Как построить селян
Владимир Рувинский
НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ РУВИНСКИМ ВЛАДИМИРОМ ВЛАДИМИРОВИЧЕМ ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА РУВИНСКОГО ВЛАДИМИРА ВЛАДИМИРОВИЧА.
В деревне Обухово пропели третьи петухи. Светало. В сумерках проступили силуэты деревянных домов, между которыми мелькали человеческие фигуры. Ежась от утренней свежести, они двигались к главной дороге, где их дожидался старенький автобус. Возле него, мелко затягиваясь, курил шофер, полный и плечистый мужчина в сапогах и кепке.
— Еле-еле душа в теле… — вздохнул он. — Эй, хозяин опозданий не любит! Фигуры вздрогнули и прибавили шаг.
Деревня стояла на крутом берегу реки, за которой раскинулись поля. В советское время здесь был зажиточный колхоз — выращивали злаковые, картофель, капусту. Теперь все быльем поросло, а над низкой травой возвышались небольшие холмики — кротовые норы, которыми были усеяны угодья. На окраине деревни стояла полуразрушенная церквушка, к ней примыкала поляна, густо покрытая холмиками побольше — с надгробными плитами, оградами, звездами и крестами.
— Сергеич, мне еще в Ширяеве и Почекуеве людей забирать, а ты как на жене! — недовольно бросил шофер подходившему мужчине. Тот потупился и молча забрался в автобус.
Усадив пассажиров, водитель с треском воткнул передачу, и пазик, переваливаясь на ухабах, двинулся в путь. Фома, так звали шофера, подобрал по дороге еще десятка два жителей окрестных поселков и деревень. В основном это были смурные и неразговорчивые мужики средних лет. Заняв места в автобусе, они устало отворачивались к окну — там бесконечными полями и лесами проплывала родина...
Через полчаса пазик прибыл на конечную остановку — частное фермерское хозяйство «Посадское». За воротами виднелись одно-, двухэтажные здания: коровники, свиноводческий комплекс, молочные и мясные цеха. Владелец фермы — приезжий из Москвы, Семен Александрович, или хозяин, как его все величали, на ферме бывал наездами, а когда такое случалось, не упускал возможности проинспектировать работников. Вот и сейчас он встречал их лично.
— Ну что, братцы, как настроение? Рабочее?
— А че ж не рабочее, мы всегда готовы, только скажите.
— Тогда стройся!
Мужики столпились в линейку. Семен Александрович Самохвалов придирчиво осмотрел строй. Двоих не хватало.
— А где Пахомов и этот, как его... Балакирев?
Парочка приятелей, конюх и дояр, в это время копалась в кустах за углом. «Давай быстрее, а то нас хозяин уже ищет», — подгонял тот, что стоял на шухере. Бутыль самогона, спрятанная накануне посыльным, перекочевала из тайника во внутренний карман конюха. Отряхивая колени, он выполз из кустов. Приятели перемигнулись. «Рожу попроще сделай, а то будем скакать кандибобером», — зашептал Пахомов. «Не истери, дед», — отозвался Балакирев. Оба, состроив скорбную мину, через минуту предстали перед Самохваловым. Тот нутром почуял неладное.
— Ну, орлы, где пропадали?
— Так мы, это... до ветру ходили.
— А туалет на ферме? Зря я что ли его вам построил? Приучайтесь к цивилизации!
— Так приспичило нам, хозяин. Исправимся!
Самохвалов не поверил, но виду не подал. Он неторопливо прошелся вдоль строя, заложив руки за спину.
— Вы здесь что? Добровольно. Это ваш шанс начать новую жизнь. Так что предупреждаю, кто нарушит устав, жалеть не стану. Руки в ноги и до свидания на все четыре стороны! Все ясно?
— Да, — нестройно откликнулись мужики.
— Ясно? — переспросил Самохвалов.
— Так точно!
— Ну вот. А теперь — за работу. Напра-во! Песню-ю запе-вай!
— Легко на сердце от песни веселой, она скучать не дает никогда, — затянул запевала. Остальные хором подхватили: — И любят песню деревни и села, и любят песню большие города!
«Зачем мне зарабатывать?»
Семен Самохвалов был натурой увлекающейся и ферму основал не ради денег. Раньше он хорошо зарабатывал пиаром в Москве, но в какой-то момент затосковал и устремился к природе. Его детские годы прошли в селе под Воронежем, и с тех пор он ностальгировал по деревенской идиллии.
К 42 годам его томление материализовалось в виде предложения приятеля купить землю в зачахшем колхозе в Смоленской области: «Бери, переоформишь, пустишь под коттеджи!» И тут Самохвалова осенило. Вот оно, дело его жизни, которого ему не хватало! Дойка, покос, свежее сено, навоз, молоко и мясо — что может быть лучше?! Природа опять же, чистый воздух: в его возрасте пора уже позаботиться о здоровье. «Фермер — это не пиарщик, — усмехался он. — Фермер — это звучит гордо!» На том и порешил.
В Обухове его ждали брошенные дома, разбитые дороги и дух уныния, но это только подстегнуло его энтузиазм. Настораживало, что местных оставалось всего семь дворов и еще десятка два по округе — остальные уехали или вымерли от пьянства. Но предприниматель считал, что, как только на ферме закипит жизнь, люди сами потянутся в деревню. Местные-то кроме мизерных пенсий да случайных заработков ничего давно не видели. А тут стабильная зарплата, работай — не хочу.
К делу он подошел основательно. Обложился специализированной литературой, составил бизнес-план. По всему выходило, что через два-три года инвестиции окупятся. Самохвалов отремонтировал коровники, построил дома для тех, кто захочет остаться жить тут же на хозяйстве. Нашел в соседнем районе управляющего, бывшего директора колхоза «Красный путь» Игоря Беспалого, по его рекомендации купил породистых коров, бычков и свиней. Казалось, все налаживается.
Но что-то пошло не так. Все начинания Самохвалова тонули в незлобливом, но вязком нежелании местных жителей работать и что-либо планировать наперед. День, неделя — вот максимальный срок, которым они жили.
— Пойдешь ко мне пастухом? — предложил как-то Самохвалов местному парню, к которому давно присматривался. Парень как парень: зовут Саней, лет 30—40, женат, не работает. Это для него удача!
— Отчего ж не пойти, пойду... — задумчиво отвечал Саня. И в первый же день работы напился с аванса, который предусмотрительно попросил у Самохвалова на покупку мебели домой.
Эта история с разными вариациями повторялась несколько раз. Помаявшись с Саней, предприниматель купил электронного пастуха — устройство, не дающее домашнему скоту разбрестись по полям и охраняющее его от лесных зверей. Но за диковинкой нужно было следить — включать и выключать. Саня, окончательно почувствовав свою ненужность и волю, забывал это сделать. И коровы уходили в леса. В молочных цехах тоже все шло через пень-колоду, мясной цех наполовину простаивал. Ферма терпела убытки, и Самохвалов только успевал закрывать дыры из личных средств. «Вот уж точно — Обухово... — приуныл он. — Что ж за люди-то здесь такие?»
— Вот тебе чего не хватает? Денег? Работы? Так на, бери, зарабатывай, — втолковывал он повару мясного цеха Косте. Тот приходил и уходил когда хотел, игнорируя все расписания.
— Мы так не привыкли. Зачем мне зарабатывать? Я и так неплохо живу.
— Ну дом себе новый отстроишь, машину купишь! Жену в отпуск свозишь! — Зачем?
И так до бесконечности. В конце концов местные стали коситься на Самохвалова, а от его речей сбегать. Фермер не выдержал, решил объясниться.
— Я же к вам со всей душой, а вы… — мягко выговаривал он им. — Каждый день у меня от вас убытки, и я ничего, я не штрафую вас, не жалуюсь. Между тем вы загнали моих лошадей и бычка, взяли 20 тысяч рублей. Разве это правильно? Я к вам по-человечески, платите и вы мне той же монетой.
Селяне поняли его по-своему.
— Платить надо. Деньги, говорит, давайте, — подытожил позже на сходе самый старший — дед Василий.
Обуховцы скинулись кто сколько мог и принесли две двухлитровые банки мелочи Самохвалову. Тот от досады заматерился и пожалел, что не привез в колхоз таджиков или китайцев, как советовали ему прагматичные люди.
Управляющий Игорь Беспалов давно говорил Самохвалову, чтобы тот не «либеральничал» и не заводил здесь городские порядки. Людям нужна твердая рука и властный, без соплей хозяин, втолковывал он. Предприниматель возражал, но сломался после разговора с бывшим учителем истории Юрием Стебловым. Судьба его, как и все вокруг, кроме природы, была трагична и нелепа: 22 года в школе, которая закрылась, годы безработицы, кредит, случайное убийство судебного пристава, тюрьма, деревня, одиночество. И никто не виноват — так получилось.
— Народу нужна сильная рука, — разглагольствовал Стеблов. — В русской истории нет развития, не образуется новое, каждый раз воспроизводится единственный конфликт: сильное государство — сильная культура, культурный расцвет; государство слабеет — и происходит крах национальной жизни. То же и в деревне.
Самохвалов мрачно его слушал.
— Мы в жопе. У нас целеустремленно можно только одно — пить, — продолжал историк. — Жизнь — абсурд, а с водкой — праздник, и мы, как камикадзе, летим к земле, столкновение неизбежно, это и есть наш смысл: управлять хотя бы этим столкновением. Ты — пришлый, не поймешь...
