Акционеры добра

В благотворительном фонде «Справедливая помощь», который до своей гибели возглавляла Елизавета Глинка, возник конфликт: нового директора обвинили в том, что она сняла дополнительный офис, начала проводить стратегические сессии и назначать рыночные зарплаты. «Из фонда пропал сам дух доктора Лизы, подвижничество, бессребреничество, альтруизм, граничащий с безумием», — говорили сотрудники, оказавшиеся в оппозиции к руководству.

В этих словах сконцент­рирован комплекс устойчивых представлений. Благотворительность — это пламенное сердце, героизм и страсть. В этой сфере люди должны получать три копейки, сидеть в подвале и трудиться круглые сутки. Финансовые планы, услуги консультантов, показатели эффективности годятся для бизнеса или госслужбы, но не для благотворительности. Ее миссия — не работа, а служение. «Тот, кто получает зарплату за помощь людям, неизбежно вызывает подозрение в нечистоте мотивов: дескать, он просто отрабатывает вознаграждение», — говорит Владимир Берхин, президент благотворительного фонда «Предание».

Об этих архаичных и убийственных для дела представлениях пишет американский предприниматель и общественный деятель Дэн Паллотта в книге «Неблаготворительность: как ограничения работы НКО ослабляют их потенциал». Автор, прославившийся инновационными проектами в области фандрайзинга, благодаря которым компания Pallotta TeamWorks собирала сотни миллионов долларов на борьбу с раком груди и со СПИДом, задает справедливый вопрос: почему бизнесу позволено играть вдолгую, вкладываться в продвижение, нанимать высокооплачиваемых профессионалов и показывать рост, в то время как «третий сектор», занимающийся решением сложнейших социальных задач, борющийся с голодом, болезнями и нищетой, должен сидеть на хлебе и воде? Он не имеет права рачительно распорядиться привлеченными средствами, извлечь прибыль, рекламировать свою деятельность, мотивировать сотрудников. Как заметил преподаватель Гарвардской школы бизнеса Аллен Гроссман, «некоммерческий сектор является единственным сектором экономики, чье название начинается с отрицания».

Эти запреты берут начало в пуританской морали: никакая деятельность по приумножению богатства не угодна Богу, и всякий, кто заботится о своем капитале, совершает грех. Это не мешает людям заниматься никаким сверхприбыльным и даже аморальным бизнесом, но чувство вины и греха принято снимать добрыми делами, то есть благотворительностью. При этом смешивать грех накопления богатства и его искупление через пожертвования запрещено. В итоге, научившись секвенировать геном, запускать беспилотники и управлять транснациональными корпорациями, в отношении идеологии доб­рых дел люди недалеко ушли от дремучих представлений. Мы не сомневаемся, когда платим за продукты и услуги бизнеса высокую рыночную цену, закрываем глаза на сверхдоходы топ-менеджеров корпораций, потому что понимаем, что не будь коммерции, все прозябали бы в военном коммунизме. Иное дело некоммерческий сектор… Ханжеская мораль запрещает ему пользоваться теми же инструментами, что и бизнесу. В результате работа в этом секторе непривлекательна для сильных управленцев, и он не растет — в США с 1970-х годов суммарные пожертвования нации застыли на уровне 2% ВВП. «Неужели мать ребенка, который только что умер от птичьего гриппа, утешит тот факт, что неудавшаяся попытка спасти ее сына никому не принесла прибыли?» — риторически вопрошает Дэн Паллотта.

Чтобы оценить эффективность благотворительной организации, ей всегда задают один и тот же вопрос: какой процент от привлеченных вами средств идет на реализацию программ? Иначе говоря, сколько денег вы отдаете на помощь, а сколько забираете себе? С точки зрения Паллотты, этот критерий на корню подрубает весь потенциал НКО. Ведь вложения в инфраструктуру, в высококлассных специалистов и оборудование, в рекламу и маркетинг, не говоря уже про разработку бизнес-модели, которая позволит умножить каждый пожертвованный доллар, будут приносить в долгосрочной перспективе все возрастающую пользу благополучателю. Но — нельзя. По мнению обывателя, подобные расходы являются «тратой на себя» или «пиаром», а с точки зрения закона — недобросовестным обогащением. Некоммерческая организация обязана одной рукой собрать деньги, а другой — их тут же раздать. «Зависший компьютер или интернет могут в ответственный момент лишить кого-то помощи, — говорит Владимир Берхин. — Никто не удивляется, когда коммерческая фирма вкладывает средства в обучение сотрудников, в их психологическую разгрузку, в их компьютеры или питание, чтобы повысить их продуктивность и свои успехи. А чем хуже сотрудники фондов?».

Однако соцопросы показывают, что жертвователи хотят видеть минимум 85% сборов вложенными непосредственно в помощь. «Это все равно, что спрашивать людей, как долго, по их мнению, должна длиться операция по пересадке сердца, а затем использовать их ответы для разработки стандартов для хирургов», — замечает Паллотта.

Конечно, благотворительные фонды должны отчитываться перед донорами, но надо грамотно задавать им вопросы. Насколько квалифицированы сотрудники? Как деятельность организации оценивают ее подопечные? Велики ли достижения организации по сравнению с аналогичными? Каким образом вы измеряете собственную эффективность? Каковы ваши планы на ближайшие 10 лет? Используете ли вы новые подходы, позволяющие наращивать объем средств, идущих на программы и т. д. — все то, что спрашивают акционеры. «Социальное предпринимательство мало отличается от обычного, и, может быть, — пишет Дэн Паллотта, — никакого отдельного некоммерческого сектора вообще быть не должно. Самый действенный способ призвать 6 млрд людей стать более любящими и больше жертвовать — это капитализм. Привлеките капитал для пропаганды этой идеи, предложив выплачивать прибыль на инвестиции, наймите лучших руководителей этой работы, создайте рекламу, которая будет сообщать об успехах. Переиграйте капитализм на его собственном поле, и тогда он будет готов позволить вам сделать это».