читайте также
Одним из памятных эпизодов царствования Александра III было крушение царского поезда осенью 1888 года на Украине, близ местечка Борки. Поезд сошел с рельсов. Существует легенда (вполне возможно, что и быль) — семью императора спасло только то, что он удерживал на своих мощных плечах рухнувшую крышу царского вагона, пока императрица и дети выбирались из-под обломков. Будто бы это огромное физическое напряжение стало толчком к началу болезни, приведшей человека могучего сложения к преждевременной смерти.
Управляющим Юго-Западной дорогой (где и произошло крушение) был некто Сергей Витте.
Казалось бы, после такого случая увольнение по российским обычаям неминуемо. Но дело обернулось совсем по-другому.
Оказалось, Витте, довольно часто сопровождавший государя в поездках по железным дорогам, предупреждал его, что железнодорожное полотно может не выдержать такой нагрузки — специально утяжеленный царский поезд, идущий с очень большой скоростью…
И когда предостережение оправдалось — царь вспомнил, представьте себе, про умного железнодорожника! И — возвысил его.
Перескочив через всю сложную систему российского чинопроизводства, Витте становится действительным статским советником, директором департамента железных дорог, а через три года получает два министерских поста — путей сообщения и финансов (что ускорило строительство Транссибирской магистрали).
Он умел увлечь царя своими реформаторскими идеями.
Ввел государственную монополию на алкоголь (действует до сих пор…) — «пьяные» деньги в ту пору составили около четверти всех доходов государства.
Провел денежную реформу — на российский рубль стало можно купить золото, он стал одной из самых устойчивых валют в мире.
Таинственным образом исчез дефицит — и не появлялся в течение одиннадцати лет виттевского управления финансами.
У талантливого министра было, как положено на Руси, немало завистников, делавших все для его отставки. И Александр III однажды ободрил его словами:
— Помните: у вас за спиной царь!
В мои советские школьные годы на уроках истории в ходу было выражение — «николаевская Россия». Его ввели в школьный обиход не случайно — чтоб мы не отличали царствование одного Николая от другого.
В советской школе намеренно не давали представления об огромном пути, пройденным Россией от Николая I до Николая II. В учебниках истории нам предъявлялось нечто однообразно плохое, называвшееся «царская Россия», — с тиранами-царями, бесправным нищим населением и горсткой жадных богачей, с которыми нечего было и делать, кроме как их «экспроприировать».
Мучительный, трудный и все-таки успешный процесс реформирования страны во второй половине ХIХ — начале ХХ вв. поколениями бывших советских школьников оставался — не по их вине — незамеченным.
…Помню, «проходили» в школе рассказ Чехова «Унтер Пришибеев». Вот какое ужасное было царское время, объяснялось на уроке и в учебнике. Этот унтер Пришибеев всех подавлял, не давал никому житья и сделался по этой причине именем нарицательным — символом России чеховского времени, когда царила «пришибеевщина». Было, помнится, смутное ощущение чего-то невнятного в этих толкованиях — противоречившего самому рассказу… Но, конечно, в голове советской школьницы ощущение это никак не прояснилось и опустилось на дно сознания и даже подсознания.
И всплыло с этого дна только много лет спустя: «Позвольте! Какие ужасы царизма? Кто кого подавлял?..».
Ведь рассказ Чехова — о том, как этого унтера судят за его неправомерное, не соответствующее новой России поведение! Идет честь по чести судебное разбирательство в камере (особой комнате, называвшейся камерой) мирового судьи за оскорбление унтером словами и действием разных людей, в том числе шестерых крестьян…
Чехов в 1885 году, спустя двадцать один год после Судебной реформы 1864 года, дает нам урок реформы в действии. Урок осуществления правосудия в правовом (в немалой степени) государстве. Весь интерес рассказа — в столкновении дореформенного сознания (духа ушедшей — или, по крайней мере, уходящей эпохи) с реальностью меняющейся России.
Но и в наше постсоветское время (в 2013 году) ученица 10-го класса пишет в сочинении «Образ унтера Пришибеева»: «Пришибеевы — порождение и воплощение полицейской системы царизма со всей ее дикостью и произволом» (выложено в интернете как образец). Как видим, мысль об изменении этой системы — отсутствует.
Мировой судья* пытается растолковать главному персонажу рассказа то, что в Америке и Англии называется privacy — огражденность частной жизни от постороннего вмешательства:
«— Но поймите, что это не ваше дело!
— Чего-с? Как же это не мое? Чудно-с… Люди безобразят и не мое дело! Что мне, хвалить их, что ли? Они вот жалятся вам, что я песни петь запрещаю… Да что хорошего в песнях-то? Вместо того чтоб делом заниматься, они песни. …А еще тоже моду взяли вечера с огнем сидеть. Нужно спать ложиться, а у них разговоры да смехи. У меня записано-с!
— Что у вас записано?
— Кто с огнем сидит. <…>
— Довольно! — говорит судья и начинает допрашивать свидетелей.
Унтер Пришибеев поднимает очки на лоб и с удивлением глядит на мирового, который, очевидно, не на его стороне. …И никак не может понять, отчего это мировой так взволнован и отчего из всех углов камеры слышится то ропот, то сдержанный смех. Непонятен ему и приговор: на месяц под арест!
— За что?! — говорит он, разводя в недоумении руками. — По какому закону?
И для него ясно, что мир изменился и что жить на свете уж никак невозможно» (курсив наш).
Вот именно — мир, то есть Россия, изменился.
*Мировой суд был учрежден в 1864 году — в ходе Судебной реформы — для рассмотрения мелких гражданских и уголовных дел по упрощенной процедуре, то есть без обвинителей, защитников и т. п. Мировой судья избирался на три года, в селах — уездным земским собранием; в 1889 году мировой суд ликвидирован (его функции перешли к земским начальникам, в городах — назначенным правительством городским судьям), в 1912 году восстановлен. Мировой суд пользовался в народе большой популярностью — к нему относились с доверием.