Алексей Малашенко. Ислам и Запад:
конфликт идентичностей

Отношения с исламом давно стали камнем преткновения для многих государств. Его боятся, его влиянию пытаются противостоять, его ­обвиняют во многих бедах христианского мира. О том, чего ждать от ислама, рассказывает доктор исторических наук, профессор ­политологии, председатель программы «Религия, общество и безопасность» Московского Центра Карнеги Алексей Малашенко.

Когда и почему возник ислам?

Ислам — самая молодая религия, он возник в VII веке на Аравийском полуострове. Его появление было вызвано общественной и политической потребностью в собственной арабской монотеистической религии. Ситуация в то время была неоднозначной. Многие местные племена были против такого универсализма и отстаивали приоритеты своих божеств. Однако ценность идеи единобожия, подобного христианству и иудаизму, становилась все более очевидной. Проповедником, пророком нового монотеизма стал Мухаммад, удивительным образом сочетавший в себе черты мессии и политика высочайшего уровня. Его личность наложила отпечаток на всю последующую историю ислама и мусульманского мира.

На чем было основано его учение?

Исламский монотеизм схож с иудейским и христианским. В Коране упоминаются сюжеты и персонажи из Библии (там есть, например, суры «Иона», «Марьям» — Мария и т. д.). В то же время в Коране многое связано с конкретными историческими событиями времен становления ислама. Мусульмане воспринимают Коран через его тафсир, то есть толкование, а тафсиров в разные века было создано немало. И потому существуют различные интерпретации многих коранических положений. Иногда они противоречат друг другу.

Чем ислам отличается от других авраамических религий?

Ислам — это наиболее «обмирщенная» религия, которая развернута на реальную жизнь: на социальные проблемы, проблемы равенства, экономики, политики. В нем присутствуют концепции исламского государства, исламской экономики. В нем есть шариат — и это не только свод религиозных постановлений: он формулирует принципы создания государства и построения общества, описывает, каким должен быть мир, как вести себя человеку в быту и какие запреты ему надлежит соблюдать.

В чем основные различия между крупнейшими течениями ислама: шиизмом и суннизмом?

Они расходятся в вопросе власти: в шиизме главой государства может быть только потомок пророка, а суннизм допускает выборность ­халифа. Шииты, в отличие от суннитов, не признают Сунны — священной книги, в которой описывается жизнь пророка. Шииты верят в непогрешимость имамов. В шиизме есть элемент мученичества, поскольку основатель этого течения имам Хусейн, внук пророка Мухаммада, был зверски убит в 680 году в городе Кербеле. Во время праздника Шахсей-­вахсей в память о гибели Хусейна они устраивают шествие, в ходе которого наносят себе цепями кровавые раны.

Суннитов в исламе большинство — около 85%, шиитов — 10—20%. Шиизм распространен в Иране и Бахрейне (это два полностью шиитских государства), в Ливане и Йемене (там примерно половина шиитов), в Азербайджане (там раньше было 60% суннитов и 30% шиитов, а сейчас, говорят, наоборот), в Таджикистане (12% шиитов).

Как шииты и сунниты уживаются между собой?

Между ними немало разногласий. Их взаимоотношения во все времена были напряженными, а в ходе Арабской весны, особенно в связи с конфликтом в Сирии, они заметно обострились. У власти в Сирии стоят представители секты алавитов, которая считается частью шиитского направления. Сирийский режим Башара Асада получает поддержку от шиитского Ирана. Против Асада выступает суннитская Саудовская Аравия… С другой стороны, после иранской исламской революции 1978—1979 годов суннитская и шиитская «фракции» мировой мусульманской уммы (общины) достигли некоего ­консенсуса. А пришедший к власти в Иране аятолла Хомейни обрел широкую популярность во всем мусульманском мире.

Чем объясняются запреты в исламе — например, на потребление алкоголя, свинины, на изображение живых существ?

К потреблению алкоголя, прежде всего, не располагает жаркий климат. Кроме того, одурманенный вином человек не может творить молитву, не может считать себя преданным Всевышнему. Есть и еще одно обстоятельство: пьяный не может сражаться на пути Аллаха. Кстати, Коран запрещает пить виноградное и финиковое вино, а, скажем, про хлебное вино (водку) там не говорится.

Что касается пищевых запретов, то их немало. Наиболее известный — запрет на потребление свинины. Объяснений тому несколько. Первое — в свинине даже после жарки остается слишком много мочи. Второе — в жару свинина плохо усваивается желудком. И, наконец, третье: однажды, когда Мухаммад пошел к ручью умыться, приплыл сом и замутил воду (а «сом» по-арабски — «водная свинья»).

Запрет на изображение живых существ действует со времен борьбы с язычеством: изображения ассоциируются с идолами. Сейчас острой необходимости в такой борьбе нет, и в XIX веке была разрешена фотография.

Каково положение женщин в исламе? Правильно ли его оценивает западная культура?

Если подходить к этому вопросу с еврохристианскими нормами, то положение женщины тяжелое хотя бы из-за многоженства: для христианина это дико. Но если следовать логике ислама, то возникает вопрос: что в этом плохого, если никто не против? Многоженство невозможно без согласия всех сторон, в частности других жен. Кроме того, муж обязан в равной степени удовлетворять всех своих жен (официально их может быть до четырех, хотя на деле бывает и больше), содержать их и детей, предоставлять каждой отдельное помещение. Жена может пожаловаться судье и ославить мужа.

Да, в исламе есть правила, которые сужают права женщин. Например, чтобы развестись, мужчина должен три раза произнести «талак» («ты свободна») — и все. У женщины такого права нет. Но при этом муж не может лишить супругу наследства и обязан вернуть ей часть приданого. Разрешены временные браки — на срок от одного часа. Арабские путешественники, купцы в каждом городе заводили себе жен и потом всю жизнь содержали их.

В чем смысл многоженства?

Оно объясняется малочисленностью мужчин — многих выбивали войны. Рамзан Кадыров поддерживает многоженство по этой же причине: в двух чеченских войнах погибло много молодых мужчин. А сами мусульмане утверждают, что многоженство понижает напряженность в семье. Во всяком случае, мужчине для разнообразия не нужно искать любовниц.

На чем строится исламская экономика?

На исламской банковской системе, доля которой в мировой экономике составляет от 2,5 до 4% (данные разнятся). В этой системе отсутствует ссудный процент. Вместо этого банки и их клиенты создают совместные предприятия (фирмы) и потом делят прибыль. В результате какая-то часть клиентского капитала приходит в банк, но другим путем. Думается, такая схема создает возможности для коррупции на всех уровнях. Хотя мусульмане, конечно, с этим мнением не согласны.

Что такое исламское госу­дарство?

Это государство, глава которого — ха­лиф совмещает светскую и духовную власть. При халифе есть консультативный совет — аш-шура, конституция основана на шариате, или — точнее — шариат и есть его конституция. Мусульманские богословы утверждают, что Мухаммад создал такое государство и оно существовало при четырех праведных халифах в VII веке. Но из четырех праведных халифов трое были убиты в результате внутриполитической борьбы, государственных переворотов и т. д. Да, была Оттоманская империя — но, судя по исторической литературе, она далеко ушла от исламских идеалов. Мне представляется, что исламское государство ­— это утопия.

Почему вы так считаете?

Даже в государстве, основанном на шариате, приходится что-то заимствовать на Западе, исходить из синтеза исламских и западных демократических ценностей. Простой пример: страной должен править халиф — человек, приходящий на мес­то пророка Мухаммада, — но кто его назначит? Получается, нужны всеобщие выборы, а это западный институт. Палестинский радикальный ХАМАС побеждает на честных выборах. Выборы на западный манер проводятся во всем мусульманском мире. Действуют политические партии, которые также не соответствуют исламской традиции.

Сейчас в мусульманских странах двойные стандарты: параллельно с западными законами действуют законы шариата. Скажем, в Египте семейное право — на основе шариата, однако брак должен регистрироваться государственными органами.

При коррумпированном режиме шариат — это отдушина: если государственные (светские) законы не работают, люди идут в шариатские суды. Там можно решить любые вопросы — и без взяток. Например, так происходит на российском Северном Кавказе, в частности в Республике Дагестан.

А какие перспективы у ИГИЛ — он тоже не сможет построить исламское государство?

С возникновением ИГИЛ на карте впервые появилось исламское квазигосударство: пришли люди, оттяпали у Ирака кусок нефтяных месторождений, провели границы и даже хотели печатать свою валюту. Одновременно повелели всем, кто оказался на подконтрольной им территории, жить по законам шариата. Тех, кто был против или эти законы не соблюдал, стали наказывать, даже казнить.

ИГИЛовцы действительно пытаются выстроить некое государство. Но у них ничего не получается. И не только потому, что идет война, продолжаются боевые действия. Давайте посмотрим шире: оказавшись у власти, исламисты сразу обнаруживают неспособность решать, так сказать, созидательные вопросы — экономические, социальные и т. д. Примеры тому — и президентство Мухаммада Мурси в Египте, и талибы в Афганистане, и исламистское правительство в Тунисе.

Кстати, в ИГИЛ уже идет раскол: люди начали между собой ругаться, причем на этнической основе — арабы с чеченами, чечены с узбеками и т. д. Сейчас боевики ИГИЛ уже дезертируют с поля битвы.

И все же идея создания ­исламского государства ­неискоренима?

Хотя построить исламское государство и исламскую экономику ни у кого не получается, борьба за них будет продолжаться. Как именно и где, никто не знает. Это проблема и для мусульман, и для Запада. В соответствии с исламской традицией ислам — самая совершенная религия, которая дала совершеннейшую модель устройства общества и государства, а пророк Мухаммад — последний пророк. И это стимул для мусульман бороться за создание исламского государства.

Почему эта борьба обострилась сейчас, в XX—XXI веках?

После Второй мировой войны возникло множество независимых мусульманских государств, которые должны были выбрать путь развития. Вариантов было два: западный (рынок, демократия) и советский (СССР оказывал этим странам военную и экономическую помощь). Но имитационные модели не приживались. Тогда встал вопрос: куда мусульманину податься? И появилась идея исламской альтернативы. Она оказалась привлекательной: это и не бывший колонизатор Запад, и не коммунисты с «бородатым евреем» Карлом Марксом.

В 1979 году в Иране состоялся показательный эксперимент — ­Исламская революция, ставшая антитезой ­западническим реформам шаха. В то время мало кто в мире верил, что Хомейни — это всерьез и надолго… Потом был Афганистан, в котором антисоветский джихад привел к талибской модели, затем — исламизация палестинского движения сопротивления. Всюду стали появляться исламистские партии и сейчас они везде: покажите мне хоть одну мусульманскую страну, где нет исламистов.

Исламизация мусульманского мира — универсальный тренд?

Да. Я помню времена, когда египетские девушки одевались очень свободно, и это не вызывало никаких проблем, когда в Каире пили бренди и водку, и алкоголь можно было приобрести везде. Сейчас все изменилось: почти все женщины стали носить платки, алкоголя в магазинах не купить. То же самое постепенно происходит в Турции. Мои друзья с Кавказа, из Татарстана не пьют водку и коньяк. Огромное число мусульманок хотят носить головные платки и хиджабы в учебных заведениях, на государственной службе. Их никто не заставляет — это состояние души. Я говорю только об изменениях в быту — но именно они и важны: исламизируется образ жизни.

Что стоит за термином «исламизм»?

Исламизм — это основанная на исламе политическая идеология, в основе которой лежит идея исламской альтернативы: создания исламского государства, исламской ­экономики, исламизации общества, жизни по шариату. Иногда это называют «фундаментализмом», «нативизмом», «джихадизмом», «салафизмом», «ваххабизмом» — часто с приставкой «нео». Но за всеми этими понятиями стоит одно и то же. Одновременно это и политическая практика.

У исламизма четыре уровня. Первый — умеренный. Это, скажем, турецкий вариант. Его приверженцы не спешат, считают, что идеи ислама должны постепенно укорениться в обществе. Они действуют в рамках конституции, не поддерживают революций и ждут, пока все за них проголосуют. Для них важно добиться понимания со стороны Запада. Второй уровень — умеренные радикалы (странное словосочетание, но все же). Они не готовы долго ждать и призывают выходить на улицы, проводить демонстрации; они печатают листовки, убеждают людей, создают партии, даже нелегальные. Третий уровень — радикалы. Это толпа, которая бьет машины, устраивает поджоги, призывает к революции. И четвертый — экстремисты. Они хотят построить исламское государство сегодня, в крайнем случае — завтра. Конституция для них — пустой звук. Они отвечают только перед Аллахом и не остановятся ни перед чем. Это фанатики, которые заодно хотят отомстить.

Отомстить кому и за что?

Если ислам — лучшая религия, а Мухаммад — последний из пророков, почему мусульмане полторы тысячи лет проигрывают Западу — и в экономике, и в войнах? Из-за этого у мусульман формируется комплекс неполноценности: «я мусульманин, пять раз в день молюсь, а компьютер сделать не могу и самолет не могу, и оружие у меня все американское, французское или старое советское…» Особое раздражение у них вызывает вестернизированная часть мусульманской элиты — эти люди хорошо живут, пьют виски, водку, их дочери носят мини-­юбки, и все потому, что они ­отошли от ­ислама, предали его. Экстремисты воюют против предательских элит. А заодно уничтожают тех, кто живет при неправедном правителе, — религия дает на это добро. Этим объясняется, например, ужасная гражданская ­война в Алжире в конце 1990-х — тогда экстремисты вырезали целые селения, в том числе женщин и детей. Запад для исламистов в каком-то смысле вторичен — его не так просто достать, а своих можно и свергнуть. Во время Арабской весны все кричали «демократия, демократия!», но было видно, чем это кончится, — радикальным и экстремистским исламом.

Где истоки терроризма? Есть ли в Коране призывы убивать неверных?

В Коране есть призыв убивать язычников, многобожников, пока оставшиеся не примут ислам. Экстремисты следуют этому принципу. Они говорят, что ведут справедливую борьбу, джихад или газават. Это борьба на пути ислама, во имя ислама, против всего, что мешает исламу (как, например, карикатуры на пророка Мухаммада). И отвечают они за свои действия не перед начальником, не перед конституцией, а перед Аллахом. Они наказывают Запад за плохое отношение к исламу и за отказ от религии вообще. Они считают, что Европа и Америка отвернулись от монотеизма и ведут себя как язычники, а то и безбожники. А с ними — разговор короткий.

Угрожает ли ислам Западу?

Говорить в категориях угрозы, искать виноватых — некорректно и провокативно. Я подхожу к исламу и Западу как к явлениям одного порядка, как к неким социокультурным системам. И сейчас между ними — конфликт. Назовем его конфликтом если не цивилизаций, то уж наверняка ­идентичностей. К сожалению, этого не хотят признавать: это неудобно и неполиткоррект­но. Некоторые ученые считают, что это пройдет само по себе. Но ведь есть Исламское государство, Аль-Каида, талибы, Иран. В Европе растет число мусульман, сохраняющих свою религиозную идентичность на протяжении поколений. Конечно, кто-то адаптируется, но мы-то часто имеем дело не с ними. Эти люди смотрят на Ближний Восток — а там Арабская весна под знаменем ислама...

Как европейские государства должны на это реагировать?

Сложный вопрос. Если потакать мусульманам, например запретить рисовать карикатуры, исламисты решат, что побеждают, и еще сильнее возбудятся. Если не позволять строить минареты (вообще препятствовать строительству мечетей, как в России, в Москве), встанет справедливый вопрос: разве у мусульман нет права иметь свои храмы? Толерантность воспитывается поколениями, и мы не успеваем за изменениями. Если раньше в Европе было 15 млн мусульман, то теперь свыше 40 млн, и их число растет. Здесь у каждого своя правда.

Как в России построена государственная политика по отношению к исламу?

У нас ее нет. Мы родом из Советского Союза: для нас религия долго была уделом стариков и слабых женщин, чем-то вторичным. А сейчас выясняется, что это фактор общественной и политической жизни и Кремль сам нуждается в дополнительной ­религиозной легитимизации, чтобы лучше выглядеть в глазах общества.

К исламу отношение непонятное. Россия — поликонфессиональная ­страна: у нас чуть больше 16 млн мусульман — граждан России и еще около 5 млн мусульман-мигрантов. Власть хочет, во-первых, чтобы все они были ей лояльны и, во-вторых, чтобы приоритет был за гражданской, а не национальной или религиозной идентичностью: то есть мы в первую очередь россияне, а потом уже чеченцы, татары и мусульмане. Но ­исламская идентичность зачастую противостоит гражданской. И одна из причин — позиция российского государства, позволяющего ­православию ­позиционировать себя как религию номер один. Получается, что у православия есть эксклюзивное право на формирование российской гражданской идентичности. Кроме того, и это тоже важно, все происходящие в мусульманском мире процессы: исламизация, рост радикализма и т. д. — идут, пусть не в таких масштабах и у нас, в России.

Государство придумало формулу: лояльный ислам — хороший, а новый, арабский фундаменталистский — плохой, враждебный, бандитский, и его надо подавлять. Однако постепенно становится понятно, что ислам слишком многогранен, разнообразен, чтобы примитивно делить его на «свой» и «чужой». Ситуация намного слож­нее. И сейчас власть не знает, что делать с исламом.

Зато (это уже в связи с обострением отношений между Россией и еврохристианским миром) стало заметнее сходство антизападных ксенофобий в официальной российской идеологии и в радикальном исламизме.