Леонид Богуславский: «Я не боюсь облажаться»

Леонид Богуславский — один из самых опытных и успешных российских венчурных инвесторов. В списке больших удач Богуславского уже пять «единорогов» — многомиллиардных компаний, вышедших на IPO, в которые он вложился на ранних стадиях их развития. В 2019 году после выхода на биржу пятого по счету «единорога» из портфеля инвестора, американской компании DataDog, состояние Богуславского увеличилось вдвое: американский журнал Forbes теперь оценивает его в $2 млрд. Сам инвестор считает, что всех его удач не было бы, если бы не совершенные им ошибки ценой в $150 млн. В интервью журналу «Harvard Business Review Россия» Богуславский рассказал, как он и его фонд находят и поддерживают перспективные стартапы по всему миру, и объяснил, чего не хватает предпринимателям, которые ведут бизнес в России.

HBR Россия: Вас называют одним из самых успешных российских венчурных инвесторов. Чем обусловлен этот успех?

Леонид Богуславский: Есть два важных момента. Первый связан с корпоративной культурой моего фонда RTP: у нас работают десять партнеров и три аналитика, и каждый из них имеет максимальный суверенитет. Я не говорю своим сотрудникам, что делать. Есть правило — они не могут прийти ко мне с проблемой, как с горячей картошкой: «Леонид, вот проблема, как быть?» Они должны предлагать конкретное ее решение. Если оно мне кажется неверным, я объясняю, почему, но не могу сказать: «Знаешь, так делать не надо, поступим иначе». Такое, конечно, тоже бывает, но редко. Люди должны сами искать правильные решения, тогда они оказываются в очень творческой среде и ощущают свою значимость, важность для компании. Поэтому я не припомню случая, чтобы кто-то от нас ушел. Есть люди, которые со мной работают уже 15—20 лет. Аналитики, пришедшие к нам после университета и почти без опыта, благодаря ­такому подходу смогли многому научиться и выросли до партнеров венчурного фонда.

Второй очень важный момент: я не боюсь облажаться. У многих людей есть такая проблема — они не принимают важных решений, потому что боятся ошибиться. А я иду с открытым забралом.

Кроме того, у нас есть понимание глобальных трендов, так как наша профессиональная команда работает сразу на нескольких континентах, и мы можем видеть зарождающиеся бизнес-модели в одной географии и приносить этот опыт на новые рынки.

Во сколько вам обошлись ваши ошибки?

Я как-то подсчитал, что суммарно за 20 лет жизни инвестора совершил 20—25 довольно крупных ошибок на $150 млн. Но удачи за тот же период принесли в совокупности примерно $2 млрд. И так получилось именно благодаря моим ошибкам. Я каждый раз себе говорил, что это очень ценные оплаченные уроки, которые помогли стать опытнее и сильнее.

Из чего состоит ваша обычная рабочая неделя?

Я, если так можно сказать, цифровой кочевник. Основная часть моей работы приходится на компьютер, интернет и конференс-звонки, поэтому могу работать откуда угодно. Но необходимо лично общаться с людьми, в которых ты инвестируешь, а значит, много ездить по миру и встречаться с ними. Я объясняю это так: каждому человеку в жизни даются уникальные возможности. Но если не общаться с людьми и не быть открытым, таких возможностей будет очень мало. Идешь, куда зовут, а иногда и сам набиваешься, чтобы тебя позвали, потому что это увеличивает шансы на успех. И такой подход касается не только инвестиций. Когда я говорю о возможностях, то имею в виду и другие жизненные ситуации — например, свои увлечения или перемены в личной жизни.

А сколько времени вы проводите в России?

Примерно треть всего времени. Случается, за две недели облетаю весь мир. Недавно я был в Лондоне на совете директоров Суперлиги триатлона, потом в Сочи на технологическом форуме, затем полетел в Минск. После этого вернулся в Москву. Это все примерно за неделю.

«ТАК ЧЕЛОВЕК ВПИСЫВАЕТ СЕБЯ В ИСТОРИЮ»

Где именно вы и фонд RTP находите интересные проекты для инвестиций: на конференциях, форумах, мероприятиях для нетворкинга?

Далеко не все форумы и мероприятия нам подходят. Я, к примеру, не езжу в Давос или на Петербургский экономический форум. Они не про тот бизнес и деятельность, которыми я занимаюсь. Для меня представляют ценность технологические конференции. Их много в разных странах — например, NOAH и DLD. На некоторых из них бывают встречи с предпринимателями, где я выступаю, и параллельно возникает общение, знакомство с интересными проектами.

Вообще деятельность нашего фонда устроена так. Кроме России, мы работаем еще в трех больших географиях: США, Европе и Индии с Юго-Восточной Азией. У нас есть офисы в Нью-Йорке, Лондоне, Москве, Бангалоре, сейчас мы открываем офис в Сингапуре. И 10 партнеров фонда RTP, включая меня, работают во всех этих регионах. В минувшем году мы хоть краем глаза посмотрели порядка 1 тыс. самых разных компаний. Значительную часть работы на уровне изучения презентаций проделали наши аналитики. Из этой тысячи партнеры отобрали более 200 проектов. А в результате мы инвестировали в 20 новых компаний.

На что вы обращаете внимание при изучении стартапа?

В первую очередь — на основателей. Мы с ними проводим какое-то время, общаемся, куда-то их приглашаем. То есть зачастую создается ситуация, которая позволяет увидеть, как они ведут себя, понять их стратегические цели и жизненные ценности. От этого зависит, насколько они ориентированы на игру вдолгую, потому что мы как инвесторы заинтересованы именно в ней. Знаете, тут как в спорте. Есть спортсмены, которые хотят войти в историю и стать легендами. Классический пример — теннисист Федерер. Человек все выиграл. У него куча денег. Уже можно расслабиться. Но он все время ставил перед собой следующую цель. Так человек вписывает себя в историю. А есть спортсмены, которые считают, что они должны заработать сумму X, и тогда жизнь удалась и больше ничего не нужно делать. То же самое и у предпринимателей. RTP уже столкнулся с такой ситуацией с одной компанией в Америке. Нам она казалась очень успешной. Мы могли заработать в 100 раз больше, чем вложили, но заработали в 10 раз больше. Мы проинвестировали на самой ранней стадии, чуть ли не первыми. А буквально через два года пришел стратегический инвестор и предложил купить компанию, заплатив в 10 раз больше. Мы считали, что у нее есть потенциал вырасти еще в 10 раз. Но ребята, молодые предприниматели, сказали нам: «Мы хотим ее продать, потому что для нас это огромные деньги».

Пришлось продавать?

Если мы инвестировали в компанию, то находимся на одной линии с основателями. Когда они хотят продать компанию, мы соглашаемся, хотя такое решение может оказаться неверным. Но если основатели хотят строить стратегически большую историю, то мы будем очень долго с ними. И тут важно ощущение потенциального масштаба того или иного проекта, которым должен обладать инвестор. Часто бывает так: есть сильные предприниматели, у них хорошая команда и хорошая идея, они делают или уже сделали хороший продукт, но потенциальный масштаб того сегмента рынка, той ниши, в которой они собираются работать, маленький. Это непринципиально для основателей, но важно для инвестора. Ощущение потенциального масштаба не только и не столько про цифры, которые любой предприниматель нарисует. Часто это личный опыт и «чуйка». Более того, личность основателей стартапа и масштабность проекта часто связаны друг с другом.

Есть классический пример, который многие знают, потому что смотрели фильм «Основатель» про историю создания компании «Макдоналдс». Помните, братьев Макдоналд вполне устраивало их единственное кафе быстрого питания. Но в их жизни случайно появился человек по имени Рэй Крок, который увидел, что можно сделать большую историю. Именно он — настоящий основатель «Макдоналдса».

Как в RTP принимаются решения о том, инвестировать в компанию или нет?

После того как партнер, который считает компанию привлекательной для инвестиций, заявляет о ней, по нашим правилам ее должен посмотреть еще один партнер. Он встречается с основателями проекта и высказывает свою точку зрения. Так мы получаем второе мнение об этом бизнесе. Если после встречи компания по-прежнему нам кажется интересной, готовится специальный внутренний документ — меморандум, который рассылается партнерам фонда. Вопрос о совершении сделки выносится на еженедельный инвестиционный комитет. Именно на нем принимается решение, инвестировать в компанию или нет.

Понятно, что кто-то из партнеров может больше знать про тот или иной регион или технологический сектор, поэтому мы голосуем. А затем я принимаю окончательное решение. У меня есть только право «вето» на одобренные партнерами сделки. Я могу сказать: «Нет, мы не инвестируем». Но это происходит чрезвычайно редко. В силу самодостаточности партнеров и из-за того, что я не боюсь рисковать, я оставляю ответственность за принятие решений им. И уж если мы облажаемся, это будет ценный урок.

У вас есть примеры для подражания в венчурной среде?

Все мы проходили какие-то свои университеты. Для меня — это когда рядом работали более опытные партнеры и фонды. У меня таких фонда три. Первый — Baring Vostok с Майклом Калви и Еленой Ивашенцевой, с которыми мы начинали в 2000 году и инвестировали в «Яндекс», Ozon и ряд других компаний. 

Еще один фонд — американский Tiger Global, они такие ковбои венчурного мира. Мне очень близок их критерий риска: они тоже не боятся облажаться, а еще очень быстро принимают решения. В Tiger, если сделка не ждет, могут буквально на следующий день после встречи со стартапом прислать основателям условия соглашения. Для предпринимателей такой подход очень важен. И третий фонд — подразделение Sequoia в Индии и Юго-Восточной Азии. Мы работаем со всеми этими фондами.

Как вы взаимодействуете со стартапами после того, как принимаете решение об инвестировании?

Нам, инвесторам, очень важно позиционировать себя как smart money, то есть давать стартапам не только деньги, но и дополнительную ценность, которая у нас есть. У меня, например, нет опыта финансиста, но есть опыт предпринимателя, поэтому я всегда, когда первый раз встречаюсь с компаниями, откладываю презентации с цифрами и прошу очень детально провести меня через основной бизнес-процесс. Я хочу понять, как в пошаговом режиме работает продукт или сервис. В процессе такого прохода я в силу своего опыта и предпринимательских навыков зачастую вижу неопределенности и нерасшитые моменты, риски и вещи, которые вообще-то не очень правильно делать. Я разговариваю со стартаперами как предприниматель. И это приносит дополнительную ценность: они видят перед собой человека, который может дать им и их компании не только деньги, но и помощь в бизнес-девелопменте, продажах, маркетинге. В случае инвестирования мы такую помощь предоставляем.

«ОТНОШЕНИЕ К ДЕЛУ МАЙКЛА КАЛВИ У МЕНЯ ТАКОЕ ЖЕ, КАК У ВСЕГО БИЗНЕС-СООБЩЕСТВА»

Что сейчас происходит с рынком российских стартапов? Есть ощущение, что он схлопнулся.

С точки зрения интересных идей и проектов, с рынком стартапов в России все в порядке. Есть очень много сильных предпринимателей и технических специалистов. Но из-за изменений инвестиционного климата рынок действительно поджался. Инвесторов недостаточно, по сравнению даже с началом 2000-х годов. Именно поэтому серьезного рынка инвестиций в России на сегодняшний день я не вижу. Это, в свою очередь, тормозит создание новых компаний, потому что если нет достаточного числа инвесторов и стратегов, которые могли бы купить стартапы, их возможности очень ограничены. Мы видели в России интересные проекты с сильными, продвинутыми основателями, отдававшими себя полностью своему делу. Но в какой-то момент они просто не смогли привлечь новый капитал и закрылись.

Есть ли для российских стартапов какой-то выход?

Нужно пытаться делать проекты, которые имеют не только российский, но и международный потенциал. Это не значит, что надо уезжать и открывать компанию за рубежом. Ее можно создать и в России, но нужно понимать, как выходить на международный рынок.

У вас в портфеле есть компании, ориентированные на российский рынок, которые оказались в затруднительном положении из-за инвестиционного климата. Они генерируют выручку и, возможно, имеют прибыль, как Biglion, но вряд ли смогут получить предложение о покупке. Как быть вам, ведь вы заработаете, только если продадите свою долю?

В случае с Biglion ситуация неплохая, потому что компания платит дивиденды. Вы знаете, что мы работаем на четырех больших рынках. На каждом из них у нас примерно по 15—20 компаний. Результаты с 2012 года такие. Наибольшая доходность на вложенный капитал в США, хорошо сработали Европа и Индия. Наше американское подразделение приносит около 40% возврата на инвестиции ежегодно. А на российском рынке мы ничего не заработали. Зато Россия показывала прекрасную доходность с 2000 по 2012 год.