Учитель истории Леонид Кацва: «Дети стали гораздо свободнее»

Один из самых именитых учителей истории, автор учебников и пособий Леонид Кацва всю жизнь преподает в известной московской гимназии. 37 лет он наблюдает за тем, как меняется школа, ученики, система образования и с горечью заключает: период надежд и широких перспектив сменяется упадком и регрессом.

Почему вы стали учителем истории?

Я рано выбрал профессию. Уже в шестом классе я знал, что буду профессионально заниматься историей. Это увлечение передалось мне по наследству: отец — историк, оба деда интересовались историей. Поступить в МГУ в 1975 году я не мог: людей моей национальности туда почти не принимали. Я пошел в пединститут, после окончания попал по распределению в школу, начал там работать — и увлекся. Когда я отработал год, сослуживица, ставшая для меня наставником, сказала: «Хочешь уходить — уходи сейчас. Через три года сделать это трудно, через пять — очень трудно, через десять не уходят».

Почему?

Школа затягивает, как воронка. После нее трудно найти себя в другой работе. Привыкаешь крутиться среди людей. Уйти из школы и сесть за письменный стол — значит выпасть из активной жизни.

Каковы, по вашему мнению, преимущества и недостатки работы учителя?

Недостатки более очевидны. Это нервная и выматывающая работа. Вменяемый учитель часто испытывает неудовлетворение: то урок не так провел, то дети чего-то не поняли. Это постоянное самоизгрызание.

Когда я пришел в школу, старший коллега сказал мне: «Поработаешь год-другой и поймешь, что уроки здесь — не главное». Действительно, помимо преподавания, у учителя много дел, особенно если он классный руководитель: нужно проводить разные мероприятия — иногда разумные, иногда бессмысленные, нужно неформально общаться с детьми. Это, с одной стороны, приносит удовлетворение, а с другой, когда что-то не получается, вытрясает из тебя душу. Классное руководство требует больших усилий — нервных, моральных, психологических. Это тяжело: уголь не грузишь, а домой приходишь — падаешь.

О материальном аспекте говорить не буду — это всем известно. Надо сказать, однако, что в Москве сегодня на учительскую зарплату можно существовать. А в провинции — нет: мой друг — человек невероятной квалификации и фантастической эрудиции — при 40-часовой нагрузке получает максимум 20 тысяч рублей. Это безобразие.

Но есть и преимущества. Например, учителя сравнительно долго не старятся. Мы шутим, что мы подсасываем энергию у детей. Если серьезно, то учитель чувствует свою востребованность. Мы видим, как постепенно меняются дети, понимаем, что мы им нужны. Крутиться среди молодых — полезно и приятно.

Как изменилась школа за годы вашей работы?

Во-первых, исчезли комсомол, пионерская организация и все ритуалы, которые были с ними связаны. Школе это на пользу, поскольку из детских и молодежных эти организации превратились в инструмент воспитания и давления на детей.

Во-вторых, отменили обязательную школьную форму. Да, иной раз детям приходится напоминать, что школа — не дискотека и одеваться нужно прилично. Но если выбирать между чрезмерно свободным видом и школьной формой, я выберу свободный вид, потому что школа не должна напоминать казарму. Взрослые женщины, если видят, что они одеты в одинаковые блузки, шарахаются друг от друга. Почему мы должны заставлять 16—17-летних девушек ходить в одинаковой одежде? Дети не должны привыкать к однообразию. Аргумент, что школьная форма нивелирует социальные различия, не выдерживает критики: дети ходят в школу в джинсах и футболках и меряются не одеждой, а гаджетами.

В-третьих, если говорить об учебе, самым большим завоеванием 1990-х, которое сохранялось в 2000-е и, к сожалению, скоро может исчезнуть, стала вариативность. Появились профильные классы, школы и возможность заниматься по разным учебникам. То, что сейчас постепенно возвращаются единые учебники, что собираются вводить обязательные ЕГЭ по каким-то предметам, — пагубная тенденция.

А как, на ваш взгляд, изменились дети?

Они стали гораздо свободнее. Иногда под свободой понимают развязность: «Разве мы себя так вели, как теперешние дети?!». Вели, иногда и хуже. Но я имею в виду не развязность, а внутреннюю свободу: у них нет генетического страха, предрасположенности к хождению по струнке, по линейке, к казарменности.

Как вы оцениваете практику слияния школ?

Многие директора радуются слиянию. Это объяснимо: у них повышается зарплата, увеличивается коллектив, значит, легче заменять учителей, обеспечивать им нагрузку. Я знаю школы, где учителя ведут по 30 часов и больше. Это выгодно: растет средний уровень заработной платы, школа хорошо выглядит в отчетах. В моей школе такого нет: директор справедливо полагает, что такая нагрузка неизбежно приводит к халтуре.

Мне кажется, большой минус слияния — уничтожение уникальных педагогических и детских коллективов. Часто объединяют школы, совершенно не совместимые по педагогической концепции, по контингенту и т. д., — и там начинаются серьезные конфликты и проблемы.

Школа очень страдает от бесконечных перетрясок и пертурбаций. Если бы нам дали поработать спокойно, чтобы между реформами были хоть какие-то паузы, было бы лучше. Ехать в транспорте, когда тебя все время подкидывает на ухабах, невозможно.

Что вы думаете о ЕГЭ?

Его плюсы очевидны. Во-первых, он позволяет ребенку из провинции попытаться поступать в вуз крупного города, не тратясь на дорогу. Приехать, например, из Якутии в Новосибирск, чтобы поступать, — очень дорого, тем более непонятно, поступишь или нет. Поэтому раньше многие просто никуда не ехали. Во-вторых, ЕГЭ дает возможность получить независимую оценку знаний.

Но у единого экзамена есть и недостатки. По гуманитарным предметам: истории, литературе, обществознанию — проверки в тестовой форме не достаточно. Кроме того, на экзамене всегда всплывают какие-то мелочи, детали, в том числе незначительные. Раньше при ответе их можно было умно обойти, сейчас — нет: если не знаешь, получаешь минус. Зачастую это нелепо. И обратная ситуация: если раньше ребенка, который не знает, когда отменили крепостное право, отправляли на пересдачу или оставляли на второй год, то сейчас ему просто ставят минус за одно задание.

Еще один неприятный момент — «зарегулированность» ответов. Например, проверка задания «Приведите два аргумента в поддержку и два в опровержение высказывания» ведется «по ключам». То есть правильный ответ заранее определен. Это превращает экзамен в хождение по минному полю: шаг влево, шаг вправо — взрыв и гибель. Творческое начало полностью пропадает. Однако отказаться от проверки по ключам пока невозможно — иначе оценки будут выставляться субъективно и дети окажутся в неравных условиях. А задача ЕГЭ — как раз устранение субъективизма.

Что бы вы изменили в нынешней системе образования?

Главное — я бы убрал безумную бюрократизацию, которая в последние годы одолела школу. Когда отчетность перешла из бумажной формы в электронную, ее объем резко возрос.