«Сейчас последний момент, когда можно накачать деньгами
банковские ячейки»

О том, как природа испокон веков формировала экономику, науку и человеческие ценности, как она определяет нашу жизнь сегодня и существование планеты в ближайшем будущем, рассказывает ­автор недавно вышедшей книги «Природа зла. Сырье и государство» — культуролог, историк культуры, профессор Европейского университетского Института во Флоренции Александр Эткинд.   

HBR Россия: В ходе развития цивилизации природные ресурсы зачастую заменяли деньги. Справедливо ли утверждать, что в современном мире деньги — это нефть?

Эткинд: Начну издалека. Когда в Московском княжестве заканчивалось серебро — оно поступало только от международной торговли и его было очень мало, иностранным специалистам, наемникам, офицерам, докторам платили соболиными шкурками: основным ресурсом был мех. Испанская империя оплачивала труд серебром, которое добывала в нескольких шахтах Южной Америки. Иногда сырьем, которое при необходимости могло заменить деньги, был сахар, иногда соль или опиум.

Сегодня аналог всего этого — нефть. К середине ХХ века нефть стала доминирующей частью товарно-сырьевых потоков. За нее шли битвы, ее наличие или отсутствие решало исход войн. Сегодня половина мировой торговли — сделки, связанные с энергией, то есть с нефтью, газом, углем. До сих пор в некоторых странах, например в России, курс местной валюты зависит от цены барреля нефти. Огромные объемы валютных запасов и долгов по всему миру — петродоллары, полученные от торговли нефтью; к ним можно прибавить и газо-евро. Нефтью торгуют в десять раз больше, чем золотом. Сегодняшнюю финансовую систему разумно считать символической формой энергетического оборота. Но деньги далеко не всегда являются превращенной формой доминирующего ресурса; в других и более счастливых случаях они больше зависят от человеческого труда.

Можете ли вы показать на примере России, как работают государства, экономическая и политическая жизнь которых базируется на торговле нефтью?

Антропологи, прежде всего американские, называют такие страны «петро­государства». Лучшая книга на эту тему написана на примере Венесуэлы — это The Magical State («Магическое государство») Фернандо Коронила. Россия — одно из таких государств.

По данным середины 2000-х, в топ­ливно-энергетическом комплексе России (добыча нефти и газа, его транспортировка, прокладка и обслуживание труб, первичная переработка) занято 1—2% населения. Этот комплекс дает две трети российского экспорта, около половины государственного бюджета и 15—25% национального валового продукта. Получается, что совокупный труд 98—99% населения страны создает такую же ценность, как совокупный труд 1—2%.

Нефтяные потоки, которые идут через всю Евразию, нужно охранять. Поэтому в Российской Федерации многие занимаются охранным бизнесом — оберегают энергетические потоки, которые идут с востока на запад, и финансовые, которые идут с запада на восток, в Москву. Никто точно не знает, сколько у нас солдат, офицеров, охранников и юристов — тех, кто защищает потоки и решает конфликты, связанные с ними. Их может быть 5—10% трудоспособного населения. То есть, если считать по максимуму, 12% граждан России так или иначе работают в энергетическом бизнесе. Почти все они мужчины — отсюда гендерные различия, характерные для российской экономики. По правительственной статистике, эти люди зарабатывают намного больше, чем те, кто занят в других секторах экономики. В цене барреля расходы на транспортировку и безопасность выше, чем на добычу. Поэтому специалисты по безопасности в петрогосударствах занимают доминирующее положение.

Есть ли у России возможность пре­одолеть нефтяную зависимость?

Сырьевая зависимость заканчивается разными способами. Может кончиться сырье — как, например, в свое время треска в Северной Атлантике и соболь в Сибири. Государству, заточенному на использование этих ресурсов, трудно перейти на другой вид существования — это занимает десятилетия, если не столетия.

Есть масштабные примеры иного процесса: сырье не истощается, но цены на него резко падают, потому что появляются альтернативные виды сырья, которые лучше и дешевле выполняют сходную функцию. Новгородский бизнес по экспорту меха серой белки в Европу резко закончился, когда в дело пошла шерсть испанских и английских овец, появились новые породы этих животных, новые способы прядения и вязания шерсти. Другой пример — тростниковый сахар: цена и спрос на него упали, когда в XIX веке была выведена сахарная свекла.

Я уверен, что именно это произойдет с ископаемым топливом. Появятся новые виды регуляции и конкуренции, получит распространение возобновляемая энергия. Возникнут другие материалы, которые смогут заменить пластик. Например, известно, что один из самых эффективных способов бороться с загрязнением воздуха — сажать леса: они производят кислород и абсорбируют углекислый газ. С этой задачей молодой лес справляется во много раз лучше, чем старый. Значит, появится много древесины, которая благодаря новой химии и технологиям придет на смену разным видам пластика. Эти новые разлагаемые материалы не будут засорять мир. Спрос на нефть будет стабильно падать, но полностью никогда не исчезнет.

Люди, корпорации и государства, которые живут за счет нефти, готовятся к снижению нефтяных цен. Они понимают, что сейчас — последний момент, когда еще можно накачать деньгами банковские ячейки.

Первый вариант развития событий — исчерпание ресурса — кажется вам неправдоподобным?

В XIX веке известные ученые прогнозировали истощение угля. Сейчас стало ясно, что он останется лежать там, где лежал, и эти запасы не будут востребованы. Точно так же в конце ХХ века предсказывали истощение нефти и рост цен на нее. Это был приятный прогноз для тех, кто занят в этом огромном бизнесе. Но он не подтвердился, и для меня нет сомнений, что большая часть нефтяных запасов, от которых зависит капитализация энергетических компаний, также останется там, где лежит. Воздух кончится раньше нефти.

Вы имеете в виду экологическую ситуацию на планете?

Конечно. Сценариев будущего много, и сказать, какой из них осуществится, невозможно. Неолиберальный сценарий подразумевает появление новых способов регуляции, новых налогов, выплат, цен. Европейский Союз объявил программу повышения цен на выбросы. Пока эта цена ничтожна. Если она увеличится в десятки раз, то станет новым фактором производства — таким же важным, как земля, труд, капитал. Когда любой производственный процесс, будь то добыча нефти, изготовление смартфона или перевозка пассажиров, будет оцениваться в единицах выбросов, все изменится.

Я думаю, однако, что отдельное государство, даже большое и могущественное, не сможет справиться с этой регулятивной работой. Потому что если в одной стране повысятся цены на те же смартфоны, их производство перенесут в другую страну и мировая конкуренция все вернет на круги своя. Значит, должно появиться межгосударственное образование, наделенное властью, которое возьмет на себя функцию регулирования. Пока подобного образования не существует.

Если такой сценарий все же осуществится, к каким изменениям в мироустройстве это приведет?

Смена сырьевой платформы всегда изменяет мир. Множество людей и компаний обанкротится. Поднимутся производители альтернативных источников энергии — например, солнечных модулей. Уменьшится или скорректируется роль городов. Изменится направление энергетических и финансовых потоков: возобновляемые виды энергии, в отличие от нефти, географически распределены — солнечные батареи или ветряные мельницы можно ставить почти везде. С точки зрения равенства и благополучия людей, это будет позитивным процессом.

Менее мирный сценарий связан с экологическими катастрофами?

Да. Самые большие и процветающие города планеты формировались на критических перекрестьях мировой торговли — в портах, дельтах рек, удобных гаванях. Поэтому, вероятно, их первым делом и затопит. В других местах будет проваливаться вечная мерзлота. В Сибири на ней располагаются города, железные дороги, аэропорты, газовые трубы. В третьих местах перестанет расти зерно и другие культуры, которые произрастали там испокон веков и от которых зависит население этих стран. Начнутся войны. Некоторые историки считают, что войны и бедствия в Северной Африке и на Ближнем Востоке имеют, среди прочих, климатические причины. 

На такие события люди могут реагировать только одним способом — массовой миграцией. В ответ государства будут вводить чрезвычайное положение, строить стены, ограничивать свободы, приводить войска в боевую готовность. Мы уже видим, как это происходит. Демократические способы принятия решений в таких ситуациях не работают. Все это может привести к остановке финансовых потоков и даже экономической деятельности. Начнется новый передел мира.

Какой вариант развития событий кажется вам наиболее вероятным и через какое время произойдут видимые изменения?

Человечество в целом не настолько умно, чтобы пойти мирным путем: его суммарного IQ может не хватить на то, чтобы проводить нужные преобразования заранее. Так что стоит ждать сочетания разных сценариев. Уже сейчас климатические изменения затрагивают многие страны. Поскольку ничего не делается, чтобы предотвратить катастрофическое развитие событий, лет через 10—15 где-то грохнет. Тогда, возможно, наученные этим уроком, люди начнут что-то предпринимать. 

Как эти изменения отразятся на России?

Многие верят, что Россия — выгодополучатель глобального потепления. Она может выиграть от климатических изменений с экономической, военной, политической точек зрения. По советской классификации 60% российской территории было занято вечной мерзлотой. Эти данные устарели: мерзлота постоянно отступает на север — и появляются все новые области плодородного земледелия. Уже сейчас успехи России в сфере зерновой торговли связаны с потеплением. Тают льды в Северном Ледовитом океане — появляется новый морской путь в Китай, о котором мечтали советские деятели. Где-то будут лопаться или проваливаться трубы, но их можно заменить — это ничто в сравнении с потенциальными бедами Лондона. И даже потоки миграции, которыми грозит обмеление рек и засуха в Средней Азии, не принесут существенного вреда России. Где-то мигрантов, наверное, будут встречать пулеметами, но многие из них найдут работу и будут обустраивать земли, которые освободятся от вечной мерзлоты. 

Северные части планеты теплеют вдвое или втрое быстрее южных; северная природа особенно уязвима, я уж не говорю о северных портах, начиная с Петербурга. Прямым результатом климатического кризиса станет падение спроса на нефть и даже на газ. Боюсь, нас ждет много неприятных сюрпризов.

Вы рассказали, как природа и ресурсы влияют на настоящее и будущее человечества. А что было в прошлом? Можете ли вы привести исторические примеры?

Природа во многом определяла развитие цивилизации. Там, где крестьяне сжигали лес и работали в поле, появлялись деревни — и чем плодороднее оказывалось поле, тем плотнее было население. Излишки зерна у людей забирало государство, которое базировалось в городах. Города, в свою очередь, возникали на перекрестках торговых путей и там, где находились месторождения уникальных ресурсов — скажем, золота или камня. В древнейшем памятнике мировой литературы «Эпосе о Гильгмеше» важную роль играет кедровый лес: герои сражаются с исполином, который защищает священные кедры. Владение уникальным сырьем давало власть: из него строили корабли, делали оружие и т. д. Торговые пути тоже определялись природой — реками, морями, погодными условиями, степенью защищенности бухт. География — такая же часть природы, как свойства сырья — химические и физические (например, камня, из которого делались топоры) или биологические (например, пушных животных, из которых производились меха и одежда).

Разные виды ресурсов добывали по-разному. Сказывалось ли это на становлении государств?

Разные типы сырья требовали разных институтов — рабства, крепостничества, частно-государственного парт­нерства. Приведу в пример сахар, который в какой-то момент распробовали западные люди. Сахарный тростник растет в особых условиях: ему нужна плодородная почва, много воды и солнца. Это сочетание было только на нескольких островах в Карибском бассейне — их так и назвали «Сахарные острова». Они были поделены между Британской и Французской империями. Кстати, Колумб, когда открывал Кубу и другие острова, наверняка думал не только о золоте, серебре и пропитании для команды, но и о сахаре. Его тесть был сахарным плантатором в Средиземноморье, и Колумб понимал, что это очень выгодное дело.

Постепенно сахар стал предметом промышленного производства и трансконтинентальной торговли. Маленькие кусочки земли, например Барбадос, в XVII веке давали доход, сравнимый с доходом от других колоний Британской империи, которые занимали гигантские территории.

Сахарный тростник — трудоемкий ресурс: чтобы возделывать его, нужно много людей. Поскольку население Сахарных островов было быстро истреблено или погибло от эпидемий, туда стали завозить черных рабов из Африки. Так появилась рабовладельческая плантация — позже этот вид эксплуатации труда распространили на табак и хлопок. У сахарного тростника также выявились особенности, которые отличали его от известных европейцам северных культур. Например, его нужно было рубить и сразу перерабатывать: он быстро гниет, в отличие от картошки, льна или зерна, которые могут храниться месяцами или годами. Поэтому плантация требовала непрерывного труда — опять же в отличие от выращивания зерна, которое характеризовалось сезонностью.

Непрерывный труд на плантации состоял из разных компонентов, за каждый из которых отвечали разные люди. Рабы выполняли тяжелую физическую работу. Специалисты занимались тем, что требовало особых навыков, которые приходили только с многолетним опытом, — скажем, рафинированием. Надсмотрщики заставляли людей трудиться. Сахарная плантация, по сути, была первой фабрикой: она часто так и называлась — фактория. Получается, что, помимо института рабства, возник коллективный труд, в котором расписаны все этапы, — то есть специализация.

А как возникло крепостничество и чем оно с институциональной точки зрения отличается от рабства? 

Крепостничество возникло там, где производили зерно. Эта работа требовала другого качества земли, других природных условий, другого количества и качества труда. Современное рабство — то есть не античное, а рабство на американском юге, на Сахарных островах — было ориентировано на получение прибыли. Нет прибыли — нет рабства. Когда немецкие химики на рубеже XVIII—XIX веков придумали, как производить сахар из свеклы (она могла расти на европейских полях, и делать сахар из нее было легче), монополия была разрушена и цены на сахар упали. Тогда плантации переориентировались на хлопок, но потом цены на него тоже стали снижаться, и рабству пришел конец. 

В отличие от рабства, крепостничество не было ориентировано на прибыль. Вывезти и продать зерно было некуда, но люди все равно работали, кормя себя и помещика. Крепостные поместья стали ответом на другие природные обстоятельства: географию, экологию, свойства земли и климата. Когда русские историки XIX века, в частности Василий Ключевский, стали изучать географическое распределение крепостных хозяйств, они обнаружили: чем ближе к Москве, тем их больше. Это объяснили военными нуждами: крепостные поместья создавались для обороны Москвы. Кроме того, они использовались для удержания людей на месте, чтобы приучать их к севооборотам: в условиях Нечерноземья только оседлое население могло обеспечить продуктивное земледелие. И, конечно, важной задачей было снабжение городов. Между циклическими работами у крестьянина было много свободного времени, он занимался ремеслами или уходил в город на заработок. Тут почти не было специализации труда.

Определял ли вид добываемого сырья отношение к труду? Например, кажется, что рабство должно было отвращать людей от работы.

Характер ресурса, трудоемкость его добычи — фактор важный, но не единственный. Одни ресурсы в силу своих природных свойств, например глубины залегания или редкости, требовали более творческого отношения к работе, большей импровизации, более глубоких знаний. Другие — только физической силы. Монотонную, не­творческую работу передавали рабам. Это та работа, которую впоследствии стали выполнять пролетарии, дети, а потом машины. Рабов заставляли трудиться с помощью физического насилия. Безусловно, такая мотивация не вызывала любви к труду.

Некоторую работу нельзя было поручить рабам. Это, например, работа лесорубов, шахтеров, мореплавателей — ее сложно контролировать: за этими людьми с кнутом не походишь. Взять тех же шахтеров — они трудятся глубоко в земле, в темноте, в страшной опасности. Чтобы, понимая все эти риски, выдавать на-гора продукцию, нужно быть высокомотивированным; шахтерская зарплата всегда была выше крестьянского дохода. Шахтеры должны были годами накапливать опыт и знания, только это позволяло им выжить и заработать.

Разные виды ресурсов порождали разные системы знаний. Металлургия дала начало алхимии, потом из нее развилась химия. Сочетание ответственной работы, высокого риска, хорошей оплаты вызывало новые явления. Например, отец Мартина Лютера был шахтером. Он стал совладельцем шахты, построил плавильную печь и сумел послать сына в университет. Сама реформация была связана с шахтами. История людей, религии и науки всегда связана с историей сырья.