читайте также
Сын и наследник Александра II был отнюдь не реформатором. Глубоко возмущенный жестоким убийством отца, он не намеревался продолжать его реформы, тем более — давать стране конституцию.
«“Конституция? Чтобы русский царь присягал каким-то скотам?” — это лаконичное заявление Александра III, сделанное с присущей ему прямотой еще в 1881 году, как нельзя лучше отражало его общее отношение и к существу власти монарха, как он ее понимал, и к своим подданным»*.
Испытав в 1887 году покушение на свою жизнь (за что был повешен старший брат Ленина Александр Ульянов), Александр III почти все 13 лет своего правления провел добровольным изгнанником в Гатчине. Выезды царя в столицу или в Крым обставлялись невиданными прежде предосторожностями — вдоль всего рельсового пути стояли солдаты с ружьями, пассажирские поезда отводились на запасные пути…
Реформы, которые и до него шли с большим скрипом (по-другому в России вроде и не бывает), затормозились, а некоторые были остановлены. И все-таки!.. «Процесс пошел», по бессмертному (очень точному, надо сказать) выражению М. С. Горбачева, — Россия уже двинулась в путь. И во время царствования Александра III шло и шло накопление нового качества жизни российского общества.
Не удалось, например, циркуляр о «кухаркиных детях», затрудняющий поступление в гимназии детей из низших слоев общества, перевести в статус закона. И немало способных «кухаркиных детей» училось в гимназиях, нередко на деньги богатых купцов.
Царь принял решение о строительстве Великой Сибирской железной дороги — чтоб связать Россию с берегами Тихого океана. Он посчитал нужным отправить во Владивосток своего наследника, чтобы тот собственноручно заложил там концевую часть пути. В рескрипте на его имя император объявлял:
«Повелеваю ныне приступить к постройке сплошной через всю Сибирь железной дороги… возлагаю на Вас совершение во Владивостоке закладки… Уссурийского участка Великого Сибирского рельсового пути» .
…Рельсовый путь пошел по тому самому тракту, по которому только что проделал тяжелый путь А. П. Чехов.
Ответ Чехова Суворину, пробовавшему его отговорить от изнурительного путешествия, надо, на мой взгляд, изучать в школе — в качестве обязательного текста.
«…Благодаря тем книжкам, которые я прочел теперь по необходимости, я узнал многое такое, чего следует знать всякому под страхом 40 плетей и чего я имел невежество не знать раньше. <…> Вы пишете, что Сахалин никому не нужен и ни для кого не интересен. Будто бы это верно? Сахалин может быть ненужным и неинтересным только для того общества, которое не ссылает на него тысячи людей и не тратит на него миллионов. После Австралии <…> Сахалин — это единственное место, где можно изучать колонизацию из преступников, а нам он не нужен? Не дальше как 25—30 лет назад наши же русские люди, исследуя Сахалин, совершали изумительные подвиги, за которые можно боготворить человека, а нам это не нужно, мы не знаем, что это за люди, и только сидим в четырех стенах и жалуемся, что Бог дурно создал человека. Сахалин — это место невыносимых страданий, на какие только бывает способен человек вольный и подневольный. <…> Мы сгноили в тюрьмах миллионы людей, сгноили зря, без рассуждения, варварски; мы гоняли людей по холоду в кандалах десятки тысяч верст, заражали сифилисом, развращали, размножали преступников и все это сваливали на тюремных красноносых смотрителей. Теперь вся образованная Европа знает, что виноваты не смотрители, а все мы, но нам до этого дела нет, это неинтересно. <…> Нет, уверяю Вас, Сахалин нужен и интересен, и нужно пожалеть только, что туда еду я, а не кто-нибудь другой, более смыслящий и в деле и более способный возбудить интерес в обществе» (курсив А. П. Чехова).
21 апреля 1890 года друзья провожали Чехова с Ярославского вокзала. До Ярославля он ехал по железной дороге. Затем по Волге и Каме, от Перми до Тюмени — вновь по железной дороге. Из Тюмени в Томск «пришлось скакать на лошадях, — писал Чехов Суворину уже из Томска. — В первые три дня болели все жилы и суставы…От неспанья и постоянной возни с багажом, от прыганья и голодовки было кровохарканье, которое мне портило настроение, и без того неважное. …Задул холодный ветер, разверзлись хляби небесные, реки затопили луга и дороги. То и дело приходилось менять повозку на лодку…».
Енисей поразил Чехова. «Не в обиду будь сказано ревнивым почитателям Волги, в своей жизни я не видел реки великолепнее Енисея. Пускай Волга нарядная, скромная, грустная красавица, зато Енисей — могучий неистовый богатырь, который не знает, куда девать свои силы и молодость. На Волге человек начал удалью, а кончил стоном, который зовется песнью**; яркие золотые надежды сменились у него немочью, которую принято называть пессимизмом; на Енисее же жизнь началась стоном, а кончится удалью, которая нам и во сне не снилась… На этом берегу Красноярск, самый лучший и красивый из всех сибирских городов <…>. Я стоял и думал: какая полная, умная и смелая жизнь осветит со временем эти берега!..».
Чехов добрался до Сахалина 11 июля — за два с половиной месяца пути. Изучил на месте жизнь каторжников, многим помог лично деньгами и главное — написал книгу о Сахалине и сильно повлиял на смягчение условий жизни каторжников.
И — увы — несомненно, укоротил этим путешествием свою жизнь (что, как врач, и предполагал), обострив туберкулезный процесс.
*Ананьич Б. В., Ганелин Р. Ш. Сергей Юльевич Витте и его время. СПб., 1999. С. 59.
**Ссылка на строку Некрасова — «…Этот стон у нас песней зовется…».