Требуются ответственные
суждения

Современная экономика способствует росту благосостояния — такому, о котором раньше нельзя было и мечтать. И объясняется это тем, что она развивается не по указке узкого круга избранных, а благодаря инициативе и предприимчивости многих. Сегодня люди действуют по своему разумению, достигнув той степени свободы, что и не снилась нашим предкам. Наша работа обрела «человеческий смысл», и мы ценим это не меньше материальных благ, которые она нам обеспечивает. (В 2006 году в своей Нобелевской речи экономист Эдмунд Фелпс утверждал: величайшее благо динамичной капиталистической экономики — прежде всего в том, что она дает интересную работу, а не только еще больше времени для досуга.) Однако до полного торжества личной инициативы и самостоятельности в оценках — того, что я называю экономикой, основанной на предприимчивости, — еще далеко, и я не думаю, что к этому нужно стремиться. Да, развал СССР, крах государственной экономики с ее административно­командным управлением освободил миллионы людей от оков бездумного и непродуктивного труда. Но правил дорожного движения, которые диктуют, по какой стороне дороги ехать, никто не отменял, и это хорошо. Разработчики iPhone и iPod (и приложений к ним) во всем, даже в мелочах, считаются с мнением Стива Джобса, отчего выигрывают и покупатели продукции Apple, и акционеры компании. Общество и организации обречены все время искать золотую середину между порядками, заданными сверху, и личной инициативой, личным мнением. Хорошо, что это диалектическое противоречие для нас не ново и мы постепенно научились сглаживать его.

Правда, последнее время у нас прижилась новая разновидность централизованного управления: за ней стоят не старомодные диктаторы, комитеты и своды правил, а экономико­статистические модели и алгоритмы. От механистических систем принятия решений иногда бывает толк, но если ими не умеют пользоваться или слишком полагаются на них, то пользы от них — как от директив Политбюро ЦК КПСС. Вспомним, что недавно произошло в финансовом секторе.

Прежде кредитные инспектора, а их был целый легион, дотошно изучали кредитоспособность каждого заемщика. К сожалению, со временем эти люди оказались не у дел, зато появилось несколько очень похожих друг на друга экономико­статистических моделей. Их придумали финансовые гении, а насаждать стали фирмы с Уолл­стрит, рейтинговые и финансируемые правительством ипотечные агентства. Централизация и «роботизация» расцвели пышным цветом тогда, когда регуляторы сняли многие свои ограничения на деятельность банков и стали только спускать им лишь механистически выведенные требования к капиталу. В результате разразился глубочайший финансовый кризис, и глобальная экономика едва выжила. Финансовый мир перестал самостоятельно думать, в нем теперь не ценится ответственное суждение профессионалов. Это опасная болезнь, и мы все теперь расплачиваемся за ее последствия.

Сейчас, когда мы приходим в себя после экономического кризиса, нам надо понять, как найти баланс (в финансах и прочих сферах) не только между централизацией и децентрализацией, но и между действиями по стандартным правилам и «импровизацией» в зависимости от конкретного случая. Найти меру контроля в экономике очень трудно, слишком уж это расплывчатая, все время ускользающая цель: чем меньше централизованного контроля, тем быстрее развивается экономика, но чем выше эта динамика — следствие индивидуальной инициативы — тем больше требуется контроля. И как определить границы и задачи централизации — полагаясь на мнение конкретных людей, на свод правил или на компьютерную модель? Сделать это столь же трудно, как и понять, какой должна быть степень централизации. И тем не менее, мы не можем не задавать этих вопросов.

В защиту децентрализации и самостоятельности в суждениях

Классический довод в пользу децентрализации привел великий мыслитель ХХ века Фридрих Хайек в своей работе «The Use of Knowledge in Society» (была опубликована в 1945 году). Стабильность экономики зависит, как он считал, от ее способности постоянно приспосабливаться к незначительным переменам: «Если не справляется А, в дело немедленно вступает В». Нет такого человека, который знал бы, как дирижировать этим; скорее, это знание рассеяно среди множества людей. Но достоверную информацию о «сиюминутных обстоятельствах» невозможно быстро передать «наверх», в тот центр, где выковывается плановая экономика. Поэтому надо позволить людям, каждому на своем месте, самим думать, что делать.

В «The Use of Knowledge in Society» Хайек критикует плановую экономику. В то время многие видели в ней спасение, считая, что именно она может решить экономические и политические проблемы, которые сотрясали капиталистическое общество в годы Великой депрессии и Второй мировой войны. Постепенно топорная теория централизованного планирования утратила свою привлекательность. И все же доводы Хайека в пользу децентрализации по­прежнему актуальны.

Адаптация к переменам — главный пункт статьи Хайека — еще не все. Успех современной экономики зависит и от инноваций. И тут децентрализация тоже берет верх над централизованным планированием. Инновации — это уникальные, не имеющие прецедентов разработки. Даже для постепенного усовершенствования нужно воображение. Изобретатель не может полагаться на опыт прошлого, когда он пытается предвидеть возможности будущего. Он знает, что осуществилось в прошлом, а что нет, но для него это — лишь отправной момент. Инновация предполагает множество проб и ошибок. Из­за непредвиденных технических проблем — или потому, что потребители не делают предписанного им аналитиками рынка, — приходится постоянно уточнять и дополнять новое, полагаясь на непосредственные наблюдения, на уже накопленный опыт и пылкость воображения.

Попробуйте представить себе централизованный процесс создания инноваций. В организации вроде американских Национального научного фонда и Управления по контролю за продуктами питания и лекарствами создается комиссия: ей предстоит отбирать перспективные заявки и решать, какие новые продукты стоит продавать людям. Как изобретателям взаимодействовать с такой формальной, находящейся где­то далеко от них структурой, как обсуждать свои наблюдения и выводы, на основе которых они обычно и выстраивают гипотезы? А тем более — рассказывать о своих озарениях, о том, что рисует им воображение? И если они уточнят некоторые свои идеи или доведут до ума собственные разработки, устранив обнаруженные недочеты, то вряд ли им будет просто сообщить об этом комиссии. И кроме того, поскольку, формулируя собственную концепцию, изобретатель соединяет факты, опыт прошлого и воображение, то в одних и тех же условиях разные люди выдадут разный результат, — и ни один экспертный совет не угадает, кто будет прав.

В децентрализованной капиталистической экономике изобретателей ничто не ограничивает — ни послужной список, ни специальность, ни вердикт экспертного совета. Они вольны действовать так, как сами считают нужным, — если им удастся получить необходимые ресурсы. Поэтому такая экономика аккумулирует множество разнообразных инноваций. Конечно, не обходится без накладок и дублирования. Но тут нет фаворитизма и неприятия новых, оригинальных идей, что так свойственно централизованной системе.

И на рынке выбирать лучшую из многих новинок будет не экспертный совет, а каждый отдельный покупатель. Причем выбирать не автоматически. Когда людям предлагают нечто новое, им приходится включать все свое воображение и даже рисковать.

Без независимого, самостоятельного мнения, учитывающего особенности каждого конкретного случая, не может быть не только индустрии высоких технологий, но и вообще всей динамичной экономики. Скажем, при резком росте цен на сырье металлурги не могут просто взять и повторить все то, что сработало в прошлый раз, когда поднимались цены. Им придется по­новому оценить ситуацию: составить прогноз поведения потребителей и конкурентов и проанализировать, как изменились технологии и вкусы со времени предыдущего резкого роста цен. Например, если в микрорайоне дорожает жилье, рестораны обновляют меню и интерьер. Потребителям тоже приходится постоянно принимать решения. Что лучше — купить гибридный автомобиль и сэкономить на горючем или утеплить дом? Пойти в новый ресторан или предпочесть давно проверенный? Диалог и отношения. Чтобы децентрализация была продуктивной, нужны механизмы координации независимых друг от друга инициатив. Поэтому для динамичных обществ и организаций диалог предпочтительнее «вертикали», при которой меньшинство указывает большинству, что делать.

Windows стала главенствовать на рынке операционных систем благодаря взаимосвязям с десятками производителей полупроводников, в два раза большим числом производителей принтеров, сотнями производителей ПК и тысячами поставщиков ПО. Microsoft, разрабатывая новую версию Windows, тесно сотрудничает с ними, чтобы к моменту ее выпуска люди могли купить совместимую с ней аппаратуру и ПО. А когда другие члены этой бизнес­системы придумывают новые функции для своих продуктов, им выгодно обсуждать это с Microsoft.

Если отношения прочные, то обмениваться информацией и координировать действия проще. Когда вы постоянно работаете с одним и тем же партнером, между вами меньше неясностей и недоразумений, хотя они все равно будут, как бы тщательно вы ни обсуждали, например, контракт. Сколько ни оговаривай каждую деталь, что­нибудь вы поймете по-разному, ведь слова не всегда точны. Что это значит — «приложить все усилия?» То, что для одного тщательно выполненная работа, для другого — халтура. Кто­то из постоянных посетителей ресторана любит стейк с кровью, а другому не важно, как он поджарен. Если вы из года в год заключаете договоры с одними и теми же людьми, то вы лучше понимаете, что каждый имеет в виду и на что рассчитывает.

Налаженные отношения спасают, и когда что­то идет не так. Допустим, поставщик не может в срок отгрузить заказчику жесткие диски нового поколения. По условиям договора покупатель имеет право отменить заказ. Если задержка вызвана ошибкой разработчиков, дело может затянуться надолго. Но если речь идет о временной остановке производственной линии, то можно и подождать. Когда нет прочных взаимоотношений, покупатель вряд ли войдет в положение партнера; скорее всего, он будет действовать согласно букве договора.

В защиту централизации

Безусловно, общества, вооруженные самыми передовыми технологиями, не могут функционировать без централизованной власти. Власти должны устанавливать правила. Они должны определять, к примеру, как бурить нефтяные скважины, как выводить генетически модифицированные сорта, какую краску использовать в производстве детских игрушек. Чем совершеннее технологии, тем важнее роль законодательного регулирования — так считает большинство. С изобретением автомобиля появилась необходимость в правилах дорожного движения и техосмотре, с развитием воздушного — в службах диспетчеров и проверке технического состояния самолетов. Радио­ и телеканалам контроль нужен, чтобы не пересекались их частоты. А нефтехимическим предприятиям — чтобы они меньше загрязняли окружающую среду.

Законам и власти государства нельзя не подчиняться, но порядки и уставы организаций люди признают добровольно. Начальников слушаются не только их прямые подчиненные, но и подрядчики, и юристы, и консультанты из сторонних контор. Операционной системой Linux пользоваться можно бесплатно, и любой вправе предлагать свои дополнения для нее, но за этим стоят тщательно продуманные процедуры и правила и — внимание! — иерархия во главе с основоположником Linux Линусом Торвальдсом. Интернет­предприниматели соблюдают стандарты, устанавливаемые множеством уполномоченных на то организаций.

Современный менеджмент корнями уходит в конец XIX — начало XX века, когда бизнес вовсю стремился воспользоваться эффектом масштаба. Скажем, такая инновация, как железнодорожные грузоперевозки, сулила колоссальные преимущества, но она же породила проблему координации, которую невозможно было одолеть методами ситуативного управления, воспетыми Хайеком. Строительство железной дороги от Тихого океана до Атлантического, начатое одновременно с двух концов, было заранее детально спланировано, и ход работ постоянно контролировался из единого центра. Так же обеспечивалась безопасность движения по железной дороге после того, как ее построили. (Историк Альфред Чендлер пишет, что волна общественного возмущения, которая поднялась после столкновения в 1841 году двух пассажирских поездов, «способствовала формированию первой современной, тщательно продуманной организационной структуры американских предприятий».) К великой выгоде предприятий, разделение труда и тщательная координация работ теперь существуют не только на производстве, но и в исследовательских отделах. В XIX веке новые продукты изобретала горстка умельцев. Лампы накаливания, кинетоскоп, через который можно было смотреть движущиеся картинки, граммофон — все это появилось на свет в небольшой лаборатории Томаса Эдисона в Менло­Парке, штат Нью­Джерси. Сотрудников у него было гораздо меньше, чем у любой новой компании Силиконовой долины. У Александра Белла, когда он придумал телефон, был всего один помощник. Такие маленькие конторы не могли быстро разрабатывать хорошие новинки, которые бы недорого стоили. Поэтому поначалу многие их изобретения служили забавой для богатых.

Сейчас большие коллективы разработчиков сразу же нацелены на создание дешевых и надежных смартфонов и нетбуков для массовых рынков. Весь процесс создания новинки, в котором участвует много разных специалистов, нужно жестко контролировать, важно также изначально четко формулировать задачи и определять сроки. Чтобы развернуться, даже компаниям, в которых на первых порах ни о каком серьезном управлении и речи не шло (вроде Microsoft и Dell), приходится упорядочивать организацию работ, а то и нанимать специально для этого управленцев из крупных корпораций.

Но со временем крупные предприятия поняли, что чрезмерная централизация связывает их по рукам и ногам. Когда людям говорят, что и как надо делать, это их демотивирует (Генри Форд, как известно, платил рабочим большую зарплату, но купить их преданность не смог). И, вполне по Хайеку, централизация была неэкономной: рабочих, которые хорошо знали свое дело, не просили высказывать свои соображения или проявлять инициативу. Поэтому организации стали переходить на другие принципы управления, которые Том Питерс и Роберт Уотерман назвали свободно­жесткими — это когда одни виды деятельности централизуются, а другие, наоборот, децентрализуются.

Начало механистического принятия решений

Важно не только, чем занимается центр, но и как там принимают решения. Глава фирмы может исходить из ситуации и делать неожиданные ходы — вспомним своеобразные распоряжения Генри Форда или Анны Винтур из Vogue. Но управлять можно и с помощью обязательных для выполнения формальных и механистических правил: продавец уже не решает, какую назначать цену, на это есть тарифы и формулы.

Динамичные общества и организации признают свободу инициативы, но также придерживаются более или менее твердых правил — эту науку они осваивают по мере того, как учатся находить баланс между властью государства и независимостью его граждан. Скажем, принимая решения о выплате премии сотруднику, организация обычно учитывает и мнение его начальника, и объективные показатели его работы: выполнение плана и прочее. Правовая система многих стран основана на прецедентах и сводах правил — но она предполагает и анализ обстоятельств каждого судебного дела. Врачи всякий раз ставят диагноз, учитывая конкретные симптомы. Но в то же время существуют инструкции, соблюдение которых, как показывает жизнь, резко снижает вероятность ошибок во время операций.

Информационные технологии совершили революцию и изменили этот баланс личного мнения и правил — теперь, принимая решения, незачем особенно ломать голову, и для этого есть сильные экономические и психологические резоны. Разработанные в IBM суперкомпьютеры могут обыграть чемпиона мира по шахматам (Deep Blue) или победить в интеллектуальной телевикторине «Своя игра» (Watson). Что же дальше? Компьютеры многие задачи решают лучше человека. Когда они кроят ткань и кожу для рубашек и ботинок, отходов остается меньше. Они лучше управляют большим парком грузовых автомобилей, проектируют чипы, контролируют работу нефтеперерабатывающих заводов.

Из­за непревзойденной способности компьютеров выполнять математические вычисления и моделирование они лучше, чем люди, могут управлять неподвижными или неодушевленными объектами, которые подчиняются законам природы (а иногда — геометрии или дедукции) и не пытаются «вести себя» иначе, чем задумывали создатели компьютерных программ. Но вот можно ли так же управлять человеческой деятельностью, это большой вопрос.

Поскольку законы природы и математические выкладки не могут предсказать, как в той или иной ситуации поведут себя люди, то алгоритмы создаются на основе статистических моделей. Но при всей их эконометрической изощренности они лишь кратко и упрощенно описывают цифрами то, что происходило в прошлом. (На самом деле исходные допущения большинства статистических моделей настолько упрощены, что почти невозможно с помощью этих моделей составить истинную картину даже того прошлого развития, на основе которых они строились). Они могут выявить общие тенденции и закономерности, но в динамичном обществе с его обилием волевых и творческих людей, принимающих осознанные решения, эти модели не дают надежных прогнозов.

Над маленькой Поллианой, героиней романа Элионор Портер, верившей, что «на этот раз все будет иначе», обычно подсмеиваются. Но ведь в экономике, основанной на предприимчивости, все и правда каждый раз иначе. Статистические модели не учитывают этого: для них любые события — а каждое уникально по сути — все равно что шарики в банке, которые различаются лишь величиной и цветом. Более того, статистические модели человеческого поведения обычно учитывают малое количество переменных. Но, игнорируя неповторимые особенности и все многообразие возможных ситуаций, мы выхолащиваем самую суть децентрализованной экономики. Как подчеркивал Хайек, централизованные организации не умеют «пользоваться моментом» и потому не могут быть гибкими.

Даже если организационная модель окажется исключительно удачной, это не сулит долгого процветания компании, которая ее разработала, потому что у нее быстро найдется множество подражателей. Существуют программы повышения доходов, которые помогают максимально выгодно заполнять пассажирами самолеты, или методы управления бейсбольными командами на основе объективных показателей вроде количества результативных бросков игрока (как описано у Майкла Льюиса в Moneyball). И наверное, они помогали впервые их применившим авиалиниям или бейсбольным командам, но, когда ими начинают пользоваться все подряд, оказывается, что они не так уж и хороши. Более того, люди, в отличие от самолетов или шахматных фигурок, не хотят быть пассивными объектами управления. Они ухитряются обыгрывать программы, задача которых — направлять их поведение. У лучших механистических моделей управления действиями человека довольно короткий «срок годности».

Это не значит, что статистические методы управления и программы обработки информации не применимы к деятельности человека. Они могут выявлять ложные допущения и стереотипы, предлагать новые практические способы. При большом количестве вариантов (когда, скажем, на одну должность претендуют тысячи человек) они быстро и объективно произведут первичный отбор. Но прогнозировать на основе статистически выведенных закономерностей поведение людей опасно, тем более, когда, полностью доверяясь этим закономерностям, отказываются от осмысления конкретного случая. И все же экономико­статистические модели становятся все популярнее. Это особенно заметно — и особенно опасно — в финансах.

Роботизированные финансы

В экономике, основанной на предприимчивости, разработчики и потребители инноваций принимают самостоятельные, субъективные решения. Так же должны оцениваться и заявки на финансирование разработок. Финансистам надо бы брать пример с преподавателя литературы, который учит писать хорошие сочинения, а не математика, проверяющего контрольную по алгебре, и уж точно — не с программы автоматической обработки результатов тестов, выполненных школьниками. Однако в финансовом секторе централизация и автоматизация системы кредитования стали запредельными. Они перестали соответствовать той реальной, децентрализованной экономике, которой должны служить.

«Штучное» профессиональное мнение перестало цениться не только на «переднем крае» экономики. Динамика современной экономики — следствие множества взаимодействий внутри деловых экосистем, и финансистам не стоит рассчитывать на то, что какие­то события станут повторяться «точно как в прошлый раз», а будущее в чем­то повторит прошлое. Часто по давно сложившимся и, казалось бы, очень далеким от новшеств отраслям рикошетом бьют инновации, созданные в других секторах.

Вот яркий тому пример: рынок жилья. Когда японские компании додумались, как делать автомобили лучше, чем GM, Ford и Chrysler, в Детройте рухнули цены на жилье. Если в 2003 году дом там стоил в среднем $98 тысяч, то к октябрю 2009­го — уже $15 тысяч. И прогнозы по поводу плохих ипотечных кредитов, основанные на данных за прошлые годы, стали выглядеть издевкой.

Прежняя система кредитования основывалась на оценке каждого конкретного случая. Человек, желавший купить дом, обращался за ссудой в своей местный банк, с которым, как правило, уже имел дело не раз и не два. Сотрудник банка рассматривал каждую заявку отдельно и выносил вердикт в зависимости от того, что он знал о заявителе, месте его работы, имущественном положении, а также о ситуации на местном рынке. В банке учитывали, конечно же, и то, что было в прошлом: изменение цен на жилье, кредитную историю заемщика, равно как и других людей, находящихся в таком же положении. Но, чтобы обезопасить себя от ошибок, нужно было заглянуть и вперед: понять, в какой мере будущее может быть похоже на прошлое. Диалог и взаимоотношения тоже играли важную роль. Представители банков беседовали с заемщиками, выясняя их взгляды и планы на жизнь. Они поддерживали контакт с заемщиками и после выдачи ссуды, поэтому скорректировать условия договора, если это требовалось, было нетрудно.

За последние десятилетия эту модель вытеснила централизованная механистичная система. Специалисты по кредитам оказались не нужны — на сцену вышли ипотечные агентства. В 2004 году, в разгар бума жилищного строительства в США, примерно 53 тысячи таких агентств, штат которых в целом насчитывал около 418 тысяч человек, выдали 68% жилищных кредитов. Иными словами, на долю истинно кредитных учреждений пришлось менее трети выданных кредитов. В процессе выдачи кредита брокер помогает заявителю заполнять бланки — и все. И вряд ли хоть кто­нибудь сейчас рассматривает каждый отдельный случай. Решение выдать или не выдать ипотеку принимают с помощью сложных моделей (так же создаются и новые ипотечные продукты вроде ипотеки с переменной ставкой), сотворенных несколькими финансовыми умниками и без учета множества конкретных фактов.

Секьюритизация ипотечных кредитов и торговля залоговыми обязательствами означают, что право финансовых компаний на выдачу ссуд больше не ограничивается их депозитной базой или капиталом. И другие организации получили возможность захватить солидную долю рынка. Countrywide Financial — в 1969 году, когда она была образована, в ней работало всего два человека — превратилась в одно из крупнейших ипотечных агентств США, насчитывавшее 500 отделений. До своего банкротства в 2007 году она выдавала почти пятую часть всех ипотечных кредитов в США. Но в сравнении с частно­государственными гибридами Fannie Mae и Freddie Mac деятельность Countrywide — детский лепет. В 2008 году, когда Fannie Mae и Freddie Mac фактически были национализированы государством, им принадлежало (или они были гарантами) около половины полной стоимости просроченных ипотечных кредитов (всего по стране сумма таковых составила $12 трлн). С тех пор их доля рынка только увеличилась.

Приобретатели секьюритизованных ипотечных кредитов тоже не признают «штучных» решений. Скажем, покупатели бумаг Fannie Mae и Freddie Mac не оценивали и не оценивают вероятность того, что заемщики не смогут расплатиться по долгам. Ведь по сути они покупали те же государственные долговые обязательства — только заработать на них можно было больше, чем на казначейских облигациях. Даже когда ценные бумаги ничем не были обеспечены, скупщики совершенно не интересовались кредитоспособностью людей, получавших ипотеку. Вместо этого они полагались на модели кудесников, разработавших стандарты андеррайтинга, на десяток или около того банков (таких как Lehman, Goldman и Citicorp), которые секьюритизировали ипотечные кредиты, и на три рейтинговых агентства, гарантировавших надежность ценных бумаг.

Отказ от индивидуального подхода в оценке привел к тому, что массовым выпуском производных ценных бумаг стали заниматься несколько мегаорганизаций, что вылилось в системный риск, предотвратить который не могли ни руководители этих организаций, ни регуляторы (см. врезку «Деривативы для роботов»).

Последствия. Ничего хорошего из «роботизации» финансов не вышло. Практика скрупулезного рассмотрения каждого конкретного случая приказала долго жить, и ресурсы в реальной экономике стали распределяться весьма нерационально. Во время недавнего кризиса недвижимости вдруг выяснилось, что кредиторы не утруждали себя комплексной проверкой и выдавали ипотеку недобросовестным заемщикам. Тем самым они спровоцировали рост цен, которые стали недоступными для более надежных заемщиков.

Когда на смену постоянным отношениям пришли секьюритизированные договоры, которые заключались между ничем друг с другом не связанными сторонами, финансы утратили способность адаптироваться к новым условиям. Ни один договор не может предусмотреть всех неожиданностей. А при секьюритизации корректировать условия невозможно в принципе — пересмотреть их до такой степени сложно, что заемщикам и кредиторам ничего не остается, как соблюдать изначально более чем сомнительные пункты сделки. По данным последних исследований, агентства, предоставляющие секьюритизованные ипотечные кредиты, гораздо чаще, чем банки, лишают заложенного имущества заемщиков, которые не успели рассчитаться в срок по долгам.

Когда решения принимаются централизованно — кучкой банкиров, несколькими финансовыми учреждениями или с помощью общепризнанных формул, — каждая ошибка ставит под угрозу благополучие всех граждан и предприятий страны. Децентрализованное финансирование тоже не застраховано от системного риска; на волне всеобщего популизма финансисты могут снизить, к примеру, размер первоначального взноса за жилье, требуемый от заемщика. Но это, скорее, укажет на нездоровье общества. При централизованной системе общие настроения не имеют значения — достаточно нескольких неправильных моделей кредитования или пары гендиректоров, плохо себе представляющих, какие риски игнорируют их подчиненные.

Нельзя ставить знак равенства между стародавней секьюритизацией долга железнодорожных и электроэнергетических компаний и новомодной секьюритизацией ипотечного кредитования и потребительских кредитов. Выпуск облигаций железнодорожных и энергетических компаний сопровождался целостной оценкой конкретных заемщиков. Решающую роль тут играли несколько андеррайтеров и рейтинговых агентств, которые, как правило, составляли мнение после долгого общения с заемщиком. Более того, минусы такого «келейного» принятия решений компенсировались эффектом масштаба на финансируемых железных дорогах или электростанциях. Секьюритизация жилищных и автокредитов — совсем другое дело. В этом случае право решать, полученное избранными, не предполагает подробного анализа жизненных обстоятельств заемщика. Считается, что такие вот штампованные кредитные решения хороши тем, что за счет автоматизации снижаются издержки. Но дешевое кредитование заемщиков, которые не вернут долг, не выгодно никому. Массовое потребительское кредитование — совсем не то же самое, что массовое производство потребительских товаров. Последствия неумеренного кредитования могут быть самыми пагубными для заемщиков, кредиторов и общества в целом.

Законодатели и контролирующие органы реагируют на финансовый кризис, но они не оценивают всесторонне практику секьюритизации, не задаются вопросом, чем она лучше традиционного банковского кредитования. Они просто стремятся вернуть секьюритизацию в докризисные рамки. Да, несколько полезных поправок уже сделано. По новым американским законам банки должны брать на себя риск по субстандартным ипотечным кредитам. Кредитно­рейтинговые агентства, которых поприжали, обещают усовершенствовать свои модели и работать прозрачнее. Но политики уклоняются от вопроса, надо ли вообще секьюритизировать кредиты покупателям домов и потребителям на основе компьютеризированной оценки кредитоспособности без какого­либо «живого» изучения заемщиков.

Я не говорю, что Конгресс или регуляторы должны определять объем или характер секьюритизации: запрещать массовое производство деривативов или тщательно их контролировать неразумно. Полный запрет редко приносит пользу, а отдельные ограничения только дают больше работы контролирующим органам, лоббистам и юристам. Целью реформы должно быть возобновление практики комплексных оценок в учреждениях, неграмотные решения которых особенно опасны, а именно в банках (см. врезку «Как навести порядок в финансах»).

Поддержание равновесия

«Смиритесь с тем, что инновации — дело избранных», — заявил недавно Пол Саффо, ученый муж из Силиконовой долины. Не согласен. Допустим, Стив Джобс организует разработку iPhon’ов и iPod’ов, но их успех невозможен без участия тысяч инженеров, программистов, маркетологов и специалистов по авторскому праву — сотрудников Apple, а также ее широкой сети поставщиков, разработчиков приложений и производителей аксессуаров, да и без готовности рисковать миллионов покупателей. Современная экономика такова, что изменения становятся делом обычным и повсеместным. Возможность развиваться есть у многих; мало кто может себе позволить стоять на месте. Нравится им это или нет, но производители картофельных чипсов или полупроводниковых чипов, а заодно их финансисты, инспектора и покупатели — все вынуждены прикидывать, что же ждет их в будущем.

Как это ни парадоксально, великие достижения, благодаря которым миллионы могут теперь действовать согласно собственному разумению и воображению, породили потребность в большей централизации контроля. Если в американском обществе времен Джефферсона, состоявшем из мелких фермеров, власть правительства или частных организаций была ничтожна, то сейчас в эпоху развитой, сложной, масштабной экономики такое просто невозможно.

Проблема в том, чтобы держать этот контроль, как бы он ни осуществлялся — облеченными властью людьми или компьютерными моделями, — под контролем. Я так вижу общие принципы. Автоматизация прекрасно подходит для управления неодушевленными объектами — товарами или процессами, для которых нужно поддерживать стабильные внешние условия, скажем температуру или влажность в помещении или в упаковке. АСУ хороши тогда, когда данные измерений можно постоянно использовать для корректировки или совершенствования алгоритмов принятия решений. Компьютеры незаменимы и в тех случаях, когда вариантов может быть огромное множество, как при расстановке фигурок на шахматной доске (на самом деле, эта «бессчетность» обычно и дает компьютерам преимущество), но все они подчиняются четким правилам. А мнение человека надежнее тогда, когда непонятно, как обеспечить благоприятные условия, когда результаты неоднозначны, а количество вариантов неисчислимо.

Но в конечном счете выбор оптимальной «дозы» субъективных оценок — сам по себе вопрос субъективный. Мы накопили большой опыт по части нахождения разумного баланса в том, что касается централизованной власти. Мы уже не доверяем слепо научным методам управления, специалистам по хронометрированию труда, мудрости корпоративного руководства и разного рода комитетов; но мы все-таки рассчитываем, что начальники и правила обеспечат какой­то порядок. Непонятно по какому принципу созданные эконометрические модели невозможно соединить с «ручным» управлением. В выводах, которые делаются на основе этих моделей (а они часто не более гибки и осмысленны, чем указания специалистов по хронометрированию труда), нельзя как следует разобраться, а значит, с ними сложнее спорить, тем более что они не персонифицированы. Но если мы хотим сохранить главенство разума, нам надо контролировать эти модели, а не подчиняться им.

Деривативы для роботов

В период между 2000 годом и серединой 2008-го номинальная стоимость внебиржевых деривативов выросла более чем в шесть раз, с $95 до $684 трлн, по ходу дела если не спровоцировав, то обострив финансовый кризис. Деривативы, служившие гарантией на случай невыплаты займов, — ныне печально известные кредитные дефолтные свопы, — давали приобретавшим пакеты субстандартных ипотечных кредитов иллюзию надежности и так способствовали беспрецедентному росту рынка ипотечных кредитов, что в итоге привело к катастрофе. Поскольку кредитные дефолтные свопы были еще и объектом массовых спекуляций, притом с высокой долей заемных средств, все испугались, что финансовые организации потеряли на них огромные деньги, и этот страх вызвал коллапс рынков кредитования осенью 2008 года.

Сами по себе деривативы известны уже несколько столетий; и они могут служить достойным экономическим целям. Но их бурная популярность в наши дни объясняется ошибочным подходом к проблеме риска. Раньше, оценивая риск, учитывали и аспекты, которые не поддавались количественному анализу и зависели от конкретной ситуации. Сейчас же считается, что незачем принимать в расчет эти факторы и что риск можно свести к одной цифре, которая выводится с помощью статистического анализа данных за прошлые годы.

Простейший пример — модели, выводящие цену на биржевые опционы на основании минимального количества переменных величин. Главная переменная — волатильность; она показывает, как может колебаться цена акции в будущем. Ее точное значение ведомо одному господу богу. Поэтому трейдеры смотрят, какой она была раньше, и слегка ее понижают согласно собственным прогнозам. Оценивая волатильность по одним только данным за прежние годы, можно попасть впросак, причем в самое неподходящее время. Но поскольку появившиеся в начале 1970-х модели не требуют «штучного» анализа реальных компаний или заемщиков, они быстро вошли в моду. Потом так же стали определять цены на все виды деривативных контрактов. Такая отвлеченная и иерархическая концепция рисков — «дельта» портфеля производных ценных бумаг и «бета» портфеля акций — позволяет главам крупных финансовых организаций, хотя бы теоретически управлять разными видами деятельности, ни в одной толком не разбираясь. Регуляторы тоже перешли на иерархическую концепцию контроля риска. От скрупулезного изучения отдельных рисков они отказались.

Как навести порядок в финансах

Новые правила, благодаря которым статистические модели будут давать более надежные результаты, — не выход из положения: слишком много вопросов к самим этим моделям. Надо просто запретить банкам, легкомыслие которых ставит под угрозу нас всех, оценивать риски, не вникая в суть каждого конкретного случая.

Я предлагаю восстановить в правах традиционные методы работы банков, предполагающие, что банкиры знают своих заемщиков. В дополнение к этому следовало бы жестко ограничить деятельность банков. А именно: они должны — после комплексной оценки — только выдавать кредиты частным лицам и нефинансовым компаниям и осуществлять несложные хеджированные сделки. Критерии тут просты: кредит или хедж имеет право на существование, только если его может контролировать любой банкир или специалист, не имеющий докторской степени в области финансов, и, если риск таков, что, будь банкир на месте клиента, он не побоялся бы за свои деньги.

Этими правилами должна руководствоваться любая организация, привлекающая средства населения в виде депозитов, — неважно, называется она банком или нет. Все остальные — инвестиционные банки, хеджевые фонды, доверительные фонды и им подобные — вольны сколько угодно изобретать и спекулировать без какого-либо дополнительного надзора. Но нельзя разрешать им продавать или обеспечивать кредиты банков, деятельность которых регулируется государством (единственным исключением могут быть кредиты, обеспеченные ликвидными, высококачественными ценными бумагами). Никаких ссуд под залог, никаких покупок обеспеченных долговых обязательств и никакого финансирования неограниченного количества ссуд, дожидающихся секьюритизации.

Механистичное финансирование никуда не денется, но оно уже не будет так ощутимо угрожать нам.