«Желание бессмысленного контроля — наша традиция»

Режиссер Алексей Герман-младший снял биографическую драму о семи днях жизни ленинградского периода писателя Сергея Довлатова. В фильме много звезд российского кино — от Данилы Козловского до Антона Шагина, от Светланы Ходченковой до Елены Лядовой. Но роль Довлатова досталась малоизвестному сербу Милану Маричу. Накануне премьеры фильма Герман побеседовал с «Ведомостями» и рассказал о съемках, методах работы с актерами и отношениях художника и власти. Мы публикуем это интервью с сокращениями.

Вы перед нашим разговором сказали, что до шести утра смотрели японский аниме-сериал. И давно у вас эта любовь?

Ну я не то чтобы прямо фанат. А что смотреть-то еще?

Сегодня выбор как раз большой.

А я люблю простые жанры. Для меня всегда были слишком сложными все эти истории про черный вигвам. Высокий кинематограф из года в год стагнирует — мы уже много лет видим примерно одно и то же. Разница только в том, что иногда это чуть лучше, а иногда чуть хуже. А кинематограф низких жанров развивается — в основном не наш, естественно. Глупо это не замечать, мне кажется. Ну и люблю я все это. Знаю, что сейчас все неправильно говорю. Я должен говорить, что с утра перечитывал воспоминания Зинаиды Гиппиус, а потом думал об импрессионизме. После чего-то зачем-то возвращался к Мережковскому. Но нет — я смотрел аниме про вампиров. На самом деле я не хочу быть режиссером с насупленным лицом и пронзительными глазами, которые заглядывают куда-то за горизонт. Не хочу быть человеком, который знает о мире больше, чем все остальные, таким моральным камертоном. Возможно, в старости я и дойду до такого состояния, но пока не хочу быть не собой.

Давайте тогда о «Довлатове». Нужно ли понимать, что для вас Сергей Довлатов был частью семейной истории? Ведь и ваш дед, и ваш отец были с ним знакомы.

Отчасти с ним действительно связана моя семейная история. Его фамилия нередко возникала в семейных разговорах по естественным причинам — один район, какие-то совместные анекдоты, которые я уже плохо помню. С другой стороны, это все было далеко лично от меня, в другом поколении. Сам я взрослел вне среды золотой молодежи, читавшей сначала самиздатовские, а затем легально изданные и ставшие модными книги. Я ведь вплоть до поступления во ВГИК общался только со своими бывшими одноклассниками. А это не были люди из каких-то гиперуспешных семей. Многие мои друзья жили в коммунальных квартирах. У одного мама работала в музее, у другого — продавцом в магазине. Литературные интересы у меня были другие, из современных авторов я тогда [Клиффорда] Саймака и [Роджера] Желязны предпочитал. Поэтому весь довлатовский миф долгое время проходил мимо меня. Его книжки я довольно поздно прочел — лет 25 мне, наверное, было.

И как Довлатов воспринимался в том возрасте?

Мне понравились его лаконичность и точность. Понравился противоход в его рассказах. Когда идет, идет, идет повествование, а в конце — бац! — какая-то деталь все меняет и уточняет. В этом была настоящая поэзия. Потому что лучшие поэтические образы — они не абстрактные, а, напротив, предельно точные. Но до фильма было еще очень далеко. Я подумал тогда, что неплохо бы какое-то из его произведений экранизировать. Но жизнь распорядилась иначе. А спустя много лет продюсер Артем Васильев познакомил меня с Катей Довлатовой (дочь Сергея Довлатова. — прим. ред.). Выяснилось, что она хочет, чтобы я что-нибудь по произведениям ее отца снял. Это был примерно 2008 год. Мы тогда вяло как-то обо всем договорились и почти успели забыть. Затем мы начали долго и мучительно снимать «Под электрическими облаками», потом умер мой отец, и я доделывал «Трудно быть богом». До работы над «Довлатовым» дошло только в 2015 году.

Почему вы в итоге отказались от идеи экранизации Довлатова и сделали биографический фильм?

К этому моменту уже существовал фильм Говорухина «Конец прекрасной эпохи». Стало ясно, что еще на одну экранизацию Довлатова деньги найти будет сложно. Даже если учесть, что изначально я хотел снимать кино не по «Компромиссу», а по «Заповеднику». Но оно и к лучшему, что этого не случилось. Потому что однажды я перечитал «Заповедник» и осознал, что не понимаю, как это можно снять. То, как он пишет, мыслит и вписывает своего лирического героя в реальные обстоятельства, сложно переложить на язык кино. Литература тут всегда будет побеждать. Именно по этой причине мы решили делать фикшн-биографию. В нашем фильме весь взрослый ленинградский период жизни Довлатова спрессован в события шести дней. Вот тут как раз было очень хорошо понятно, как действовать. Довлатов всю свою жизнь для литературы видоизменил и сгустил. Значит, и для кино ее нужно было видоизменить и сгустить…

Довлатова у вас играет сербский актер Милан Марич. Но существует масса слухов о том, что вы пробовали на эту роль ведущих российских артистов — вплоть до Данилы Козловского, которому в вашем фильме в итоге досталась роль второго плана.

Про Козловского неправда. Ну какой он Довлатов? Он ведь не похож. То, что он мощного телосложения, еще ни о чем не говорит. Было много разговоров — почему не Дюжев? Ну потому, что не Дюжев, что я могу еще сказать?

Я искал человека по трем критериям — он должен быть похож на Довлатова, быть хорошим артистом и в него может влюбиться женщина. Мы довольно быстро поняли, что в России нам ловить нечего. Ассистент по актерам Владимир Голов закинул сеть в другие страны — Армению, Грузию, Израиль, Германию… Затем начали расширяться на Восточную Европу. И так вышло, что основной удар сосредоточили на двух странах — Польше и Сербии. Польша — потому что у нас есть польские продюсеры. А Сербия — потому что сербы внутренне похожи на нас. В Польше никого не нашли, зато обнаружили сразу двух артистов в Сербии. И до последнего было не понятно, кто из них будет играть. Все решил случай: другой артист сломал ногу и не смог приехать на финальные пробы, а Милан приехал.

У вас в фильме персонаж Антона Шагина, пролетарский поэт Кузнецов, в какой-то момент начинает читать стихи. И по ходу дела выясняется, что это стихи артиста Шагина. Это была ваша идея или предложение актера?