Андрей Маркевич. Догнать и
перегнать Америку

На протяжении мировой истории разные страны конкурируют между собой за право считаться самыми богатыми и влиятельными. Россия ­­— важный участник этого процесса. Каких успехов ей удалось добиться? На этот и другие вопросы отвечает экономический историк, кандидат исторических наук, профессор Российской экономической школы, содиректор совместного бакалавриата НИУ ВШЭ и РЭШ Андрей Маркевич. Чем занимается экономическая история?

Это междисциплинарная область на стыке экономики и истории. Она изучает, как экономика функционировала в прошлом, как люди принимали экономические решения, к чему это вело, как развивались страны и экономики на протяжении длительного периода, какое влияние прошлые достижения и проблемы оказывают на сегодняшнее состояние экономики. Интерес к истории экономики возник давно, но еще 60 лет назад это была чисто историческая тема. Сейчас, по крайней мере в англо-американском мире, это прежде всего область экономики. Этот переход произошел в Америке; он связан с именами таких людей, как Роберт Фогель и Дуглас Норт: в 1993 году они получили Нобелевскую премию за создание новой экономической истории в том виде, в котором она развивается сейчас. Среди тем, которые изучает эта наука, — гонка экономического развития между странами. В ходе истории список лидеров менялся, и вопрос, за счет чего это происходило, — один из важных для экономической истории. В чем практическая польза этой науки?

Если у вас длинный горизонт планирования, то неплохо бы оперировать сходными диапазонами в истории. Понятно, что невозможно предсказать, что будет через 50 лет, но базовый тренд понять можно: что способствует экономическому росту, что мешает и т. д. Кроме того, часть вопросов, касающихся экономической теории, можно решить только на исторических данных: если ограничиваться современностью, набор кейсов для тестирования теории будет значительно меньше. В этом смысле история — кладовая естественных экспериментов. На основе чего ведутся изыскания в этой области?

Экономическая история перестала быть описательной наукой; она заимствовала понятийный аппарат, методы и модели из экономики, которая, в свою очередь, невозможна без статистики. Историческая статистика довольно богата, она началась как минимум 150 лет назад. Но это не значит, что более ранние исследования невозможны: есть масса источников, которые можно преобразовать в статистический вид. Например, известно, когда и какие книжки публиковали со времен Гутенберга, где были издательства, сколько они выпускали книг. Это индикатор развития образования, грамотности, идей. Все это, безусловно, влияет на экономическое развитие. А как быть со статистикой ­советских времен — мягко ­говоря, не всегда правдивой?

Я думаю, подобные представления о советской статистике не совсем верны. В некотором смысле советская история — одна из наиболее хорошо задокументированных. Плановая экономика не может работать, если центр не знает, что происходит на местах. Конечно, центр был заинтересован в том, чтобы получать справедливую, точную информацию. За исключением нескольких случаев (самый яркий — урожайность начала 1930-х), он намеренно не фальсифицировал статистику. Если ему не нравились показатели, он их просто засекречивал. Например, с конца 1920-х до середины 1970-х публиковалось крайне мало данных об уровне жизни и потреблении: они не показывали роста и подрывали концепцию построения светлого будущего. У агентов, у которых центр собирал информацию, были разные ­мотивы фальсифицировать показатели. Понятно, что на низком уровне люди пытались манипулировать цифрами. Но центр тоже это понимал и проводил разнообразные проверки, чтобы уменьшить масштаб обмана. Да и бесконечно подтасовывать данные было невозможно, потому что целевые показатели при этом все время росли. Проблема фальсификации статистической отчетности есть не только у нас. В рыночной экономике занижают объемы производства и прибыль, чтобы снизить налоги. Но, если понимать направление и масштаб обмана, можно оперировать доступными данными. Экономическая история изучает гонку между странами. Можете обрисовать ее траекторию?

Легко обрисовать развитие человечества в плане экономического роста, если мерить этот рост как размер ВВП на душу населения. Получится относительно пологий график, поскольку рост с древних времен до примерно 1800 года был очень медленным. Затем он резко ускоряется и идет по экспоненте. Точка перелома — британская промышленная революция, которая, если оперировать простейшими экономическими моделями, переместила нас из мира Мальтуса в мир Солоу. Согласно модели Мальтуса, уровень благосостояния по большому счету определяется количеством детей. Люди богатеют — и у них увеличивается рождаемость и падает смертность. Но при этом прибыль от богатства в целом съедается ростом населения — и все возвращается в исходную точку. Так было до 1800 года. Затем появляются технологии, идет быстрый прогресс, и страны начинают более или менее активно развиваться. Тысячу с небольшим лет назад богатейшей страной мира был Китай, а в Европе были темные века Средневековья. Потом происходит расцвет Европы, она постепенно вырывается вперед по уровню национального дохода на человека: в XVI веке лидирует Венеция, в XVII и в первой половине XVIII — Нидерланды, в начале XIX — Англия, которая становится мастерской мира, экспортирует станки, технику и технологии, в том числе в Россию. В конце XIX века в лидеры выбивается Америка — эту позицию она сохраняет до сих пор. Максимальный разрыв с Америкой у Европы был в 1945 году; следующие 40 лет шло сглаживание этого разрыва, и сейчас Западная Европа сократила его. Самый большой разрыв между странами был в XIX веке — между теми, в которых промышленная революция произошла рано (Англия, потом Франция, Германия, США), позже (например, Япония и Россия) и вообще не началась в то время (Китай). Сегодня этот разрыв также ликвидируется. Каково положение России на этом графике?

На протяжении своей истории Россия — это некий середняк. Размер ВВП на душу населения у нас выше среднего по миру, но ниже, чем у лидеров. Сокращением этого отставания были озабочены все режимы: и в царское, и в советское время проводили политику поощрения индустриализации, строили железные дороги. Сейчас, кажется, первый период, когда мы не пытаемся «догнать и перегнать Америку». Несмотря на все старания, мы остаемся там же, где были: ВВП на душу населения последние 130 лет колеблется на уровне 30% от лидера. Некоторые страны справились с этой задачей гораздо лучше, чем Россия. Япония, которая 130 лет назад была на той же стартовой позиции, что и мы, или Южная Корея, которая была значительно беднее. Есть и негативные примеры. Скажем, Аргентина сто лет назад была очень богатой страной: там было небольшое население и много природных ресурсов. Но с тех пора она утратила свои позиции. А мы все эти годы топчемся на месте?

Были большие колебания. Во время Первой мировой и Гражданской войн произошло очень сильное падение. Во ­время индустриализации — некое возвращение (я говорю о ВВП на душу, которое не равно потреблению или уровню жизни). Вторая мировая война, 1990-е — очередные провалы. Последние 15 лет — возврат. Но большое отставание в развитии сохраняется: преодолеть его до сих пор не удается. На уровне каких европейских стран мы были до революции?

На уровне Италии, которая была очень бедной до середины ХХ века, и Австро-Венгрии, особенно в ее венгерской части. По показателям экономического развития мы всегда были в конце. Взлет Европы, уход от бедного мальтузианского мира происходил в первую очередь в Западной, точнее, в Северо-Западной Европе. В этом смысле Восточная Европа — другая, она развивалась иначе, и Россия была ее частью. Чем было обусловлено наше отставание?

Причин много, но чаще всего говорят об институтах, в частности об институте защиты прав собственности. Моя совместная работа с Екатериной Журавской из Парижской школы экономики показывает, что крепостное право негативно повлияло на развитие экономики России. Мы демонстрируем, что после отмены крепостного права губернии, в которых было больше крепостных до 1861 года, стали развиваться быстрее. Это видно из статистики урожайности зерновых, картофеля, промышленного производства, а также по изменению роста людей. Последний показатель кажется весьма необычным.

Рост — это накопленная мера потребления. Мужчины растут до 20 с небольшим лет, и на их рост влияет в том числе питание. Так что между уровнем благосостояния и средним ростом в стране есть корреляция. Мы сравнили рост призывников, рожденных до и после 1861 года, соотнесли обнаруженные изменения с долей крепостного населения в каждой губернии и выяснили, что отмена крепостного права положительно сказалась на среднем росте: он увеличился более чем на сантиметр. Почему крепостное право вообще существовало так долго?

Ответ на этот вопрос связан с лоббистскими возможностями и политическим влиянием. От крепостного права выигрывало дворянство, которое составляло основу режима. Но после поражения в Крымской войне государство задумалось, стоит ли придерживаться политико-экономической модели, основанной на крепостном праве. Одним из ярких моментов войны было затопление нашего парусного флота в Севастопольской бухте — это сделали, чтобы остановить английский паровой флот. Такова была наглядная иллюстрация итогов промышленной революции в Англии и ее отсутствия в России. И раньше было понятно, что крепостное право нужно отменить: Николай I создал для обсуждения этого вопроса множество секретных комитетов, но дальше дело не пошло. Только внешний шок заставил правительство приступить к реформе. Насколько быстро проявился экономический эффект отмены крепостного права?

Определенный эффект мы видим уже в 1860-х. Однако отмена крепостного права сопровождалась появлением институтов, эффективность которых вызывает сомнения. Была юридически закреплена русская передельная община: землю получал не крестьянин, а община, внутри которой земля время от времени ­перераспределялась, ­соответственно, не было индивидуальных прав собст­венности на землю. Это создавало массу проблем. Люди знали, что в результате передела могут потерять свои участки, и у них не было стимулов для инвестиций в землю. Из-за нарезки земли на тонкие полоски для уравнения ее качества было сложно применять технику, внедрять инновации в сельскохозяйственной сфере и т. д. Всю деятельность нужно было координировать с общиной, что также тормозило инновации. Община создавала и другие препятствия для экономического развития страны. В XIX веке у нас была огромная малонаселенная территория за Волгой с большим количеством плодородных земель. Но политическая система ограничивала миграцию крестьян и перераспределение людских ресурсов. Сначала причина была в крепостном праве: дворянам было выгодно, чтобы много людей жило в Европейской части России, поскольку это увеличивало предложение труда и уменьшало его цену. Если бы в такой ситуации разрешили всем селиться, где угодно, то труд подорожал бы и выиграли бы владельцы труда, а не земли, то есть крестьяне, а не дворяне. После отмены крепостного права эти ограничения сохранились: чтобы дворянство согласилось с реформой, ему нужно было хотя бы обеспечить дешевые рабочие руки. Когда Столыпинская реформа, начавшаяся в 1906 году, позволила выходить из общины, то есть приватизировать землю, крестьяне получили, в том числе, возможность продавать ее и финансировать свой переезд. Это положительно повлияло на распределение рабочей силы внутри империи, привело к увеличению производительности труда в сельском хозяйстве и росту урожайности: люди могли отказаться от чересполосицы, объединить разрозненные участки земли, поменять севооборот, начать применять более современные технологии и т. д. Когда произошло перераспределение структуры российской экономики и в силу вступила промышленность?

В России промышленности почти не было до петровских времен. При Петре на Урале появляются горные заводы, в европейской части ­России — текстильные предприятия. При Екатерине возникает относительная свобода для развития промышленности, даже в крепостной деревне. Уменьшается регламентирование мануфактур и появляется текстильная промышленность. Однако до конца XIX века промышленное производство составляло в России примерно 10—15% ВВП. Лишь с этого времени начался его активный рост. Конечно, и в 1913 году Россия оставалась сельскохозяйственной страной: этот сектор определял примерно половину ВВП. Государство стимулировало переход к промышленности?

В советское время — безусловно. До революции тоже, хотя и в меньшей степени. Например, многие железные дороги были построены на государственные деньги или при государственных гарантиях, то есть на частные инвестиции, но с гарантией выплаты дивидендов в первые годы. Однако в этом случае сложно судить о причинно-следственной связи. Государство то ли стимулировало развитие промышленности, то ли руководствовалось исключительно военными соображениями: Крымская война показала, что без железных дорог войну можно быстро проиграть. Кроме того, по крайней мере с конца XIX века, государство вводило протекционистские тарифы для защиты русской промышленности. Как всегда бывает при протекционизме, платил потребитель. Но за счет этого получил развитие, например, текстильный сектор (без тарифов он не мог конкурировать с западными странами). Царское правительство поощряло экспорт зерна ради инвестиций в промышленность. Сталин со своей коллективизацией и индустриализацией делал примерно то же самое, только гораздо более брутально, с голодом и террором. Советская история — пример крайней степени вмешательства государства в процесс перехода к индустриальной экономике. Какие отрасли у нас были лучше всего развиты до 1917 года?

Крупнейшей было сельское хозяйство, в частности экспорт хлеба. Если говорить о промышленности, то это текстиль — один из двигателей индустриализации XIX века. Промышленные товары мы почти не экспортировали, все в основном шло на внутренний рынок, хотя кое-что — в Китай, Иран, Турцию. В Европе мы были неконкурентоспособны, а у себя защищены тарифами. Зато мы экспортировали, например, бакинскую нефть, а также — с петровских времен и до промышленной революции — чугун. Какой этап в развитии российской экономики после отмены крепостного права можно назвать наиболее успешным?

Все зависит от критериев. Если посмотреть на график темпов роста экономики, мы увидим, что пик приходится на период НЭПа: рост был до 10% в год. Следует ли отсюда, что это был самый успешный период? Не думаю. Нужно помнить, что за годы Гражданской войны падение составило 60%, — то есть стартовый уровень был очень низким. При этом было огромное количество свободных мощностей. Все, что требовалось сделать, — восстановиться до прежнего уровня, что значительно легче, чем расти дальше. При НЭПе по показателю ВВП на душу населения был ­достигнут уровень 1913 года. Но в это же ­время общемировой тренд роста ­экономики составлял примерно 2% в год. Если представить себе, что революции и Гражданской войны не было, то наша экономика должна была бы расти на протяжении 15 лет вдоль этого тренда и к 1928 году существенно превзойти по уровню развития показатели 1913-го. Но этого не произошло. Только в годы пятилеток СССР смог вернуться к предреволюционному тренду. Должны ли мы, исходя из этого, считать советский период самым успешным? Опять же не уверен, потому что это был всего лишь возврат к тому, что существовало до революции и было прервано. Поэтому я отвечу так: успехом будет ликвидация отставания от лидера. Об этом пока речи не идет. Так что самый успешный этап еще не наступил. В чем причина конца НЭПа?

НЭП был специфическим временем: в сельском хозяйстве господствовали рыночные отношения, в ­промышленности — плановые. Это вызывало массу проблем, в частности кризисы хлебозаготовок: государство хотело закупать хлеб по низким ценам, чтобы продавать его за границу и полученную валюту инвестировать в промышленность, а крестьяне не хотели его дешево отдавать. То есть суть кризиса НЭПа в том, что государственные планы развития расходились с намерениями экономических агентов. Необходимость ­индустриализации была очевидна — в этом смысле большевики не придумали ничего нового. Просто они взяли другой инструмент — планирование, манипулирование ценами. Как только они начали его применять, возник конфликт с крестьянами. Это привело к коллективизации и свертыванию двухсекторной экономики. Какой была экономическая ситуация в России накануне революции 1917 года?

Россия была самой бедной европейской страной, вступившей в Первую мировую войну — одну из первых войн экономик. Война была затяжной, так что выигрывал тот, кто мог больше за нее заплатить. Россия не выдержала первой. Благосостояние страны и уровень жизни к 1917 году снизились. Возникли проблемы со снабжением городов хлебом. Уже в 1916 году государство играло существенную роль в закупках хлеба; денег у него было все меньше, а крестьяне не хотели продавать хлеб дешево. В некотором смысле это была та же проблема, что и позже у Сталина. Только государство не стало или не смогло применить силу по отношению к крестьянам. Как развивалась бы наша экономика, если бы не было Первой мировой и революции?

Экономика последних 30 лет Российской империи демонстрировала хорошие темпы развития: самые высокие в Европе, но не в мире, потому что США развивались быстрее. Но был и ряд трудностей, с которыми независимо от революции пришлось бы справляться. Это бедность, ­отсутствие накоплений, которые можно было бы инвестировать, архаичные институты вроде общины и самодержавия. Хотя общину начали реформировать, к началу Первой мировой войны из нее вышло только 20% крестьян. В целом, в стране была установка на изменение всех институтов, но, насколько успешно прошли бы эти реформы, мы не знаем. Можно ли провести параллели между современным состоянием российской экономики и каким-либо историческим этапом в ее развитии?

Быстрый рост 2000-х и НЭПа — схожие процессы. Это примеры так называемого роста от низкой базы. Как я уже говорил, всегда проще расти, когда есть много неосвоенных мощностей, которые когда-то использовались. Вопрос: что делать, когда вы достигли предыдущего уровня? Вы уже не можете выбрать простой путь, потому что мощности освоены и преимущество восстановительного роста исчерпано. Почти столетие назад на этот вопрос был один ответ; посмотрим, каким он будет сейчас.