Предрассудки
для образованных

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ РУВИНСКИМ ВЛАДИМИРОМ ВЛАДИМИРОВИЧЕМ ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА РУВИНСКОГО ВЛАДИМИРА ВЛАДИМИРОВИЧА.

Cовременная Наука стала источником новых страхов и суеверий.

Богов первым на земле соз­дал страх», — сказал еще в I веке н. э. римский поэт Публий Папиний Стаций. Полностью избавиться от страхов, как предлагают некоторые авторы пособий в жанре селф-хелп, вряд ли возможно: это биологически заложенная эмоция.

Американский психолог Кэррол Изард — создатель теории дифференциальных эмоций — пишет, что страх мобилизует человека на спасение или поиск защиты. Но он же лежит в основе мифов и суеверий — веры в сверхъестественные силы, благодаря которой окружающий мир кажется понятнее и безопаснее. Магические верования, как писал Ирвин Ялом, американский психолог-экзистенциалист, защищают от страха перед неотвратимостью старения и смерти, бессилия и одиночества.

Страхи стары как мир, но если раньше наука развеивала многие из них, объясняя, как устроена жизнь, то теперь сама стала их источником. В 1950-х годах психолог Карл Густав Юнг с иронией заметил: «Если раньше к людям являлись ангелы, то теперь их похищают инопланетяне». Собственно, инопланетяне — часть современной мифологии, основанной уже на околонаучных представлениях о мире.

Сегодня люди не верят, что ведьмы насылают чуму, но опасаются озоновых дыр, прививок 
и продуктов ГМО. Назвать эти страхи суевериями уже нельзя, ведь в их основе ­— некие формально научные, рациональные доводы, а не мистика. 
И не всегда эти опасения неоправданны. Конечно, на содержании страхов отражается и свойственная большинству людей настороженность ко всему новому: при Петре I и Екатерине II россияне, например, противились диковинной тогда картошке и прививкам от оспы (за которые даже доплачивали). Но сейчас в эпоху стремительного развития науки и техники именно научные открытия становятся основным поставщиком страхов и основанных на них предубеждений. Об открытиях говорят и пишут зачастую тенденциозно, затем их публично опровергают, и появляются контртеории. Информации становится все больше, времени на ее анализ и осмысление — все меньше. Люди бессознательно экономят умственные усилия, и поэтому «естественная» реакция на научные дебаты — либо недоверие ко всем их участникам, либо бездумное принятие удобной точки зрения. Ведь нам свойственно учитывать только те мнения и данные, которые эмоционально и интеллектуально вписываются в нашу картину мира, которые приняты в нашей «референтной группе» и не мешают нам чувствовать, что мы «все делаем правильно».

Выбирай сам

Впрочем, и традиционные суеверия никуда не делись. Проведенный в 2013 году опрос «Левада-центра» показал: в приметы верят 51,5% россиян, в вещие сны — 42,7%, в предсказания астрологов — 27,9%, в инопланетян — 25,9%. За годы наблюдений с начала нулевых эти цифры почти не изменились. Конечно, одно из напрашивающихся объяснений — низкий уровень научных знаний. Его попытались проверить социологи «Левада-центра» и НИУ ВШЭ, попросив респондентов подтвердить или опровергнуть ряд утверждений. Выяснилось, что 42,4% опрошенных согласны, будто «вся радиация создана человеком», а 50,4% — с тем, что «антибиотики убивают не только бактерии, но и вирусы». Еще 46,8% полагают, что «обычные растения — картофель, помидоры и т. п. — не содержат генов, 
а генетически модифицированные — содержат».

Подобные ответы свидетельствуют об активном формировании стереотипов, заблуждений, предрассудков, считает социолог «Левады» Ольга Караева: «Этот процесс усугубляется из-за крайне низкого иммунитета россиян к псевдонаучным данным». Причем даже высшее образование здесь не помогает, так как значимой разницы 
в ответах выпускников школ и вузов не оказалось.

Причину этого социолог видит в недостатке 
у большинства россиян критического мышления. Люди не умеют отделять доверие к информации от доверия к ее источнику, оценивать достоверность и доказанность тех или иных утверждений, сопоставлять данные из разных каналов. Косвенно об этом свидетельствует тот факт, что 51% наших граждан берут информацию только из одного источника. Для 85% из них это — телевидение («Первый канал», «Россия-1» и НТВ), которому доверяют и который считают объективным большинство опрошенных. «Среднестатистический россиянин — пассивный получатель информации, не стремящийся ее верифицировать, — подытоживает Ольга Караева. — Все это создает среду, восприимчивую к транслированию нужных стереотипов и заблуждений».

Но мы не одиноки в своем невежестве. Данные опроса, опубликованные в 2014 году ­Национальным научным фондом США (NFS), показывают, что 26% американцев уверены, будто Солнце вращается вокруг Земли, а 41,5% считают астрологию наукой. Менее половины опрошенных имеют «прекрасное» или «хорошее» представление о том, чем вообще занимаются ученые 
и инженеры, а большинство американцев уверены, что потенциальные опасности научных открытий перевешивают выгоду от них. Скепсис в сочетании с невежеством — хорошая почва для манипулирования. На руку ему играет 
и известный американский рационализм, берущий начало в протестантской этике и либерализме. Американцам со школы объясняют, что быть «рациональным картезианцем» — правильно, и пиарщики апеллируют к их праву сделать собственный выбор, чтобы продать им нужный товар. Забивать голову россиян идеями и опустошать их карманы пока можно без таких изысков.

Показательна история, происходившая в США в 1950-х годах. К тому времени медики и ученые однозначно доказали вред курения. Табачные компании были в панике: им грозил обвал продаж. И тогда их пиарщики придумали гениальный ход. Вместо того чтобы дать бой науке и заведомо проиграть, табачники поддержали альтернативные исследования. Компании создали свои исследовательские институты 
и общественные движения по вопросам охраны здоровья. Нужны они были лишь для одного: посеять у потребителя сомнения в результатах медицинских исследований, свидетельствующих о вреде курения. Схема была простой. Выводам независимых ученых противопоставлялись мнения «своих», имеющих те же научные степени. Ученых, готовых сомневаться в том, что курение провоцирует рак, подкупать было не нужно. Некоторые, например, совершенно искренне отстаивали гипотезу о том, что рак — заболевание генетическое. Таким образом, перед американскими потребителями ставился ложный по сути, но идеологически выгодный выбор: мы предлагаем информацию, а ты сам взвешивай «за» и «против» и делай выбор. «СМИ льстили потребителю: будьте рациональными, не доверяйтесь одному мнению, подключайте сомнение!» — комментирует Михаил Маяцкий, доктор философии швейцарского Университета Фрибурга, профессор отделения культурологии НИУ ВШЭ. Абсолютно тот же принцип, говорит он, применяют и сейчас: «Например, устраивая дебаты о полезности или токсичности продуктов, о влиянии определенного питания на ожирение, о вредных веществах в нашем быту, о климатических переменах и об антропогенном факторе».

Подобные методы воздействия обкатывались на людях с первой трети ХХ века, когда PR-индуст­рия только зарождалась. Законодателем мод 
в то время был живший в США Эдвард Бернейс, племянник Зигмунда Фрейда. Он первым использовал идеи психоанализа о подсознании для манипулирования массами, поскольку считал, что на человеческий выбор — идет ли речь о выборе президента или костюма — больше всего влияет темная и бессознательная сила, а не рациональные доводы. Этой силой, утверждал он, можно управлять. Например, дав ей выход в бесконечном потреблении товаров. Его идеи пришлись как нельзя кстати американским политикам 
и корпорациям. Последних беспокоило, что люди при росте производства покупали новые вещи достаточно редко, потому что выбирали более качественное и долговечное. Это грозило переизбытком товаров. Политики же были озабочены тем, как легко люди и целые народы в Первую мировую войну погружались в насилие и бунты. И Бернейс придумал, что товары массового спроса можно покупать ради мечты и удовольствия, и наступила новая эра — общество потребления. Власти вместо граждан получили управляемых, далеких от мысли о бунтах потребителей, а корпорации — новые возможности зарабатывать.

Бернейс также первым совершил классический пиар-ход: нанял ученых мужей — психологов — чтобы они писали статьи о том, как замечательно повлияла на самочувствие человека покупка того или иного продукта. Потом он выдавал эти доклады за независимые исследования, тем самым подстегивая бездумный спрос. Манипулировать общественным мнением тогда было проще, так как многие принимали за чистую монету любое напечатанное слово. Например, публикация 
в газетах заметок об акции, организованной Бернейсом в Нью-Йорке по просьбе табачных компаний, ввела в моду женщину с сигаретой. До этого мужья запрещали курить женам на публике, и на это было социальное табу. Но Бернейс попросил фотомоделей закурить при всех на ежегодном параде, обернув для репортеров дело так, что женщина с сигаретой стала символизировать свободу, уверенность и независимость от мужчин. Продажи взлетели. Табачники были в восторге.

Подобные технологии практикуют сейчас 
и правительства, и корпорации. Например, раньше считалось, что загар вреден, затем — что это признак здоровья, сейчас медицина вновь говорит 
о вреде солнечных лучей. В советском детстве нас учили, что фрукты едят после еды — как десерт. Сейчас диетологи рекомендуют поступать на­оборот. Или взять вино или пиво: то они вредны, то полезны. При этом сама постановка вопроса о вреде или пользе в целом — упрощение 
и потому уже манипулирование сознанием. Речь ведь должна идти о том, кому и какие продукты в каких количествах нужны. «Коллективное восприятие всегда упрощенное — без полутонов 
и излишней глубины. Все факты фильтруются 
и сводятся к набору известных стереотипов — так нам легче потреблять входящую информацию и формировать свое мнение о ней. Отсюда 
и рождаются мифы — упрощение, сведение 
к стереотипу, искажения информации формируют массовые представления о мире», — рисует картину гендиректор пиар-агентства Communica Михаил Умаров.

«В некотором смысле определенное незнание или невежество выгодно и производителям, и политикам», — считает Михаил Маяцкий. Об этом прямо говорил Эдвард Бернейс, который был уверен, что только так власти и бизнес смогут контролировать непредсказуемую толпу. Он первым основал подставную организацию, которая проводила опросы общественного мнения, показывающие, что Гувер опережает Рузвельта на президентских выборах 1932 года. Правда, Гуверу это не помогло, и автор «Нового курса» въехал в Белый дом. Рузвельт отказался от идеи, что народ темен и не разумен, но опыт и открытия Бернейса оказались востребованы в нацистской Германии. Например, его работа «Кристаллизируя общественное мнение» была настольной книгой главного идеолога нацизма Геббельса.

«Есть определенное количество фактов об окружающем нас мире, о новых продуктах, услугах, экологии и так далее, — говорит Михаил Умаров. — Но гораздо больше интерпретаций этих фактов, которые формируются людьми, группами людей и организациями». Интерпретаторами выступают как раз те самые носители «экспертного знания»: медики, диетологи, косметологи, фармакологи, продавцы и так называемые трендсеттеры — люди, диктующие моду и новые тренды. Действуют ли они по чьей-то воле, если выступают в унисон? «Чаще всего да», — знает гендиректор Communica. Ведь, скажем, загар или его отсутствие могут обогатить очень многих: производителей кремов, зонтиков, владельцев отелей, прибрежных кафе, клиник, авиакомпании и турфирмы. Список легко продолжить. «Чаще всего именно компании запускают такую волну. Способы хорошо известны — пиар, тестимониал, общественные советы, вирусные коммуникации, социальные сети и так далее. В общем, принцип Cui prodest еще никто не отменял», — замечает он. Однако такое манипулирование, став повсеместным, вызывает 
у аудитории усталость и отторжение.

«Доверься своему сомнению»

Москвичка Евгения Н., 28-летняя мать, не стала делать своему сыну прививку против коклюша, столбняка и дифтерии. Она боялась осложнений, которые может вызывать вакцина АКДС, особенно — как пишут на тематических форумах 
в интернете — отечественного производства. Евгения заинтересовалась идеями Галины Червонской, бывшего вирусолога. Та выступает против прививок, считая, что все инфекционные болезни — от плохой гигиены, а вакцинация — это пролоббированные интересы фармакомпаний, зарабатывающих на доверчивых людях деньги. Более того, настаивает Червонская, «негативные последствия вакцинации могут быть опаснее самих инфекций». «Главная идея была — закалять детей и дать возможность переболеть организму самому, чтобы выработался естественный иммунитет», — вспоминает Евгения. Свое мнение она поменяла, когда сын в 8 лет заболел коклюшем. Возник риск серьезного осложнения на мозг, но врачи успели вмешаться и спасти мальчика. Сейчас ему предстоит многомесячное восстановление. «Это, конечно, ужасно, я просто понятия не имела, что это за болезнь и думала — пронесет», — говорит она.

Евгения упустила важную деталь. Она изучила много информации о вреде прививок (достоверной или нет — другой вопрос) и почти ничего  — о вреде и опасности самих болезней, а также вероятных последствий отказа от вакцинации. В результате страх перед прививками взял верх над страхом заразиться. Но дело даже не в том, правильным или неправильным было решение Евгении. Главное, брала ли она в расчет все рис­ки или только те, на которые кто-то обратил ее внимание?

В конце прошлого века в странах бывшего СССР возникла вспышка дифтерии, которая длилась 10 лет. С 1989 по 1999 год ей переболело 150 тысяч человек, из них более 4 тысяч умерли. Московский НИИ эпидемиологии и микробиологии им. Г.Н. Габричевского, исследовав причины, пришел к однозначному выводу, что эпидемия возникла из-за массового отказа от вакцинации 
и только благодаря прививкам ее удалось обуздать. Безусловно, привитые дети и взрослые тоже болели. И даже в тяжелой форме. Но, как говорится в заключении на сайте НИИ, «среди привитых детей и подростков удельный вес токсических форм дифтерии был в 4,65 раза ниже, чем у непривитых», а у взрослых — в 2 раза.

Сегодня в России растет уровень заболеваемости корью — острой вирусной инфекцией, грозящей тяжелыми осложнениями. В 2013  году корью заразились 2,3 тысячи человек, что на 10,2% больше, чем годом ранее. Медики напрямую связывают это с отказом от прививок. Не лучше обстоят дела и за границей. В мае 2014 года чиновники американского здравоохранения сообщили, что уровень заболеваемости корью достиг максимума за 20 лет. С января по июль 2014 года было выявлено уже 514 больных, а ведь до этого считалось, что болезнь в стране практически ликвидирована. 85% заболевших не были вакцинированы — по регигиозным, философским и личным возражениям, сообщил правительственный Центр по профилактике 
и контролю заболеваний. Симптоматично, что половина заболевших — старше 20 лет. То есть их в детстве не привили родители.

Казалось бы, факты говорят о том, что вакцинироваться нужно. Но антипрививочное движение имеет множество сторонников по всему миру, а в России таких, как Евгения, с каждым годом все больше. Споры о вакцинации начались еще во второй половине XIX века в Великобритании и США, и тогда ее противники выдвигали в основном религиозные аргументы. Сегодня они апеллируют к научным исследованиям. 
В 1998 году британский гастроэнтеролог Эндрю Вейкфилд опубликовал статью в журнале The Lancet: обследовав 12 детей, он предположил, что вакцина MMR, защищающая от кори, краснухи 
и свинки, может вызвать сбой в работе иммунной системы и привести к развитию аутизма или болезней аутического спектра. Публикация стала основанием для иска родителей этих детей о компенсации, что породило у журналистов подозрения в финансовой заинтересованности доктора 
в результатах исследования. Доктор продолжал настаивать на своем, и его история вызвала резонанс и подкрепила массовое предубеждение против прививок.

Разумеется, без сомнений нет науки. Но гипотеза о вреде вакцинации, попав в СМИ, зажила своей жизнью. Причина этого, помимо всего прочего, в том, что у медиа и науки разные законы. «В научной литературе результаты исследований часто подаются в виде предположений и гипотез, то есть в форме, которую с трудом терпит простой, прямой, эмоциональный язык СМИ, — замечает Михаил Маяцкий. — Научные споры также часто касаются методологических проблем, вопросов “как” скорее, чем “что”. Но обывателя, на которого нацелены СМИ, не очень волнует, как получены результаты». То, что в науке было одной из версий, с подачи журналистов становится установленным фактом. 
И сомнение в вакцине, требующее перепроверки данных, порождает массовый страх. В результате сотни тысяч обеспокоенных родителей отказались вакцинировать своих детей. «Инсинуации 
о заговоре властей и медицинских учреждений 
с целью принести в жертву аутизму следующее поколение оставило до пятой части наших детей без защиты от краснухи, свинки и кори», — говорит в своем фильме «Иррациональная медицина» британский биолог, этолог и популяризатор науки Ричард Докинз.

Исследователи неоднократно проверяли 
и опровергали наличие связи между ­прививками­ и аутизмом. Один из самых любопытных экспериментов был проведен в Японии. Ученые Реабилитационного центра и Института психиатрии Иокогамы исследовали 31 424 детей 
в возрасте до семи лет и выяснили, что частота случаев аутизма у детей, рожденных после 1998 года, увеличилась с 48 до 117,2 на 10 тысяч человек. Но с начала 1990-х вакцинацию против кори, которую подозревали в провоцировании аутизма, в стране отменили. А значит, сделали вывод исследователи, причина заболевания 
в другом. Окончательно это решили проверить 
в США. Согласно данным, опубликованным в 2014 году, доктор Люк Тейлор с коллегами проанализировали десять исследований, охвативших 1,25 млн детей, и подтвердили, что связи между вакцинацией против детских болезней и аутизмом и аутистическими расстройствами нет.

Но сомнение, запущенное в медиа, само распространяется как ментальный вирус. Возникают разные домыслы, тем более что у реальной проб­лемы — роста количества детей с аутическими расстройствами — нет полного объяснения. «Слухи появляются там, где к информации есть интерес, но самой информации мало или ее источникам не доверяют. Сопутствующие факторы — либо высокое напряжение в обществе, либо, наоборот, скука. Тогда публика начинает придумывать», — говорит доктор философских наук, главный научный сотрудник Института востоковедения РАН Акоп Назаретян. Отсюда, считает он, возникли новые страшилки о конце света, о радиации из космоса и ужасной медицине, хотя за последние 200 лет продолжительность жизни выросла в четыре раза.

К началу 1960-х, когда прививка от кори еще не стала массовой, ежегодно этим вирусом заражались около полумиллиона американцев, в основном дети. Примерно 48 тысяч из них попадали в больницы, около 500 — умирали, еще больше становились инвалидами и теряли слух. 
В СССР статистика была не лучше. Сейчас же счет заболевших идет на десятки, максимум — сотни. Мы перестали воспринимать инфекционные заболевания как реальную угрозу здоровью 
и жизни. Именно в этом многие видят основную причину современной боязни вакцин: человек потерял изначальный страх перед болезнью, перенес его на прививки и при этом не дал себе труда взвесить риски.

Самое парадоксальное заключается в том, что движение против вакцинации охватило 
в основном людей с высшим образованием. Тех, кто уверен, что умеет самостоятельно делать выводы, и доверяет себе. «Чем лучше человек образован и чем больше он зарабатывает, тем выше вероятность, что у него есть предубеждения насчет вакцин, — пишет в блоге на “Снобе” Татьяна Василиу, член британской Королевской коллегии врачей. — И наоборот, в системе государственного здравоохранения, которой пользуются менее обеспеченные и образованные люди, я реже встречаю противников прививок». Возможно, это объясняется модой на индивидуализм, известное противостояние мейнстриму 
и государству в целом. Недоверие к официальной позиции само по себе становится верой, на которую работает масса энтузиастов, днем и ночью распространяющих непроверенные данные 
о вреде прививок. Поэтому даже заверения ВОЗ, что большинство доводов антивакцинаторов — «тревожное и опасное заблуждение», которое не подтверждается научными данными, тонут 
в информационном скепсисе. «По крайней мере начиная с Декарта, краеугольным камнем европейской рациональности стало сомнение, — говорит Михаил Маяцкий. — И вот теперь оно играет против самой науки».

Подорванное доверие

«У меня полуинтуитивное предубеждение против ГМО. Читал где-то когда-то, что проводили опыты на мышках и якобы второе поколение не могло давать потомство. Вроде раковых заболеваний больше», — пишет посетитель одного из интернет-форумов. Ему в ответ набросали ссылок с критикой ГМО, и лишь пара человек порекомендовали взвешенные научные материалы.

В январе 2014 года на вопросы «Левада-цент­ра» отрицательно отозвались о продуктах с ГМО 89% россиян, положительно — 4%. Около 90% посетителей портала Mail.ru ответили, что боятся последствий употребления ГМО-продуктов. 
А еще 17 лет назад, когда трансгенные продукты появились в России, против них никто не выступал. За это время от ГМО никто не умер, не заболел и не мутировал. Что же тогда произошло? Когда в 1953 году будущие нобелевские лауреаты по физиологии и медицине (1962 года) Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик открыли двойную спираль ДНК, научный мир был полон надежд: возможно, в механизм наследственности можно будет вносить коррективы. Открытия генетиков сулили революцию во многих областях, в том числе решение проблемы нехватки продовольствия: трансгенные злаки, овощи 
и фрукты, устойчивые к паразитам и условиям произрастания, обещали высокие урожаи. 
В 1987 году компания Monsanto, специализирующаяся на высоких технологиях в сфере сельского хозяйства, провела полевые испытания генно-модифицированных злаков, а в 1996 году выпустила на рынок первые трансгенные сою и хлопок.

Обвинители на Западе появились сразу, 
и снова — с религиозным рвением. Как можно вмешиваться в замысел Творца? То, что люди целенаправленно влияют на наследственные признаки, занимаясь отбором культур уже 
5 тысяч лет, не принималось критиками 
в расчет. Затем появились околонаучные возражения. В частности, против трансгенных продуктов выступил «Гринпис». Аргументация «зеленых» звучит весомо: «Многие ученые опасаются, что ГМО увеличивают риск возникновения пищевых аллергий, отравлений, мутаций, способствуют образованию опухолей, а также вызывают невосприимчивость к антибиотикам. Не исключена вероятность того, что чужеродная ДНК способна накапливаться во внутренних органах человека, а также попадать в ядра клеток эмбрионов, что может привести к врожденным уродствам и даже гибели плода».

В подобных случаях вступает в силу так называемый принцип предосторожности. «Согласно ему в делах, связанных со здоровьем 
и окружающей средой, если нет консенсуса по поводу вреда той или иной практики, бремя доказательства лежит на том, кто утверждает ее безвредность, — говорит Михаил Маяцкий. — Этот принцип присутствует в законодательствах многих государств». Однако так можно думать о любом достижении технического прогресса: неизвестно, как скажется повальная компьютеризация жизни человека на нашей психологии через полвека. А еще есть фаст-фуд, телевидение, внедрение робототехники во все сферы жизни. Доктор биологических наук, профессор МГУ Михаил Гельфанд регулярно выступает 
в СМИ, утверждая, что ГМО-продукты безопасны 
и даже полезны. Он считает, что страх перед ними иррационален, а к страху лишь подтягиваются аргументы. Но кому из ученых верить? Психологи говорят, что выбор здесь предопределен: если где-то кто-то говорит об опасности для здоровья и человек не знает ничего наверняка, он, как правило, займет позицию, гарантирующую status quo и безопасность. Тем более, если источник, говорящий об угрозе, авторитетен.

Конечно, в массовом сознании доверие к науке давно подорвано. Прошли те времена, когда она была окружена ореолом непогрешимости. «Только за последний век наука дала достаточно оснований для того, чтобы относиться к ней 
настороженно. Скажем, расовое учение совсем недавно считалось научным, с кафедрами, диссертациями и пр.; немало было ошибочных доктрин в медицине и экологии», — напоминает Михаил Маяцкий. Наука дискредитировала себя в ХХ веке и сотрудничеством с ВПК. Поэтому если раньше общественная этика шла за наукой — то есть то, что научно, считалось этичным, то сейчас маятник качнулся в обратную сторону и научные теории и практика тормозятся этическими и религиозными нормами, вплоть до суеверий. Есть и другой, менее явный аспект. Сейчас принципы самой науки во многих отраслях из-за грантовой системы сдвигаются в сторону медиа и маркетинга, что угрожает как научным результатам, так 
и репутации науки в целом.

Сложившаяся схема «умная наука» — «суеверная толпа» с посредником в центре не устраивает многих ученых, так как от ­общественного­ мнения косвенно зависит финансирование исследовательских институтов и лабораторий. «Наука должна стать менее высокомерной, более самокритичной и более терпеливой 
в работе с общественным мнением», — говорит Михаил Маяцкий. Для этого уже создаются новые механизмы, как, например, в совместном проекте парижского университета Sciences Po и Лозаннской федеральной политехнической школы. Ученые вместо простого сбора данных 
о климатическом сдвиге создают платформу — 
с медийным анализом проблемы, картографией споров. Она стала средством популяризации 
и тестирования экологического поведения.

Все мы, как бы ни были продвинуты, уязвимы для манипулирования и подвержены влиянию разных, порой ошибочных концепций. Уберечься от них нельзя, но можно хотя бы научиться видеть, когда тебя вербуют в сторонники той или иной точки зрения. Как заметил Ричард Докинз, разум должен быть открыт новому, но не настолько, чтобы из него вывалился мозг. 
И не надо бояться своих страхов: все мы им подвержены в той или иной мере. Уровень страхов, как говорит Акоп Назаретян, остается неизменным у человека на протяжении всей истории. Меняются только его источники. Но учитывать новые риски, взвешивать их труднее, чем действовать по привычной схеме. Поэтому надо учиться пользоваться несколькими источниками информации, фильтровать их, определять достоверность сведений и источников. Именно так мы должны делать свой выбор. А значит, 
и принимать на себя всю ответственность последствий своего решения. Биологически человек запрограммирован на страх, а не на оценку вероятностей негативных событий, 
и потому разум идет по пути наименьшего сопротивления. Порожденные страхом иллюзорные верования, конечно, ободряют человека. Но, как писал Ирвин Ялом, не позволяют ему познать свои чувства, мысли и желания. 
А значит, — сделать трезвый, ответственный выбор. Конечно, он сопряжен с тревогой, так как требует, чтобы человек сам отвечал за свои решения и поступки, а не полагался на веру, что есть другой, кто создает и охраняет его. Но именно такой выбор в итоге делает индивида мудрым, обогащает его и дает ему подлинную свободу.