Добровольная ссылка под названием «самоизоляция» — это шанс узнать себя

В 2013 году должность директора Государственного музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина заняла Марина Лошак. На этом посту она сменила Ирину Антонову, возглавлявшую музей 52 года. Стремясь укрепить связь классического искусства с современным, Лошак стала развивать новые направления работы. Особенно ярко проявилось в период пандемии, когда музею пришлось переходить в онлайн.

HBR Россия: Какова ваша задача как директора художественного музея? 

Лошак: Я представляю очень важную институцию. Пушкинский музей — не просто хранилище; его задача — влиять на гуманитарное развитие страны. Так было всегда. Музей не только демонстрирует коллекцию и рассказывает об истории искусства — с момента основания он был местом, которое влияет на формирование интеллектуальной элиты. При этом он всегда был очень демократичным: Иван Владимирович Цветаев создал его для образования студентов, чтобы не только информировать их, но и воспитывать, то есть просвещать. 

Люди, которые работали в музее, всегда представляли цвет России. И все, что происходило в его стенах, служило тому, чтобы они, их дети, их внуки стали гуманистической опорой страны. Их деятельность была связана не только с изобразительным искусством, но и с литературой, музыкой — со всеми областями культуры, которые необходимы для формирования личности. 

Музей всегда был носителем независимого мнения о важном и неважном. Ирина Александровна Антонова, которая долгое время была директором музея, а сейчас — его президент, первая открывала «окна» в мир. Может быть, сейчас это кажется не таким значительным, но то, что она делала, было сигналом для людей думающих, для русской интеллигенции о том, что жизнь многомерна и в ней есть возможность легкого дыхания. Первая выставка Пикассо, первая выставка Матисса, выставка Александра Тышлера, «Париж-Москва», «Берлин-Москва» — это были свидетельства того, что мы свободны для знаний. Это были мощные прорывы, благодаря которым сохранилась небольшая, но очень важная прослойка людей, которая определяет общественное мнение и нравственные коды страны. И сейчас одна из важнейших миссий музея — продолжать это дело.

Задача любого человека, который возглавляет Пушкинский музей, связана с этой миссией. Он должен быть хранителем ценностей — не только материальных, но и духовных, нравственных. Это требует осознанности, определенной смелости и твердости духа.

Привнесли ли вы что-нибудь свое в понимание этой задачи, когда заняли должность директора?

Наверное, привнесла, потому что любой человек — интерпретатор происходящего. Как бы ты ни пытался быть объективным, ты все равно субъективен как личность. То, что тебе присуще, не может не оказывать влияния на все, что происходит вокруг.

Я очень ценю умение быть артистичным в любую минуту жизни, отсутствие бюрократических привычек, способность к творческому осмыслению действительности, чувство юмора и самоиронии и, главное, умение создавать среду, в которой все это объединено, в которой формализм уступает место человечности. Я ратую за чувственное, нерегламентированное, творческое начало. Я стараюсь, чтобы каждый член нашего коллектива — а в музее работают тысячи человек — проникся атмосферой творчества. Для этого мне иногда приходится нарушать правила. Что-то у меня получается, что-то нет, но я не боюсь ошибаться: любые ошибки, которые совершаю я или мои коллеги, только подчеркивают стремление быть живыми.

Какие правила вы нарушаете?

Мы работаем в пространстве классического музея, который все привыкли воспринимать как нечто торжественное. Я стараюсь снимать этот флер торжественности — вернее, привносить в него ощущение чего-то живого, молодого, смелого и легкого. Это сложная задача.

А какие ошибки вы совершаете?

Часто тороплюсь, делаю что-то быстрее, чем нужно: меня гонит темперамент. Я это осознаю и стараюсь себя сдерживать. Однако иногда мне кажется, что в некоторых ситуациях стоит сделать что-то быстро, чтобы не успеть испугаться. Если ставишь перед собой сложную задачу, с которой наверняка будут проблемы, и начинаешь анализировать, что тебя ждет, то испугаться очень легко. Если не дашь себе такой возможности и сделаешь все быстро, то получишь результат, который, как ни странно, чаще всего оказывается благоприятным. Работая в музее, важно делать рискованные шаги, которые показывают всем, что это место — живое. А живое всегда связано с риском.

Привнося что-то новое в деятельность музея, вы, наверняка, сталкиваетесь с сопротивлением со стороны тех, кто привык работать по старинке. Как вы с этим справляетесь?

Я была к этому готова и не вижу в этом ничего страшного. Я отлично понимаю этих людей и сопереживаю им. Для меня важно, чтобы все происходило мирно, потому что силой заставить кого-то полюбить что-то невозможно. Поэтому я всегда пытаюсь поставить себя на место человека и не задавить его, а привлечь на свою сторону. Кажется, мне это удается. 

Если человек не хочет перестраиваться, он продолжает работать по-старому. Не все должны быть интерпретаторами, кураторами. Кто-то может, как и прежде, «интровертно» изучать что-то, сидя у компьютера. Музею это тоже необходимо. 

Раньше вы занимались современным искусством. Не сложно ли вам работать в традиционном музее с классической коллекцией?

Я не делю искусство на современное, древнее, русский авангард. Я не вижу между ним разницы — это все творчество. Работа в музее кажется мне невероятно интересной, она постоянно дает мне возможность узнавать что-то новое. Более того, я думаю, у меня есть большое преимущество, перед теми, кто всегда находился в среде классических музеев. У меня «чистый глаз», «чистое ухо» — я могу увидеть или услышать то, чего не видят и не слышат люди, глубоко погруженные в эту атмосферу. Они как будто находятся в батискафе — а я смотрю со стороны.  

Что вы считаете своим самым большим достижением на этой должности? 

Создание человеческой, доверительной, командной, живой атмосферы.

Какие проекты и выставки из тех, что вы делали, вам больше всего нравятся?

Мне нравятся талантливые проекты, которые разрушают стереотипы. Не важно, с чем они связаны, — важно, чтобы люди могли посмотреть свежим незамыленным взглядом на привычные вещи. 

В целом, все музеи делают одно и то же. Если изучить список выставок во всем мире, станет очевидно, что он везде одинаковый — просто меняется география. Разница в том, как эти выставки интерпретируются. Всегда хочется, чтобы собственная интерпретация была уникальной. Хотя жизненные принципы серьезных музеев очень похожи, мы все разные, поэтому хочется от уйти от глобального взгляда к локальному. Я высоко ценю выставки, где нам удается это сделать. Они не всем нравятся, порой они не часто посещаются, но я убеждена, что именно они отличают хороший музей от обычного.

Что самое сложное в вашей деятельности?

Работать с собой: быть терпимой и снисходительной, укрощать свою гордыню, справляться с самомнением. Если у меня это не получается, мне бывает очень стыдно.

Во время самоизоляции, когда музей был закрыт, вы ушли в онлайн и развили много новых направлений работы. Тяжело ли вам было перестраиваться и что вы поняли про музей за этот период?