Крах и
процветание наций

Хорошие институты не рождаются сами собой; они требуют большого труда всего общества.

Успехи и провалы целых стран можно объяснять объективными обстоятельствами: историей, географией, культурой, разницей в уровне накопленного богатства или доступных технологий. Но на самом деле развитие наций останавливает не это, а отсутствие политической и экономической конкуренции и огромные барьеры между элитами и «населением».

Эту «антиэлитную» концепцию 47-летний экономист, профессор MIT Дарон Аджемоглу, несомненный будущий нобелевский лауреат по экономике, в 2009 году обосновал в тысячестраничном, весьма изобилующем формулами учебнике «Введение в современный экономический рост». Затем вместе с гарвардским экономистом и политологом Джеймсом Робинсоном описал ее в популярной книге «Why Nations Fail. The Origins of Power, Prosperity, and Poverty» (Почему страны не богатеют. Происхождение власти, процветания и нищеты.) Книга легла на подготовленную почву: институционалисты уже несколько десятилетий пытались объяснить, как общественное устройство и правила игры влияют на национальное благосостояние. Книга сразу разошлась по тысячам цитат, став мостиком между историческими, экономическими и политическими исследованиями проблем роста.

Правила игры, выгодные для элитных групп, Аджемоглу-Робинсон называют «экстрактивными институтами». Их вполне осознанно насаждают и неустанно поддерживают власти, получающие колоссальный выигрыш от политической и экономической монополии, от своего статуса распределителя общественных благ. И народ это интуитивно понимает: «Посмотрите, как они там наверху живут», «все разворовали» — говорят люди на улице, вполне точно описывая положение тех, кто, получив власть, смотрит на нее как на естественный источник привилегий. Все институты в таких обществах дают одной части общества исключительные права относительно других. Слабое развитие образования, повсеместная коррупция — все это не случайные недочеты, а прямое следствие монополизации власти элитой и распоряжение этой властью в целях воспроизводства своего могущества.

Редкие общества, организованные иначе, но лидирующие в глобальном экономическом развитии, Аджемоглу-Робинсон называют инклюзивными: в них власть распределена и конкурентна. Инклюзивные институты не рождаются сами собой и не могут быть привнесены извне. На протяжении истории человечества ни одна элита не думала поделиться властью и богатством, сформировав прозрачное, подотчетное и контролируемое снизу правительство. Аджемоглу и Робинсон спорят со сторонниками теории модернизации, полагающими, что режим (например, власть компартии в Китае) способен самоусовершенствоваться по мере того, как страна богатеет. Наоборот, незрелые демократии легко вырождаются в популистские авторитарные режимы, как это неоднократно происходило в странах Латинской Америки.

Экономические возможности завоевываются на полях политических сражений. До революции 1688 года в Англии элита точно так же стягивала на себя все права, как в современных небогатых авторитарных режимах. Американским колонистам политические права тоже давались кровью. Но получить реальную власть в руки граждан — полдела, ведь впоследствии они могут эту власть отдать лидеру, который пообещает хлеба и зрелищ.

В любой, даже самой развитой экономике есть элементы «капитализма для своих». Важно, однако, насколько затруднен путь к богатству для тех, у кого нет друзей во власти. В странах с инклюзивными институтами народы знают: нельзя всецело полагаться на добрую волю политиков, гораздо надежнее ограничить их стремление к наживе четкими правилами. Индонезийского диктатора Сухарто правила связывают куда меньше, чем, скажем, Ангелу Меркель, а мексиканскому миллиардеру Карлосу Слиму гораздо легче устанавливать выгодные для себя порядки, чем Биллу Гейтсу.

Не решив политических проб­лем, нельзя вывести общество на уровень благосостояния, характерный для развитых стран. Паллиативы вроде проведения сверхмудрой макроэкономической политики (низкая инфля-­

ция, сбалансированный бюджет и т. д.) или, наоборот, массированные госинвестиции в указанные государством стратегические отрасли могут дать краткосрочный эффект. Если инклюзивные институты не созданы, интересы олигархии, политической верхушки или друзей авторитарного лидера рано или поздно заблокируют движение всего общества к благосостоянию. Это понятно не всем: например, несколько десятилетий назад многих теоретиков роста впечатляли успехи СССР. С 1928 по 1960 год экономика Советского Союза прирастала в среднем на 6% в год, и вплоть до 1977 года самый популярный в Великобритании учебник объяснял, что экономика советского типа превосходит по эффективности капиталистическую, потому что обеспечивает более высокий рост, всеобщую занятость и альтруистическую мотивацию работников.

Не ищите в книге строгих математических доказательств — за ними нужно обращаться к научным текстам тех же авторов. Например, к работе Democracy Does Cause Growth http://economics.mit.edu/files/9763, которая убедительно показывает, что политический строй сильно влияет на уровень и темп экономического развития, в долгосрочном плане увеличивая подушевой ВВП на 20%. О механизме этого влияния Аджемоглу и Робинсон говорят и в книге: гарантии прав собственности и доступа к правосудию дают стимулы к развитию новых технологий.

В другой работе Institution, Human Capital, and Development Аджемоглу уверенно показывает безосновательность надежд на более «технологический» вариант развития: дескать, сначала — модернизация экономики и рост ВВП, а затем — политические права. На большом массиве данных он показывает, что именно качество институтов влияет на долгосрочные темпы экономического роста и накопление капитала. Обратная последовательность чревата откатом назад и провалами в развитии.

Аджемоглу инициировал исследовательскую программу, в которой участвует множество ученых из разных стран. Главная проблема, которую предстоит решить: научиться лучше измерять развитие и характер институтов в разных странах и в разные времена. Пока исследователи довольствуются переменными, лишь опосредованно представляющими качество институтов, но Аджемоглу полон решимости доказать привлекательную и интуитивно ясную гипотезу о примате институтов и тем самым решить «проблему развития».