители России не передают государству право на насилие. Они не верят власти и предпочитают разбираться со всем самостоятельно. Об этом говорит хотя бы тот факт, что люди не сообщают об огромном количестве ­насильственных преступлений, ­полагая, что ­государство не найдет или не накажет преступника. Обычно право на насилие властям дают граждане правовых стран, у нас же государство само забирает себе это право. В отличие от политики, мы вполне приемлем агрессию и насилие в спорте и в еще большей степени — в семье. В России допустимо наказывать ребенка, бить жену, мужа. В семейной жизни насилие у нас применяется очень широко. Мы также выяснили, что люди, которые легитимизируют насилие во всех трех сферах, с ­большей вероятностью совершают насильственные преступления.