«Мы находимся в центре шторма»

В своем интервью Рубен Ениколопов — профессор и ректор Российской экономической школы — ответил «HBR Россия» на вопросы, которые сейчас задает себе российский бизнес

и общество в целом: что будет с экономикой страны, чем для России обернутся западные санкции, удастся ли заместить импорт высоких технологий с Запада собственным или китайским производством, есть ли потенциал роста у внутреннего рынка и как вообще бизнесу действовать при нынешнем уровне рисков?

HBR Россия: В 2014 году Россия взяла курс на импортозамещение. Насколько страна преуспела в отделении своей экономики от мировой?

Ениколопов: В определенном смысле, конечно, преуспела. И сейчас, на момент введения новых санкций, российская экономика в гораздо меньшей степени интегрирована в мировую, чем до санкций 2014-го. Поэтому эффект от нынешних, существенно более серьезных санкций, будет несколько нивелирован.

Однако надо принять во внимание и то, что уже c 2015 года мы переживаем период низкого экономического роста. Это цена того самого импортозамещения и курса на самоизоляцию от мира. Эффект от ограничений на импорт с Запада не был особенно резким — происходило медленное-медленное отставание ввиду более низких темпов экономического роста по сравнению

с мировыми. Если же посчитать кумулятивный эффект замедления роста вследствие всех санкций и контрсанкций, введенных с 2014 года, то нынешнее падение будет как бы с более низкого уровня, и поэтому удар в моменте станет не таким резким. Это видно уже по тому, что в процентном отношении рубль пока упал не столь сильно, как в 2015 году.

Можно ли сейчас оценить ущерб для экономики от санкций, принятых против России в 2022 году?

Я бы не стал этого делать. Мы находимся в центре шторма. И в этот момент трудно, если вообще возможно, делать какие-либо предсказания дальше, чем на день-два. Можно лишь обозначить очень широкий коридор, некие пределы падения ВВП. Физически исключен сценарий, при котором экономика России упадет на 50% или даже на 40%. А упадет она на 10% или на 2%, сказать нельзя, потому что ситуация меняется каждый день. Мы не знаем, что будет через неделю, через две недели и т. д.

Есть ли исторические примеры, которые могут нам подсказать, что происходит в странах, попавших под жесткие санкции?

Вряд ли эти истории будут показательны, потому что в последние несколько десятилетий подобным санкциям подвергали относительно маргинальные страны, роль которых в мировой экономике была невелика. Против страны такого масштаба и такой интегрированности в мировую экономику, как Россия, санкции, подобные тем, что мы видим, не вводились никогда.

В чем уникальность санкционных мер, которые сейчас обрушились на Россию?

Самая жесткая и неожиданная мера — это санкции против Центрального банка, который, по сути, лишился возможности управлять существенной частью, как минимум, половиной своих резервов. Эта мера изначально даже не озвучивалась, и никто не думал, что она будет введена так быстро.

За последние несколько десятков лет ее применяли всего лишь четыре или пять раз, и только против совсем маргинальных стран. Беспрецедентно и то, что Швейцария нарушила свой нейтралитет впервые со Второй мировой войны, присоединившись к санкциям.

Разные страны наполовину сокращают экспорт технологий в Россию. Есть ли перспектива замещения этого экспорта?

Полной замены мы не достигнем. Потому что поставки наиболее высокотехнологичной продукции ограничили именно те страны, которые работают на самом передовом крае науки. Мы отстаем по этим направлениям лет на десять, наверное.

Если мы сможем импортировать нечто похожее, то, скорее всего, из Китая, который от ведущих стран отстает лет на пять по большинству из этих технологий. Но даже китайские производители не станут нам поставлять все, что имеют, потому что для них взаимоотношения с Соединенными Штатами играют очень важную роль и они не будут открыто нарушать санкции. Запрет на поставки для России не просто шок, к которому потом можно адаптироваться, а урон на многие годы вперед. И с каждым месяцем Россия будет отставать все больше и больше.

Западные компании по собственной инициативе, а не по указке своих правительств отказываются поставлять в Россию множество разных категорий товаров: от самолетов Airbus до фильмов Sony и Disney. Что это означает для России?

Если говорить о фильмах Disney, наверное, это просто обидно. От того, что мы не увидим этих фильмов, экономика не будет сильно отброшена назад. Но, конечно же, поставка процессоров Intel и AMD — это очень большой удар по определенному сектору экономики. Фирмы не хотят иметь дело с нами из-за высокого уровня неопределенности, ведь сама Россия ведет себя непредсказуемо. Вдобавок в данный момент для многих компаний продавать нам товары или услуги катастрофично с точки зрения пиара и репутации. Их клиенты в западных странах воспринимают ситуацию настолько негативно, что работа с Россией воспринимается как удар по бренду. Подозреваю, что влияние на российскую экономику непрямых эффектов от ухода мировых производителей, которым формально не запрещено работать с российскими клиентами, может оказаться даже большим, чем потери из-за санкций, введенных государствами.

«У РОССИИ ОТНОСИТЕЛЬНО БОЛЬШОЙ ВНУТРЕННИЙ РЫНОК»

Есть ли потенциал роста у внутреннего рынка?

Рост, если где-то вообще будет, то именно на внутреннем рынке и в тех областях, которые наиболее затронуты санкциями. Да, наше высокотехнологичное оборудование отстает от передового, но что-то в этой области нам все равно надо будет производить. Стране придется вынужденно заниматься тем самым пресловутым импортозамещением. Это слово, которое использовали в положительном ключе, на самом деле означает абсолютно неоптимальный путь для развития экономики. Но в суровых условиях, в которые мы поставлены, единственный шанс остается именно у тех отраслей, которые направлены на внутренний рынок. И прежде всего там, где надо будет сейчас замещать товары, которые нам перестали поставлять западные партнеры. Российским компаниям придется постепенно учиться делать что-то лучше, чем они делают сейчас, а пользователи станут оплачивать это из своего кармана. Производство будет не таким масштабным, не такого качества, но спрос будет.

Хорошо, что у России относительно большой внутренний рынок — и поэтому можно построить производство, направленное исключительно на отечественный спрос. Это не Куба и не Венесуэла, где собственные рынки ничтожны и строить для них производство не имеет смысла.

Будут ли у нас что-то покупать постсоветские и развивающиеся страны?

Они могут закупать у России то, что экономически окажется более выгодным, чем произведенное, скажем, в Китае. Высокотехнологичной продукции у нас нет, но мы можем брать дешевизной. Даже Советский Союз отлично продавал «Нивы», потому что они были неубиваемыми и дешевыми, хотя и не очень комфортными. Часть рынков остается открытыми для нас: некоторые азиатские, африканские страны, некоторые страны Латинской Америки. Самые платежеспособные выпали, и внешний рынок для нас очень сильно сжался, но какой-то потенциал для развития экспорта существует.

Исторически бизнес приспосабливался к разным ситуациям. Но некоторые крупные фирмы просто разоряются. Вероятен ли новый виток национализации?