Лев Рубинштейн

Поэт, публицист Лев Рубинштейн — сторонник полной эмансипации искусства: оно должно существовать автономно, само по себе — а уж как отзовется в обществе слово художника, предугадать никому не дано. Интервью брала Анна Натитник

HBR — Россия: Ощущаете ли вы влияние цензуры?

Рубинштейн: Нет, потому что я всегда принадлежал к неофи­циальной культуре. Для меня не было публичного пространства — но не было и цензуры. Цензура сама по себе не страшна. Всегда найдутся те, кто будет писать, что хочет, и те, кто сумеет обвести цензуру вокруг пальца: художник умнее цензора. Страшна самоцензура — когда автор сам себя хватает левой рукой за правую. Сегодня каждый, кого касается эта проблема, должен помнить: цензура запрещена законом.

Можно ли наше общество считать цивилизованным?

Цивилизованным можно назвать общество, для которого отдельно взятый человек важнее, чем государство; общество, члены которого не задумываясь заступаются за притесняемые меньшинства. Показатель цивилизованного общества — не уровень технологий, а социальные межличностные отношения. В этом смысле мы совершенно не цивилизованы.

Можно ли привить людям цивилизованность?

Да, но в нынешней ситуации — непросто. Наше общество патерналистское, оно зависит от начальства, государства, власти. Огромная часть населения смотрит наверх — как там себя ведут, что себе позволяют. Главный грех нынешней власти не в том, что она сажает людей и ворует (хотя это, конечно, страшные грехи), а в том, что она своим примером отравляет и развращает общественную атмосферу.

Как вы оцениваете способность современных людей вести диалог?

Сегодня человеку интереснее что-то сказать, чем услышать. В обществе значительно повышается градус агрессии. Во многом это связано с языком: когда люди употребляют одно и то же слово с разными значениями, они не договорятся. Хорошо, что есть интернет — он пытается заново создать коммуникационное пространство.

Сегодняшние события во многом связаны с тем, что мы не усвоили уроки истории. Какие это уроки, по-вашему?

Основная болевая точка — Вторая мировая война. Она не осмысленна и не осознанна — ни ее причины, ни ее последствия. А вот Европа поняла, что нужно делать, чтобы этого никогда не повторилось. Она поняла, что любые разговоры о национальном подозрительны, и стала объединяться: там уже невозможны споры из-за земли. Европейцы уяснили, что важнее всего человек, а не государство, не нация. В Германии, например, в первую тройку слов, вызывающих подозрение у людей, входит «народ».

Что вам нравится в нашей стране?

Мне одновременно и нравится и не нравится непредсказуемость. Когда меня спрашивают: «Может ли быть…», — я, не дослушав, говорю: «Может, все может».