«Гуманитарий, если он подлец, — уже
не ученый»

Когда в 1992 году доктор исторических наук Сергей Владимирович Мироненко возглавил только что образовавшийся Государственный архив РФ, его предупредили: на науку у вас не останется времени. Через 23 года из-за конфликта с министром культуры Мироненко покинул директорский пост и перешел на должность научного руководителя архива. «Я благодарен Владимиру Мединскому за перемены в моей профессиональной жизни. У меня наконец появилось время на науку, и я смог закончить книгу “Александр I и декабристы”», – говорит он.

HBR — Россия: Какова основная задача историка? 

Мироненко: Я с большим уважением отношусь к истории. Как бы ни пытались превратить ее то в продажную девку, то в персонал, обслуживающий высшие государственные интересы, я убежден: это наука. Цель любой науки — новое знание. Задача человека, который занимается историей, — находить новые факты. Мой учитель Петр Андреевич Зайончковский говорил: настоящий историк должен работать в архиве. Обобщение, осмысление, построение концепций — это уже следующая стадия: сначала нужно изучить факты.

История действительно превратилась в инструмент политической борьбы. В чем вы видите опасность манипулирования историей? 

Для чего вообще нужна история? Чтобы ученый удовлетворял собственное любопытство? Я считаю, что во многом — да. Настоящим историком, исследователем движет любопытство: он хочет узнать, как что-то происходило, почему и т. д. А для общества знание истории — необходимый элемент воспитания гражданственности. Нельзя быть гражданином своей родины, не зная ее подлинной истории. Нельзя быть Иваном, не помнящим родства. Посмотрите, например, что происходило после революции. В 1920-е люди отказывались от родителей, родственников, меняли фамилии. Можно себе представить такое общество? Оно действительно безумно! А вспомните официальный термин «бывшие люди», обозначавший эксплуататорские классы. Что должно происходить в умах людей, придумавших и подхвативших это выражение?

В истории есть все: и радость, и горе, и счастье, и огромные несчастья. Это все наша история. И когда кто-то говорит, что история отечества — только героизм, — это ложь. Надо иметь мужество говорить правду.

Зачастую те, кто переписывает историю, прикрываются как раз воспитанием патриотизма. По-вашему, что такое настоящий патриотизм? 

Это «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам». Это любовь прежде всего к тому месту, где живешь, к малой родине, к великой русской культуре, великой русской литературе. Чтобы воспитывать патриотизм, нужно изучать историю своего города или села, историю людей, которые жили там до вас. Вот в чем настоящий патриотизм. Зачем для этого переворачивать историю? Недаром Сталин, который укреплял свою личную власть, в 1930-е годы уничтожил краеведов. Казалось бы, люди занимаются историей своего края — что в этом такого?! А для Сталина это были самые настоящие враги: они мешали вдалбливать в головы людей его примитивные идеи.

Как свести манипуляции к минимуму? 

Нужно воспитывать настоящих историков — и в этом смысле очень важно фундаментальное образование. Я заведую кафедрой отечественной истории XIX — начала XX века исторического факультета МГУ и должен сказать: пока, несмотря на все реформы высшей школы, преподавание у нас идет традиционно по академическому, очень глубокому пути. Человек, который пришел в университет, должен пройти школу. Он должен читать литературу, знать источники, историографию. На каждом курсе он пишет работы — и постепенно получает навык излагать собственные мысли. Я благодарен моим учителям за то, что они научили меня: писать можно всегда — но зачем что-то списывать и переписывать? Они говорили: ценна ваша личность, ценно то, что вы думаете по поводу предмета, которым занимаетесь. Это невероятно важный посыл. Если преподаватель так ориентирует студента, то в конце концов из студента получается историк.

В научной работе должна быть видна личность ученого? 

Личность, естественно, всегда видна: никто не может спрятать свое «я». Чем больше времени проходит, тем лучше я понимаю слова Петра Андреевича Зайончковского, над которыми раньше иногда даже посмеивался. Он утверждал: человек, который занимается точными науками, может быть мерзавцем, подлецом — это не отразится на его исследованиях. А гуманитарий, если он подлец, нечестный человек, — уже не ученый. Сколько мы видим сейчас конъюнктурщиков, которые — бог знает ради чего, может, из-за желания появиться на экране — выдают невероятные «сенсации». Это же невозможно слушать! Мог ли я думать, что доживу до времени, когда идея марксиста Михаила Покровского о том, что история — есть политика, опрокинутая в прошлое, станет расхожим тезисом нашей пропаганды?

Почему в нашей стране возможны такие феномены, как сталинизм, «бывшие люди» и т. д? 

Они возможны не только у нас. Вспомните хотя бы хунвейбинов в Китае, Пол Пота в Камбодже. Подобные режимы могли возникнуть только в очень бедных государствах. Россия была бедной, отсталой, аграрной страной. Сейчас внимание многих историков привлечено к Первой мировой войне, к России накануне этой войны. Причины коммунистической диктатуры видят в том, что в те годы появилась масса вооруженных людей, которые привыкли убивать, которые годами были оторваны от нормальной жизни и действительно очень плохо жили у себя в деревне. Все это, плюс неурегулированность аграрного вопроса, давало пищу для революционных движений.

Что любопытно: большой террор был через 20 лет после революции, движение хунвейбинов в Китае началось примерно через 20 лет после образования КНР. Видимо, есть какие-то общие закономерности у этих режимов. К сожалению, сравнительной историей, изучением глубинных процессов занимаются мало. Но я уверен: время придет и это будет предметом специального исследования.

Как можно объяснить то, что официальные представители власти до сих пор не только не извинились за преступления сталинизма, но и даже не полностью признают их? 

Этот вопрос надо обращать к политикам, а не к историкам. Конечно, очень важно, чтобы исторические личности и их поступки были оценены по заслугам. То, что в России не было покаяния, и то, что с экранов телевизора — а это главный источник управления общественным сознанием — текут слащавые речи о великом Сталине, благодаря которому мы выиграли войну, — это огромная проблема. Мы выиграли войну благодаря русскому народу. Как-то Виктора Астафьева на одной из дискуссий спросили: как вы думаете, кто лучше воевал, немцы или мы? Виктор Петрович ответил: нет никакого сомнения — конечно, немцы. Они были гораздо более сноровистые, они воевали профессионально. А мы немцев трупами забросали. Русский народ принес неимоверные жертвы и победил — вопреки, а не благодаря Сталину.

Вы верите в то, что подобные мифы будут развенчаны? 

Безусловно. Есть замечательная русская пословица: черного кобеля не отмоешь добела. Сколько ни говори «великий Сталин», он от этого великим не сделается. Он великий преступник — это да. Или Иван Грозный, которому вдруг поставили памятник. Почитайте русских историков: Карамзина, Соловьева, Ключевского — и вы узнаете многое о его правлении. Да и современные историки открывают новые факты, отнюдь не обеляющие его поступки. Многие пишут о том, что такое опричнина, как она довела страну до полного разорения к концу правления Грозного, когда огромное количество земель просто перестали обрабатывать и они были заброшены, о том, что в правлении Грозного лежат корни смутного времени. Все это известно — и это не нужно забывать.

Усматриваете ли вы параллели между нынешней ситуацией в стране и какими-либо историческими событиями или периодами? 

Каждая эпоха имеет некое внешнее сходство с предыдущими. Но я категорический противник параллелей. С моей точки зрения, история не может быть «концентрической». История развивается, общество развивается, меняются условия. Все сходства — только кажущиеся. Сейчас говорят: наступил 2017 год — прошло сто лет после революции. Ну и что? То, что было в 1917 году, осталось в прошлом. И тех причин, которые вызвали революцию, уже нет. Сейчас новые обстоятельства, новые времена. В одну и ту же реку нельзя войти дважды.

Можно ли учиться на истории, на ошибках прошлого?

 Древние говорили: historia est magistra vitae — история учительница жизни. Потом многие мыслители утверждали: история учит лишь тому, что она никогда ничему не учит. Историк Василий Осипович Ключевский формулировал эту мысль оригинально: история «ничему не учит, но сурово наказывает за ее незнание». Я думаю, что это правильная точка зрения. К сожалению, мало политиков знают историю — они, скорее, делают вид, что знают ее.

Кроме того, у каждого своя история. Когда читаешь лекцию, думаешь, что люди, которые сидят перед тобой — молодые, внимательные, пытливые, — тебя понимают. Но это не совсем так. Приходит время экзамена, и студент начинает нести ахинею. Спрашиваешь его: «Откуда вы это взяли?». «Ну как же, — отвечает он, — вы это говорили на лекции». Я понимаю, тут есть известная доля лукавства, но как наше слово отзовется, мы не знаем — и это большая проблема.

Считаете ли вы, что доступ к архивным материалам должен быть открыт для всех? 

Конечно. Он и открыт для всех — не только для граждан России. В наш читальный зал может прийти любой. Хотя мы, конечно, просим, чтобы человек принес рекомендательное письмо от научной организации, института, авторитетного ученого и т. п. Архив — не библиотека: у нас хранятся уникальные документы, существующие в одном экземпляре, и мы ощущаем за них ответственность. Поэтому у нас разработана система наблюдения: читальный зал просматривают камеры — чтобы никто не мог вырвать листочек и спрятать его. Так устроены архивы во всем мире.

Повторяю, получить доступ к документам может каждый. Но чтобы понять, какая информация в них содержится, надо уметь работать с документами. Историков шесть лет учат приемам извлечения информации из источника.

Как меняется архивное дело в последние годы? 

В жизнь архивов властно внедряется компьютерная техника. Множество документов оцифровывается и выкладывается в свободный доступ. Мы вывесили названия всех хранящихся в Государственном архиве дел, в которые сформированы документы, — кроме отмеченных грифом «секретно». Это около 7 млн дел. Теперь можно зайти на наш сайт из дома и посмотреть, есть ли у нас дела, которые могут вас заинтересовать.

Меняются внутриархивные технологии. Чтобы стать читателем нашего читального зала, нужно пройти электронную регистрацию — больше ничего не надо заполнять от руки. Требования тоже стали электронными. Сейчас в экспериментальном режиме у нас действует система, которая из читального зала отправляет заказ в хранилище. Там все регистрируется, обрабатывается — и сохраняется в памяти компьютера. Это огромный прогресс.

Не прекращается процесс рассекречивания — хотя идет он не так быстро и не так эффективно, как хотелось бы. И все же каждый год рассекречиваются огромные массивы документов. При советской власти одной из самых больших тайн была история родной страны. В российских архивах с 1990-х годов рассекречены уже миллионы дел — и ничего, мир не взорвался и даже не вздрогнул. Я не знаю ни одного рассекреченного документа, который раскрыл бы какую-нибудь государственную тайну. Секреты есть у всех стран, и охранять их от посторонних глаз — одна из задач архивистов. Когда я спрашивал Александра Николаевича Яковлева, много ли он знал государственных тайн, он пожимал плечами и говорил: «Поверишь? Не знал! Только агентурную сеть, когда был послом в Канаде. Других тайн представить себе не могу». То, что членам политбюро казалось великими тайнами, на деле было лишь отражением политических интересов руководства СССР.

Кроме того, федеральная архивная служба активно публикует документы. Например, вышли огромные сборники о генерале Власове, об украинских националистических организациях. Сейчас мы готовим многотомное издание об отношениях Советского Союза с польским политическим подпольем. Это все сложные явления, которые важно изучать и о которых нужно прямо и открыто говорить.

Публикуя эти документы, вы не чувствуете давления со стороны власти? 

Я ни разу не получал указаний о том, как надо освещать историю. Сегодня архивы — не на переднем крае борьбы. Между властью и архивами есть некая прослойка — профессиональные историки, пропагандисты. Но, конечно, жить в обществе и быть свободным от общества — нельзя.