Дело жизни

«Эпоха великих музыкальных открытий закончилась»

Анна Натитник
Фото: Максим Полубояринов

Андрей Макаревич основал группу «Машина времени» 49 лет назад. За это время многое менялось: музыкант снимался в кино, вел телепередачи, писал музыку к фильмам, публиковал книги, открывал магазины и клубы, участвовал в художественных выставках. Но многое осталось неизменным — в том числе увлечение джазом.

Изменились ли ваши слушатели за то время, что вы занимаетесь музыкой?

Я никогда не изучал своих слушателей. Если бы я этим занялся, то, наверное, поймал бы себя на том, что рихтую то, что делаю, специально под какую-то категорию слушателей. Это неинтересно и даже унизительно.

У меня всегда было много слушателей, иногда неожиданно много: в молодые годы, когда нас никто не знал, это удивляло и радовало. И сейчас очень приятно.

То есть вы, когда пишете песни, не ориентируетесь на слушателей?

Ни в коем случае.

А ответственность перед ними ощущаете?

Ответственность заключается в том, чтобы не предлагать им плохой товар. Если я сам себе ОТК и считаю, что выпускаю товар исключительно качественный, то все остальное — проблемы слушателей.

На что вы ориентируетесь, если не на слушателей?

На собственный вкус. Я знаю, по каким законам пишутся песни, знаю, какие законы можно нарушать для достижения результата, а какие нет. По этим же законам я оцениваю то, что получилось. Я могу видеть недостатки там, где вы их не увидите. Но я не выпущу песню в свет, пока не доведу ее до состояния, которое меня устраивает.

Значит, во многом это ремесленничество?

За одним исключением: идея возникает сама по себе. Можно выстругать форму — а идею нет. Идея сама решает, приходить ей или нет, и если приходить, то когда.

Что происходит после того, как вас посещает идея?

Я сажусь и работаю. Песню я пишу от 15 минут до двух лет.

Вы два года возвращаетесь к одной песне?

Я от нее не ухожу — она в голове сама по себе крутится, иногда даже ночью, и остановить ее невозможно. Если одно слово найдено неверно, я не успокоюсь, пока его не исправлю.

Как изменились вы сами за годы существования «Машины времени»?

Стал старше на 49 лет. Со всеми исходящими отсюда последствиями.

Дает ли вам возраст какие-нибудь преимущества — например, мудрость?

Нет. Мудрость тут ни при чем. Мудростью можно прикрываться. Я бы с удовольствием променял эту мудрость на физическое состояние 20-летнего юноши.

Изменилось ли отношение к музыке, к рок-н-роллу за эти годы?

Отношение к рок-н-роллу стало в меньшей степени религиозным. Нам очень повезло: мы росли в эпоху великих открытий, великого формирования этого жанра. Становление происходило на наших глазах, мы все это впитывали, на всем учились, хотели мы того или нет. Мы накопили массу информации и сейчас можем брать ее «с полки» и использовать по назначению.

Как вы относитесь к тому, что происходит в музыке сегодня?

Спокойно — не потому, что раньше было хорошо, а сейчас плохо (не хочу никого обижать), а потому, что мне она неинтересна. Полочки, созданные у меня внутри для информации, заполнены. Если бы появилось что-то, что потрясло бы меня так же, как, скажем, «Kinks», когда мне был 21 год, я бы освободил полочку и положил туда это. Но такого не происходит. Музыки подобного уровня не появляется нигде в мире.

Почему?

Все имеет смысл кончаться, как сказал один мудрый грузин. Эпоха закончилась, мягко сошла на нет, перешла в хорошо управляемую коммерцию.

Значит, поэт сегодня — не больше, чем поэт?

Полная версия статьи доступна подписчикам на сайте