«Думаю, что могу приносить пользу не только как актриса»

Для российского кино и театра Ингеборга Дапкунайте всегда была особенной: прибалтийский акцент, нездешний шик — даже не литовский, а какой-то парижский. Когда в Театре наций вышел «Цирк» Максима Диденко: Ингеборга, играя американскую кинозвезду Марион, парит над сценой, поет и танцует. Критики и зрители единодушно отметили и как отважна актриса, и в какой она отличной физической форме. А еще — очевидное соответствие не только роли американской звезды, но и первой исполнительнице этой роли, Любови Орловой в роли Марион, хотя, по словам Дапкунайте, «задачи такой не было».

Она кажется вездесущей. По-прежнему много снимается и играет в театре. Преподает в Московской школе кино. Занимается благотворительностью: спродюсировала спектакль «Прикасаемые» фонда поддержки слепоглухих «Со-единение», уже много лет она сопредседатель попечительского совета фонда помощи хосписам «Вера».

Во время интервью для «Ведомостей» (мы публикуем его с небольшими сокращениями — прим. ред.) Ингеборга безжалостно запихнула в сумочку звонящий айфон с экраном, явно пережившим немало приключений, и призналась, что книжки по тайм-менеджменту — не для нее: нет времени читать, да и не помогут.

Ингеборга, первый вопрос — как к художественному руководителю фестиваля «Вдохновение» (театральный фестиваль «Вдохновение» проходит на ВДНХ с 20 июля – 5 августа — прим. ред.). По какому принципу вы формировали программу и каких спектаклей ждете сами?

ВДНХ — большое пространство, хотелось предложить разный театр для разного зрителя. В программе много уличного театра, «клубный театр», Rimini Protokoll — совсем другой, фестивальный театр. Программу составлял Роман Должанский. Один из самых опытных и лучших знатоков своего дела.

Роман Должанский занимается двумя главными фестивалями европейского и мирового театра в Москве — фестивалем-школой «Территория» и фестивалем NET. Вы ходите на их программы?

Да. Мы с Романом работаем в одном театре (Театре наций. — прим. ред.), он заместитель Евгения Миронова, художественного руководителя. Ценю его понимание театра, его вкус. Роман посвятил этому жизнь.

То есть, если вам скажет Должанский — на что-то нужно сходить, вы пойдете?

Очень постараюсь. Если будет время.

А бывает?

Бывает. Не так давно ходила на премьеру «Утопии» у нас, в Театре наций, по пьесе Михаила Дурненкова. Прекрасная работа и режиссера, Марата Гацалова, и художника Ксении Перетрухиной. Ходила на спектакль Макберни, когда его привозил «Черешневый лес».

Не страшно делать театральный фестиваль летом, в традиционно мертвый сезон?

Москва не бывает мертвой. Для людей, которые остались в городе или приехали в город на каникулы, наш фестиваль — отличное развлечение. Да, нельзя говорить, что все, что смотрим в театре, развлечение. Если повезет, итог работы можно будет назвать искусством. Но все-таки и театр, и кино входят в так называемый бизнес развлечений.

Это работа на Западе повлияла так на ваше понимание театра? Все-таки наследие старой русской, а затем советской театральной школы — представление о работе в театре как о неком служении.

Я серьезно отношусь к тому, что делаю. Но это не служба. Не люблю бросаться громкими словами. Зрители приходят к нам за развлечением — даже если мы заставляем их задуматься и плакать. Мы отвлекаем их от чего-то. Или погружаем во что-то. Или даем возможность что-то пережить. В идеальном случае театр — это коммуникация между зрителем и тем, что происходит на сцене. И если она есть, то можно говорить о неком переживании вместе.

В Театре наций у вас три работы сейчас. И одна из самых хитовых — «Жанна» по пьесе Ярославы Пулинович, ее даже перенесли с малой сцены на большую. Во время выпуска режиссер Илья Ротенберг был в статусе молодого и начинающего. Как вы согласились на эту работу?

Ярослава Пулинович — один из самых талантливых драматургов России. Когда мы выпускали спектакль, ей было 26 или 27 лет, хотя «Жанна» — очень взрослая пьеса. Позвал меня Женя Миронов. Нам хотелось работать вместе в театре. Евгений, на мой взгляд, выдающийся художественный руководитель. Он создал театр с нуля. Один из лучших театров в Москве, театр, куда хочется идти. Если вы посмотрите на репертуар, увидите, что он соответствует названию театра. Туда хочется приходить и работать. Женя собрал великолепную команду. Директор театра Мария Ревякина. [Здесь] одна из лучших постановочных частей в стране. Конечно, мне было важно, кто будет ставить. Илья — интересный режиссер. И конечно, талантливые партнеры.

Я спрашиваю вас про молодого режиссера потому, что на режиссеров вам всегда очень везло. Ваш второй режиссер уже Някрошюс.

А первый — мой мастер. Я, наверное, с самого начала была избалована хорошими режиссерами. Но все-таки самое интересное, что происходит в театре, — процесс. Так получилось, не могу объяснить почему, после «Жанны» в Театре наций мы сделали две работы вместе с Максимом Диденко. Мы же не сидели, не говорили: «А давай придумаем что-то вместе». Сначала Максим ставил «Идиота». И боюсь соврать, по-моему, он хотел предложить играть Миронову, но Женя был занят — и предложил роль мне. «Идиота» мы сочиняли как бы с нуля. У Максима было визуальное решение, был план последовательности сцен, но на самом деле мы выходили на сцену в репзале и что-то играли. Я думала: ничего не получается, но так как это «физический театр», то хотя бы улучшу физическую форму.

А про «Цирк» Максим в интервью говорил, что в роли Марион Диксон могли быть только вы — чужестранка. Да еще и со сходством с Любовью Орловой.

Не знаю. Наверное. Максим с художником Машей Трегубовой сделали невероятно красивый спектакль, частью которого быть счастье. Я не играю Любовь Орлову в роли Марион. Такой задачи не было. Была задача сыграть иностранную актрису, которая приезжает в Россию. Референсами стали американские фильмы 30-х гг.

Вы следите за работами своих соотечественников в Москве?

Да, и за Туминасом, и за Карбаускисом, и за тем, как он ставит Ивашкявичюса. Адомас Яцовкис (художник) — мой друг.

Тогда, может, у вас есть гипотеза, почему русский зритель так любит литовцев?

Не могу это объяснить. Но в Литве всегда был очень и очень хороший театр. И столичный, и в других городах — Каунасе, Паневежисе.

А вы себя ощущаете литовской актрисой, российской актрисой, европейской актрисой? Как вы формулируете свою идентичность?

Если вы спросите меня, кто я по национальности, то отвечу, что литовка. Место, где мы родились и выросли, не может на нас не влиять.

То есть думаете вы на литовском?

Нет, думаю на том языке, на каком в конкретный момент существую. Если мне нужно будет переключиться на английский, я буду думать на нем, иначе не смогу ничего сказать. Сейчас у меня три спектакля в Москве, поэтому чаще думаю на русском. Хотя в Театре наций нет постоянной труппы, ощущаю его своим театром. Никогда не думала, что привяжусь к площадке: в свое время шесть лет работала в репертуарном театре и поняла, что при всей прекрасности того, что у тебя есть театр-дом и семья актеров, мне лучше в свободном плавании. Театр в Лондоне существует в совсем другой системе: отрепетировал, отыграл — и ушел. А сейчас у нас нет труппы, но есть ядро. Возникло чувство своего театра, наверное, потому, что мы свободны вместе. И это то, что нас объединяет.

То есть вам комфортнее в проектном театре?

Да.