Павел Палажченко. Понимание на высшем уровне

Павла Палажченко профессиональное сообщество знает как переводчика-синхрониста, знатока «трудностей перевода», автора замечательного «Несистематического словаря» и других книг. Люди, которые интересуются политикой, помнят переводчика, который всегда был рядом с президентом Горбачевым на саммитах и других встречах. Журнал «HBR — Россия» расспросил Палажченко о том, что происходило на важнейших для страны международных переговорах и как к ним готовились.

HBR: Кто и как вырабатывает позицию страны перед переговорами на высшем уровне?

Палажченко: Она рождается в ходе трудных, порой затяжных согласований между ведомствами. Генри Киссинджер как-то даже сказал, что переговоры внутри администрации были для него труднее, чем с Брежневым и Громыко. И в нашей стране переговорная позиция вырабатывается таким же образом, то есть коллегиально. В горбачевские годы позиция по вопросам ограничения вооружений согласовывалась так называемой «пятеркой», в которую входили представители ЦК, Минобороны, МИД, КГБ и военно-промышленной комиссии Совмина. «Большая пятерка» — на уровне руководителей ведомств или их заместителей — формировала основу, а «малая» — на экспертном уровне — отрабатывала технические вопросы. В результате рождалось то, что называется «директивами» — это руководство к предстоящим переговорам.

Но, если все задано заранее, значит, переговорщики не могут ничего добавить от себя?

Если директивы готовятся для главного лица, то обычно достаточно гибко, чтобы у него оставалось пространство для маневра. Но иногда в директивах бывают и жесткие формулировки: «потребовать», «указать» или что-то подобное.

Кто присутствует за столом переговоров?

Зависит от уровня. Есть «высший уровень», есть «высокий» — это когда делегации возглавляют с нашей стороны министр иностранных дел, а, скажем, с американской — госсекретарь. На переговорах о разоружении присутствуют не только дипломаты, но и военные. В 1980-е годы, когда я участвовал в переговорах по разоружению в Женеве, они проводились в такой форме: сначала пленарное заседание, где делегации обмениваются официальными заявлениями, а потом они расходятся из-за общего стола и военные беседуют с военными, а дипломаты — с дипломатами.

А как встречаются первые лица государства?

Обычно сочетаются разные форматы: президенты возглавляют переговоры своих делегаций, но помимо этого встречаются тет-а-тет в присутствии только переводчиков (иногда еще по одному человеку для ведения записи).

Как готовятся к саммиту?

Саммит — это обычно кульминация переговоров и контактов на разных уровнях и по разным каналам. Раньше, во всяком случае, в годы, когда я участвовал в этом, центральное место на переговорах занимала проблематика стратегических вооружений. В столицах ведется работа на уровне ведомств: на основе «предложений с мест», прежде всего военных и ВПК, определяются желательные параметры будущего соглашения, уровни вооружений, порядок контроля и т. п. Затем начинают работать делегации. В мое время переговоры велись в Женеве. По-разному — иногда ни шатко ни валко, но ближе к саммиту — в бешеном темпе и с огромной нагрузкой на переговорщиков. Например, при подготовке вашингтонского саммита в декабре 1987 года наша делегация иногда сообщала из Женевы в Москву о каком-то предложении примерно так: «Если мы до 4 утра не получим от вас возражений, то будем считать эту позицию приемлемой». В итоге текст договора был готов к визиту Горбачева. Но по трем-четырем вопросам пришлось «дожимать», и Горбачев звонил министру обороны из Вашингтона по закрытой связи. Процесс согласования шел буквально до конца.

А от чего зависит скорость продвижения на международных перего­ворах?