Российский суд:
план преобразований

Какие практические шаги необходимы для разработки и реализации судебной реформы?

Первое необходимое условие — подлинное желание власти. Инициативу можно развивать и снизу, но решение по этому поводу не может принять никто, кроме власти. А чтобы власть приняла такое решение, она должна, наконец, сама себе сказать, что независимый суд нужен и его пора делать. Власть должна понять, что без независимого суда ни человек, ни общество, ни сама власть не будут защищены, и ограничить законом возможности своего влияния на суд. С моей точки зрения, успех реформы зависит, прежде всего, от активности власти. Если решение будет принято, найдутся специалисты-юристы, которые нормативно это оформят. Это первый, важнейший, этап. На втором этапе необходимо уже это организационно обеспечить — создать совет, центр, группу, экспертную комиссию — назовите как угодно. Люди, которые туда войдут, должны будут заниматься отработкой проекта, его реализацией и осуществлять «архитектурный» надзор за проведением реформы. Через эту структуру, как через фильтр, будут проходить предложения — юридические, выдвигаемые социологами и т.д. — и она будет их оценивать В 1991 году в Администрации Президента был создан такой центр по судебной реформе, и преобразования тех лет осуществились его усилиями.

Но тогда удалось осуществить не все реформы.

Да, потому что этот центр перестал существовать, реформу до конца не довели, осталось много нерешенных задач. Потом развитие пошло по другому пути — затратному, тоже необходимому, но более простому и недостаточно эффективному: давать деньги на судебную систему. Конечно, финансирование нужно, без него суды не смогут работать: им нужны здания, им нужно, чтобы топились батареи, нужно привлекать квалифицированных работников. Раньше суды и судьи находились в бедственном положении. Теперь положение выглядит иначе. Сейчас разрабатывается концепция уже третьей государственной программы, которая подразумевает большие вложения в судебную систему, — опять только по части организационно-технической оснащенности судов. Без этого, конечно, тоже нельзя, но никто не отвечает за эффективность таких мер. Иногда это пустые или показушные траты. Пример: вместо того чтобы ввести аудиозапись судебных заседаний по всем делам (это предусматривалось в прошлых программах, но не было осуществлено в судах общей юрисдикции), устраивают выборочный онлайн-показ заседаний в цвете и т.д. Это очень дорого — в Германии, например, считают, что это им не по средствам. Аудиозапись же сравнительно ничего стоит, она могла бы обеспечивать объективную фиксацию всего, что происходит в суде, чтобы у вышестоящей инстанции была возможность потом все проверить. К тому же видеозапись сегодня используется в основном в высших судах, часто как средство внутреннего контроля: с ее помощью председатели следят за тем, что происходит в залах суда. Судья понимает, что его показывают, и, если он работает на картинку, это может мешать делу.

Сегодня, я так понимаю, у нас нет ничего похожего на центр по судебной реформе 1990-х годов?

Нет. Сейчас каждый защищает свои идеи. Общественная палата, например, свой проект предлагает — и при этом некоторые его составители сразу заявляют, что с моей позицией никогда не согласятся. Так же и я заявляю, что никогда не соглашусь с этой программой Общественной палаты. И мы никогда не достигнем согласия, если у нас разные цели.

Кто, по вашему мнению, должен войти в комиссию по судебной реформе?

Это должны быть, во-первых, профессионалы — люди, которые знают работу судебной системы, ее болевые точки, но не будут защищать ее старые практики, и, во-вторых, единомышленники, готовые отстаивать идеи реформы. Они не должны ни от кого и ни от чего зависеть — кроме идеи. Персоналии? Я не стала бы предлагать кандидатов и по практическим, и по этическим соображениям. На самом деле, я считаю, что нужно иметь идеологию реформы, договориться о принципах (главный из которых — независимость суда), принять программу преобразований, которая определит и состав, и соответствующие подходы экспертов.

Должно ли общество участвовать в этих реформах?

На успех судебной реформы можно надеяться, только если общество поддержит саму идею независимости суда. Чтобы реформа осуществилась, очень многие люди, представители разных профессий, включая активных журналистов, должны, как приходится повторять, «рыхлить почву сознания», объяснять, чем плоха действующая система. Каждый член общества должен понять: судья, который от кого-то зависит, не сможет его защитить в случае необходимости. Этот судья будет отстаивать только ту линию, которую ему продиктуют. Ему безразлична идея защиты права, потому что у него другая система ценностей: он должен выполнять указания. Независимость возможна только, когда нет механизмов давления. Устраните эти механизмы — и вся система начнет работать по-другому. А пока они есть, судья будет думать о том, как ему сохранить свое место. Конечно, нужна и правовая пропаганда реформы. Специалисты должны объяснять, чем плоха действующая система. И тогда люди примут изменения. Но реформа и правовая пропаганда должны идти параллельно. Ведь нельзя же учиться плавать в бассейне без воды.

Насколько сложно сегодня «рыхлить почву сознания»?

Сегодня достучаться до людей гораздо проще, чем раньше. Многие понимают, что без независимых судов не может развиваться экономика. Ведь в нашем мире все взаимосвязано. Мы выпадаем из всех партнерских отношений, потому что из-за наших судов с нами нельзя иметь дело. Никто не готов нести нам инвестиции, технологии, потому что с нами опасно связываться. И мы теряем собственные капиталы и мозги. Сегодня, если у вас есть возможность, вы никогда не выберете нашу юрисдикцию, наши суды. Потому что в других странах они надежные. Да, там дорого, там сложные правила — но люди готовы освоить эти правила и заплатить. Ведь заплатят они за предсказуемость решений. А это — главный показатель независимого правосудия. Если вы идете с определенным делом, с определенными фактами, вы знаете: при таких обстоятельствах вам не откажут. Или: при таких обстоятельствах вас не могут осудить. Это должно быть предсказуемо.

То есть решения суда должны зависеть только от закона?

Это очень примитивное видение того, от чего должно зависеть судебное решение. Потому что закон бывает разный. Я задам вам встречный вопрос: у нас хорошие законы? Почитайте юридическую литературу — абсолютно во всех областях законодательного регулирования специалисты пишут: «это регулирование не годится, и это не годится». Наши нормы непонятные и неопределенные. Благодаря им нормативно создаются возможности для коррупции в правоприменительной практике и обеспечивается беспредельный произвол властей.

Давайте вернемся к реформе. Третий шаг, насколько я понимаю, — программа преобразований. Какие первоочередные меры она должна в себя включать?

Прежде всего, нужно обеспечить независимость судей. Для этого надо реорганизовать существующие практики взаимодействия судей и руководителей судов, изменить внепроцессуальные и процессуальные взаимоотношения нижестоящих и вышестоящих судебных инстанций и, конечно, преобразовать органы судейского сообщества. Не должно быть никаких консультаций на тему «как будем решать дело», указаний судам сверху, внепроцессуальных, то есть без обращений заинтересованных лиц в конкретном процессе, проверок со стороны вышестоящих судов — а ведь сейчас они могут проводиться вполне законно: по последнему закону о судах общей юрисдикции можно проверять дела не по жалобам сторон — участников процесса, а просто так — прийти и проверить все дела, которые судья рассмотрел. Это чисто административные методы управления, в суде они должны быть абсолютно другие.

Надо изменить систему назначения председателей судов. Сейчас их назначают на шесть лет, а потом еще на шесть лет. Оба назначения зависят от высшего судебного начальства и представителей других ветвей власти, поэтому председатель суда все время работает на будущий срок. А раз он зависим, зависимы и судьи, так как председатель определяет всю карьеру судьи. Я считаю, что председатели судов должны получать свою должность в порядке ротации или выбираться самими судьями на достаточно короткий срок — скажем, не более трех лет; повторного назначения быть не должно. Далее, деятельность органов судейского сообщества должна быть направлена на защиту судей от любого воздействия извне, сейчас же она носит, в основном, карательный, дисциплинарный характер. «Воспитывать» судью надо не тогда, когда он уже занимает свою должность, — нужно заранее и оценивать его пригодность к профессии, и специально готовить к ней.

Вы говорите об образовании?

О профессиональной подготовке. Ее должны проходить кандидаты, которые уже сдали квалификационный экзамен. Процедуру самого экзамена тоже надо менять. Экзаменационные комиссии должны получить особый статус; их надо отделить от тех органов судейского сообщества, которые рекомендуют на должность.

А саму систему рекомендации не надо менять?

Судей на должность должны рекомендовать органы судейского сообщества, независимые и от других ветвей власти, и от председателей судов. Почему последние представляют кандидатов для назначения? Они лично знакомы со всеми, кто впервые идет в судебную систему? Это в принципе невозможно. Председатель суда — ни того, в который судья пойдет работать, ни тем более высшего, — не может дать судье деловую характеристику. Значит, когда он представляет судью, он оценивает его по каким-то другим качествам. Еще один момент: комиссия, которая проверяет и рекомендует кандидата на судейскую должность, не может обладать полномочием по удалению с должности, иначе судье могут быть поставлены условия, которым придется соответствовать.

Какие еще меры могли бы обеспечить независимость судей?

Еще один давнишний вопрос, который никак не решается, связан с организацией судебных округов. Они не должны совпадать с административно-территориальным и государственно-территориальным делением (например, на несколько административных районов должен быть один суд первой инстанции, на два субъекта федерации — один апелляционный суд, на 3—4 апелляционных — один кассационный). У нас уже есть такой опыт, так сделано в арбитражной судебной системе. Сейчас, если сливаются, например, субъекты федерации, меняется количество судов — оно может уменьшаться, могут сливаться так называемые односоставные суды, где работает один судья, суды могут укрупняться. Как в таком случае решается кадровый вопрос? Судей выводят за штат. И никто не может быть уверен, что его оставят на его должности. Разве это допустимо по каким-нибудь нормам? Нет — каждому должны предложить работу, судьи ведь назначены пожизненно, и их могут удалить, только если они не согласны работать в новой структуре. Мы говорим, казалось бы, о мелочах, но ведь мелочи все и определяют.

Часто, когда говорят о независимости судей, подчеркивают: независимость — это не вседозволенность. Действительно ли существует такая проблема?

Это популистский, сущностно неверный лозунг. При чем здесь вседозволенность? С одной стороны, судья должен принимать решения по собственному, а не чужому убеждению. Это «вседозволенность»? С другой стороны, если он выносит заведомо неправосудное решение, то это преступление. И должна наступать ответственность судьи за совершенное преступление против правосудия, то есть за умышленное вынесение неправосудного акта. За это судья отвечает в уголовно-правовом порядке. При этом привлечь его к ответственности можно, но только когда решение отменено, то есть вышестоящие инстанции доказали его неправосудность, а потом установлены причины, побудившие судью вынести это решение. Был ли это его умысел, получил ли он взятку — это надо доказать. После этого судью можно и нужно убирать. Это тоже не «вседозволенность» Но у нас же дисциплинарная ответственность судьи предусмотрена за все, что угодно, а она приводит к лишению судейского статуса. Был, например, такой случай в Благовещенске: судью удалили с должности за то, что он «быстро удовлетворил 20 исков граждан к федеральному бюджету». Иски были обоснованными: государство обещало что-то гражданам, взяло на себя обязательства и не выполнило их. Очевидно, это «вседозволенность» для тех, кто судью лишает должности.

Надо ли менять процедуры рассмотрения дел?

Во всех процедурах — и в уголовном, и в гражданском, и в арбитражном суде — много важных гарантий. Но применяются эти процедуры часто с точностью «до наоборот». Да и развиваются они сейчас часто в худшую сторону. Предложения, которые выдвигаются относительно, допустим, изменений в уголовно-процессуальном кодексе, направлены в основном на то, чтобы сделать судью этаким штамповщиком в конце процесса судопроизводства. Ведь до суда работал такой огромный аппарат: сначала возбудили дело, потом провели расследование, оперативно-розыскные мероприятия, сформулировали государственное обвинение — что же, все это в корзину выбросить?! Нет, по замыслу тех, кто сейчас на практике реформирует уголовно-процессуальный кодекс, надо сделать так, чтобы суд это принял. Суду не оставляют полномочий по исследованию обстоятельств уголовного дела — 60 процентов дел рассматриваются в особом порядке: при признании вины лицо осуждается без рассмотрения доказательств в суде, да и на следствии. А как признание получено? Тогда на ком же лежит ответственность за неправосудные решения судов? Права сторон на доказывание перед судом ограничиваются по всем делам. Доказательства, представленные адвокатами, повсеместно признают недействительными потому, что они «получены не путем обыска, выемки, досмотра, прослушивания». Но ведь эти методы могут и должны использовать только государственные органы обвинения. А адвокат здесь причем? Его доказательства надо проверять на соответствие полученных сведений действительности, на достоверность, а процедуры их получения закон не регламентирует. Так что объективно нельзя требовать от адвоката получения доказательств в таких же процедурах, какие могут использовать органы обвинения. Это лишь один пример.

Похоже, что преобразования, которые сегодня проводят, — это, по сути, контрреформы.

Во многом, да. Вот, например, суды присяжных — их убирают почти под корень, как институт. Сейчас меняют компетенцию звеньев судебной системы. Присяжные были в судах субъекта федерации — областном, краевом и верховном суде республики. Сейчас эти суды получают новую функцию — апелляционной проверки решений, то есть туда можно подать апелляцию. Это, конечно, должно повлечь за собой существенное увеличение нагрузки судов. Чтобы, якобы, их разгрузить, дела, подсудные судам присяжных, передают из областных судов в районные. А там суд присяжных не предусмотрен. Это такой технический прием.

Или другой пример. Вводимая у нас по всем делам с 2013 года апелляция предполагает, что более высокая судебная инстанция проводит рассмотрение дела по правилам суда первой инстанции и проверяет все дело, — но у нас этого нет: суды, которые назвали апелляционными, не собираются ничего проверять. У нас и по закону апелляционный суд проверяет только то, что хочет, допрашивает только тех, кого хочет. То есть фактически на старую инстанцию, которая проверяла только материалы дела, навесили табличку с новым названием: вместо кассации — апелляция, а полномочие ухудшить положение жалобщика апелляционная инстанция может, например, вынести обвинительный приговор вместо оправдательного. Апелляционные инстанции должны быть другими, и уж, конечно, они должны быть организованы не на уровне субъекта федерации, а по судебным территориям. На группу районных судов должна приходиться одна апелляционная инстанция.

Кажется, что это технические вопросы. Но на самом деле создается видимость перестройки судебной системы, а по существу ее не происходит. А она нужна — иначе сохраняются старые практики, и появляется масса проектов, направленных на развитие в обратном направлении. Например, следственный комитет выдвигает идею «возродить институт объективной истины» в уголовном процессе. Это означает, что суд должен будет выносить приговор не в пределах тех фактов, которые подтверждаются доказательствами, представленными сторонами, и что обвинение, основанное на сомнительных доказательствах и предположениях, не может быть отвергнуто судом, хотя сама сторона обвинения не сумела его доказать. Суд будет вынужден объективную истину доказывать, то есть выполнять функцию обвинения, работать за него, тем самым становясь на позицию одной стороны в процессе, что провоцирует еще больший обвинительный уклон в судах. Этим нарушается требование состязательности процесса, суть которой в том, что функция суда отделена от функции сторон. Каждая сторона защищает свои интересы, суд организует их деятельность, обеспечивает им равные условия, понуждает к тому, чтобы они выполняли свои обязанности, но не выполняет их функции. Как устанавливать объективную истину — это вообще особый вопрос, решение которого хорошо известно из практики инквизиционных процедур.

Суд тесно связан с другими институтами — с адвокатурой, следствием и т.д. Нужно ли менять эти институты, чтобы реформировать суд?

Социологи называют такие институты сопряженными, и модернизировать их, конечно, нужно. Надо менять отношения между судом и органами, работающими на досудебных стадиях. Функции между ними распределены неправильно, реальная сила — у органов расследования, у прокуратуры, потому что они принадлежат к исполнительной власти. Судья должен их контролировать, но он боится это делать и соглашается с ними во всех случаях. Судья ничего не проверяет, потому что знает: сегодня он откажет в применении ареста, а завтра подсудимый скроется, и тогда судью могут лишить его полномочий.

Суд должен стать инструментом реформирования сопряженных институтов. Приведу пример. Когда принимали действующий уголовно-процессуальный кодекс (он был нацелен исключительно на реализацию конституционных принципов правосудия), институт возвращения дел на доследование ликвидировали. Раньше, в советские времена, если суд получал дело без доказательств, он говорил прокурору: «возьми и поищи еще», причем указывал, какие именно доказательства нужно собрать, работая в одной упряжке с обвинением. Как защищаться перед таким судом-обвинителем? (Это и есть «институт объективной истины», о котором шла речь выше) В состязательном процессе так быть не должно. Когда суд получает негодные материалы, он должен вынести одно-единственное решение — оправдательный приговор. И тогда следствие будет хорошо работать! Кстати, сейчас возвращение дел на доследование фактически восстановлено и юридически его тоже хотят восстановить. В то же время есть проекты сосредоточить расследование по всем делам в едином Следственном комитете. Без реального контроля со стороны суда, без надзора за следствием со стороны прокуратуры, функции которой сокращены, что не восполняется независимой судебной властью, этот единый следственный аппарат — еще большая угроза правам человека в процедурах уголовного преследования.

Нужно ли искусственным путем повышать авторитет суда в обществе?

А зачем? Сейчас это пытается делать, например, совет судей Челябинской области — он предлагает запретить СМИ критически оценивать вынесенные судебные акты, потому что это снижает авторитет суда. Но разве так можно делать? Социальный контроль за судом необходим, это единственная возможная форма контроля. Общественность должна знать и иметь возможность оценивать то, что делает суд, но, конечно, это не должно быть средством давления. Вот, например, проводилась общественно-правовая экспертиза по делам Магницкого или Ходорковского, когда все решения по делам уже были приняты. Естественно, повлиять на осуществление правосудия это не могло — процесс уже завершился. Но если на основе независимого экспертного анализа установлены нарушения при рассмотрении дел, то ничем нельзя обосновать, что следственные органы, прокуратура, суд не должны реагировать на критику — конечно, в установленных законом процессуальных формах. Пока они этого не делают — и это закономерный результат именно зависимого правосудия. Суд, только наращивая свою независимость, может повышать одновременно и свой авторитет, это взаимосвязанные вещи.

Понятно, какие преобразования необходимы. Что же делать дальше?

Меры, которые предлагает научная юридическая общественность, должны обсуждаться официальными инстанциями. Необходимые проекты уже есть, но, чтобы их рассмотрели, нужна комиссия, о которой мы говорили. Она должна официально представлять проекты власти, чтобы та сделала следующий шаг. Этот алгоритм хорошо известен у нас благодаря деятельности Центра частного права, усилиями которого разработан, представлен, принят и теперь развивается массив действующего гражданского законодательства.

Однако из того, что происходит сейчас, можно сделать вывод, что власть не заинтересована в независимом суде.

Во всяком случае, судя по шагам практическим, это так выглядит, хотя постоянно заявляется, что независимый суд — необходимое условие развития экономики. На это указано во всех программных статьях нынешнего президента. Более того: есть его указ от 7 мая 2012 года, которым предписано: к 1 октября 2012 года представить предложения по обеспечению независимости и беспристрастности суда. А кто это должен делать — администрация, может быть? А вот следственный комитет парирует эти указания предложением ввести «институт объективной истины» и возвращение судом дел на доследование.

Кстати, в концепции развития судебной системы до 2020 года называется цель обеспечения независимости судей. Только планируют обеспечивать ее методами, в основном, техническими, за счет развития виртуальных технологий. Но пока не устранены механизмы давления на суд, независимость его тоже будет оставаться виртуальной, а сформулированная А.Ф. Кони задача «оградить судью от условий, дающих основания к развитию малодушия и вынужденной угодливости», так и не будет решена.