Захар Прилепин

Захар Прилепин ворвался в русскую литературу 
десять лет назад — и с тех пор чуть ли не ежегодно становился лауреатом самых престижных премий. Его последний роман «Обитель» получил премию «Проза года — 2014» и стал самой продаваемой книгой прошедшего лета.

HBR — Россия: Что для вас хорошая литература?

Прилепин: Критериев, схожих с кулинарными, здесь нет. Это вопрос опыта. Можно сказать, чего не должно быть в литературе, — пошлости в самом широком смысле слова.

Пошлость в литературе — это что?

Все, что рассчитано на упрощенное восприятие. Упрощение задачи, чтобы легче было пережевывать, этакий полуфабрикат. Заштампованная лексика, предсказуемые события, предсказуемая рифма — стихотворная или сюжетная, то, что уже неоднократно звучало. Ворованные слова — все вторичное, неживое. Если у писателя, даже обладающего широкими возможностями, омертвела душа, он начинает жульничать. Написать хорошее стихотворение или рассказ несложно, если знаешь ходы и выходы. Заставить читателя заплакать может любой: опишешь, как котенка переехал трамвай, — и все обрыдаются. А вот заставить его сопереживать, быть милосердным, испытать вдохновение, восхищение, радость — более сложная задача.

Должна ли литература быть этичной, утверждать какие-то ценности?

Литература не думает за дурака — она ходит по самой грани, выясняет, где Бог, где дьявол. Какая может быть этика, если тебя опаляет серным смрадом и языками огненными?! Этичен ли роман «Преступление и наказание»? А «Тарас Бульба» — там запорожцы режут, бьют, насилуют? Это экстремистский роман, прославляющий терроризм. А вспомните строки Пушкина: «Кишкой последнего попа последнего царя удавим» или Маяковского: «отца… обольем керосином и в улицы пустим — для иллюминаций»! Этика в литературе — это не прямое высказывание, не моралите: так поступай, а так не поступай. Она работает с другими сущностями, позволяет увидеть мир во всей его полноте. Хороший литератор — как пожарник: он забегает в полымя и выбегает оттуда с нечеловеческим опытом. В этом опыте — и этика, и милосердие, и мораль.

А вы как автор пытаетесь что-то донести до читателя?

Я хочу донести до него максимально полную картину как можно более сложных человеческих эмоций. Чем глубже проникаешь в мотивацию и психологическую подоплеку чувств, тем большее удовлетворение испытываешь. Описывая что-то, поневоле разбираешься в этом сам.

Считаете ли вы, что писатель должен создавать произведения на основе собственного опыта?

Нет, конечно. Но есть один момент: чтобы обладать большими возможностями, нужно находиться внутри описываемой среды. Если пишешь о жизни полярников, летчиков или просто женщины и мужчины, надо обладать экстремальным — в переносном смысле слова — опытом. Нельзя в 18 лет стать большим писателем просто потому, что ты очень талантливый и много прочитал, — это всегда будет ворованный воздух, ты всегда будешь описывать ситуации, о которых узнал из книг.

Считаете ли вы, что в литературе есть запретные темы?

Табуированных тем для литературы не существует, описывать можно все: и дьявола, и смерть ребенка, и Холокост. Джонатан Литтелл взял тему истребления евреев, славян и цыган — и получился гениальный роман «Благоволительницы». Но есть табуированное отношение к некоторым темам — их нельзя использовать для забав, для того, чтобы отрабатывать свои фобии, нельзя делать из трагедии шоу. Это безответственно.

Как литература влияет на людей?

Весь мир создан текстом. То, что являет собою народ, — и есть сумма текстов, определяющих его психологию, модель поведения, стереотипы, отношение к государству. Люди, хоть и не осознают этого, всем этим пропитаны. Любой народ начинается с героического мифа — вокруг него вырастает нация. Необязательно хранить этот миф в голове — он часть нашей физиологии. Но, когда нация его забывает, она исчезает.

За тысячелетия культура обогащается, накапливает солидный багаж. Как это меняет человека?

Я не думаю, что человечество сильно меняется. Читая древнерусские летописи, я вижу, что у людей были такие же привычки, кодекс поведения, они так же общались, испытывали те же чувства, так же друг друга резали, отнимали сладкие куски и воровали друг у друга женщин. Так что представление современного человека о том, что он умнее и сложнее своих предков, мягко говоря, не соответствует действительности. Может, все наоборот. Человек, живший в культуре сельского хозяйства, скажем в Х веке, участвовал в ритуальных действиях: посев, сбор урожая, похороны, свадьбы — которые сопровождались песнями, плясками, причетами. Шли на покос — одна песня, с покоса — другая песня, хоронили — 10 причетов. Каждый нес в себе 200—300 текстов, был ходячей библиотекой. Люди были перенасыщены этим знанием, оно проходило через всю их жизнь. Тогда связь с землей, с родиной была физиологическая, землю собирали в ладанку, когда отправлялись на чужбину. А человек, прибившийся с чужбины, считался потерянным, его жалели. Сейчас этого чувства, конечно, нет — кажется, что весь мир наш. Но это не так, в мире мы в гостях. Если мы теряем свою идентичность, мы можем пойти в мир, а хотим ее сохранить — придется оставаться здесь.