«Должниками
проще управлять»

Сегодня люди настолько глубоко включены в кредитные отношения, что зачастую не осознают себя заемщиками. Между тем, по разным оценкам, кредитами в России пользуется до 60% экономически активного населения. Как ни парадоксально, одна из причин закредитованности — обостренное чувство ответственности. К такому выводу пришли авторы исследования «Жизнь в долг». С одним из них — кандидатом философских наук, старшим научным сотрудником Лаборатории экономико-социологических исследований ВШЭ и Лаборатории социологии религии ПСТГУ Григорием Юдиным — поговорил «HBR — Россия». 

HBR — Россия: Хотя кредиты пришли в Россию не так давно, мы уже не представляем себе жизни без помощи банков. Чем это объясняется?

Юдин: Главная причина — атомизация общества. У людей мало связей, коммуникация затруднена даже на уровне семьи. Нередко жена решает взять кредит, чтобы показать мужу, что не зависит от него: если муж отказывается покупать новую стиральную машину, она идет в банк. Такой шаг не только отражает плохие отношения в семье, но и ухудшает их. То же с детьми: когда они просят дорогую игрушку, родители, вместо того чтобы объяснять, почему не каждая потребность должна быть немедленно удовлетворена, берут кредит: так проще. Это проблема коммуникации.

Некоторое время назад Лаборатория социологии религии ПСТГУ провела исследование долговой морали: мы взяли 106 глубинных интервью в восьми российских городах разного размера. В результате выяснилось: закредитованность во многом связана со склонностью полагаться только на себя и нежеланием искать совета и поддержки. И чем глубже человек увязает в кредитах, тем труднее ему обратиться за помощью. Респонденты, которым приходилось перекредитовываться, чтобы отдать старые долги, рассказывали об ощущении сужающегося тоннеля. В какой-то момент они переставали видеть, что есть люди, которые могли бы их поддержать, и до конца отказывались просить помощи у окружающих. В России все больше связанных с кредитами историй, которые заканчиваются тем, что люди выбрасываются из окна, — а потом выясняется, что их семья ничего не знала о долгах.

Традиция не брать в долг у друзей кажется давней — об этом свидетельствуют пословицы и поговорки с общим смыслом «В долг давать — дружбу терять». Что за ними стоит?

Представление о том, что долговые отношения не могут быть дружескими и не могут символизировать поддержку. В России долг — это почти всегда коммерческие отношения, а в них лучше входить с чужаками. Люди берут кредит, чтобы не брать в долг: они боятся попасть в зависимость от близкого человека и тем самым разрушить с ним отношения и оказаться в психологически подчиненном состоянии. С банком такого не происходит: мы с ним в формальных отношениях и не чувствуем личных обязательств.

На какие цели люди обычно берут кредиты в России и на Западе?

В России около половины — и по числу выдач, и по объемам — приходится на потребительское кредитование, то есть на товары длительного пользования (хотя это могут быть и «свадебные кредиты», кредиты на ремонт и отпуск). На автомобили и кредитные карты приходится меньше. В последние годы растет сегмент микрофинансового кредитования («деньги до получки»): это уже около 10% всех заемщиков и около четверти всех выдач.

Традиционно в более богатых странах выше доля ипотечного кредитования, поскольку, во-первых, другие товары доступны без привлечения заемных средств, а во-вторых, ипотечные ставки ниже и более стабильны. В США доля ипотечных кредитов — около 70%. В России ипотека составляет около одной пятой общего объема кредитования (однако в структуре задолженности ее вес гораздо выше). Однако в России есть культурная особенность — у нас считается недостойным жить в арендованных квартирах. Это отражается на семейных стратегиях: супруги полагают свой долг выполненным, когда обеспечивают жильем всех своих детей. Так устроено не везде: во многих странах люди всю жизнь снимают жилье и не видят в этом проблемы. В России это признак неудачника. Из-за этого рынок ипотечного кредитования становится морально нагруженным: взять ипотеку — не просто финансовое решение, а испытание на прочность.

Почему люди берут деньги на зачастую ненужные вещи? Так проявляется стремление к лучшей жизни?

Россия — страна чудовищного неравенства. Как показало исследование Crédit Suisse, проведенное год назад, по этому показателю мы в числе мировых лидеров: 77% всего богатства приходится на 10% элиты, а 56% принадлежит одному проценту самых богатых. Такой разрыв невозможно оправдать: у нас не кастовое общество. Вся Россия с удивлением смотрит на Москву: с какой стати этот город находится в настолько привилегированном положении? Люди хотят потреблять так же, как в Москве, но не имеют финансовых возможностей. Однако и в самой Москве гигантское расслоение: в столице живет элита, которая бесконечно богаче рядовых москвичей. Это вызывает у людей ощущение собственной неполноценности. Чтобы его заглушить, они берут кредиты и покупают то, что символизирует для них достойную жизнь. Вещи нужны не столько из-за их потребительских свойств, сколько для того, чтобы почувствовать себя человеком. Кредит — способ избавиться от депривации.

Кредиты, с одной стороны, позволяют людям жить лучше, а с другой — нередко ломают жизни. Как обезопасить себя от деструктивных последствий кредитных отношений?

Один из наших основных выводов: лучше всего защищены те, кто не избегает коммуникации, — кто умеет дружить, выстраивать партнерские отношения и является членом каких-либо плотных коллективов. Надо окружать себя людьми, с которыми можешь о чем-то договариваться, советоваться, нужно встраиваться в сообщества, в которых можешь кому-то помогать и пользоваться помощью — как моральной, так и материальной. Это может быть крепкая семья (те, кто чувствует поддержку родных, реже принимают необдуманные решения и берут «истерические» кредиты), сильная религиозная община (сегодня это фактически единственная форма коллективной жизни, доступная на всей территории страны), локальные сообщества и т. д. Если люди не живут изолированной жизнью, а включены в сеть, их поведение становится более ответственным.

Сообщества влияют на людей сильнее, чем кредитные организации?

К сожалению, нет. Сообщество само по себе не может конкурировать даже с микрофинансовой или микрокредитной организацией, за которой обычно стоит гигантский банк. В некоторых странах агрессивные системы кредитования разрушали социальную структуру. Известный пример — Бангладеш. В 1983 году там был учрежден банк Grameen, проект микрокредитования в сельских районах. Долгое время это считалось историей успеха, а его основатель Мухаммад Юнус даже получил в 2006 году Нобелевскую премию мира. Сегодня, однако, антропологи указывают на то, что гигантская клиентура банка стала полностью зависимой от него и его схем перекредитования. Место односельчан, родственников и друзей в жизни людей занял кредитный банк — он выкачивает из местных сообществ все больше ресурсов.

Наше исследование частично проходило в малых городах — там, где существовало более или менее плотное сообщество и сохранялись институты взаимной помощи. Сделав два замера с разницей в четыре года, мы увидели: когда туда пришли микрофинансовые организации, сообщества стали на глазах разваливаться. Если раньше аппетиты приходилось согласовывать со своим социальным окружением, то теперь достаточно пойти и взять кредит: ты не обязан ни перед кем отчитываться. Люди перестали зависеть от окружающих. Это дает больше свободы, но в то же время для тех, кто привык к поддержке и социальному контролю, это большая проблема.

Кредитование, с одной стороны, базируется на атомизации общества, а с другой — повышает ее. Это самоподдерживающийся процесс, который идет по всему миру.

Каждый раз, когда человек не возвращает кредит, его обвиняют в безответственности: как можно брать в долг, если не в состоянии отдать?! Справедливы ли такие обвинения?

Есть распространенный миф о том, что россияне — люди безответственные: готовы нахапать кредитов, не думая, кто будет расплачиваться, и все время полагаются на окружающих («я не буду платить, все равно кто-нибудь разберется: родители, жена, друзья — вплоть до Путина»). Наше исследование показало, что это представление неверно. Люди, наоборот, убеждены, что за все должны отвечать сами, не полагаясь ни на кого. Более того, часто оказывается, что в кредиты влезают именно гиперответственные люди: они чувствуют вину за то, что не дотягивают до желаемого достатка и образа жизни, — а потом за то, что не могут справиться с взятыми кредитами.

Когда происходит очередной долговой кризис, разражается дискуссия о том, кто виноват и кто должен платить. В России последняя такая история была связана с валютными ипотечными заемщиками, которые проиграли на падении курса рубля. Тогда началась настоящая война: банки обвиняли заемщиков, а заемщики возражали: «Мы брали кредит на других условиях».

Кажется, что решение брать в долг человек принимает сам — а значит, кто взял, тому и отдавать. Но давайте посмотрим внимательнее. В каких условиях принимается это решение? Есть ли у заемщика еще какие-то варианты? Можно ли упрекать его в том, что он хочет обеспечить семье достойную жизнь или дать ребенку образование? Ведь он добросовестно трудится. Как он объяснит ребенку, что другие могут позволить себе роскошь и сверхпотребление, а он не может даже дотянуть до стандарта среднего класса? Разве он не заслужил того, на что претендует?

На деле решение о займе продиктовано социальной ситуацией. Общество не предлагает человеку других перспектив — только кредит. Возлагать на заемщиков полную ответственность можно в обществе равных возможностей; при таком неравенстве, как в России, это просто лицемерие.

Как должна выглядеть справедливая система распределения ответственности за кредиты — в той же истории с ипотечными заемщиками?

Конечной ответственной инстанцией должен быть не человек, а сообщество. У коллектива больше сил, он может направлять своих членов, ручаться за них. Это полезно и кредитору: шансы, что долг будет возращен, повышаются. Однако руководствуясь ­с­оображениями краткосрочной выгоды, банки предпо­читают раздавать кредиты под безумный процент, чтобы потом получить из них половину, еще часть продать коллекторам, а остальное списать. Маржа будет более высокой, но социальные последствия — разрушительными. Об этом никто не думает. Если контрагентом станет сообщество, оно будет контролировать людей и стабилизировать экономику, не позволять ей резко рвать вперед и резко разрушаться.

Ипотечные заемщики сформировали ассоциации — хоть и поздно, когда уже все случилось. (В идеале создавать коллективные органы нужно на этапе кредитования.) Эти ассоциации были готовы реструктурировать долги и входить в коллективные отношения с банками. Но банки последовательно такой вариант отвергали: им это было невыгодно.

Не должны ли и банки в ряде случаев нести ответственность за кредиты?

Безусловно. Если мы говорим заемщикам: «Чем вы думали, когда брали кредиты?», то же самое можно сказать организациям, которые эти кредиты давали. Они отличаются только одним — наличием власти. У того, кто давал, есть связи и коллекторы с битами; у того, кто брал, — нет. Поэтому одним мы задаем вопросы, а другим ­— нет.

Если заемщики — люди ответственные, откуда берутся те, кто, не испытывая мук совести, не возвращает кредиты? Ведь такие тоже есть.

Таких людей мало, и их можно разделить на две категории. Первая — люм­пены, руководствующиеся патерналистскими установками: они все время ждут милости от государства и, если им что-то перепадает, не считают нужным это возвращать. Это их стратегия выживания. Вторая — предприниматели. Они спокойнее относятся к долгу, потому что привыкли занимать деньги и инвестировать. Так что наличие долга, которое обычный человек переживал бы очень тяжело, для предпринимателя, лучше ориентирующегося в капиталистической системе, — не проблема. Он верит, что в какой-то момент сделает выгодное вложение и сможет расплатиться. Кроме того, он видит в кредиторе такого же предпринимателя, как он сам, и не считает, что тот не должен нести никаких рисков.

Как показывает история, долги склонны прощать крупным заемщикам, скажем корпорациям, а частным лицам нет. В чем причина?

Долговые отношения базируются на асимметрии власти. Виноват всегда тот, у кого меньше власти. Поэтому государства спасают крупных заемщиков от банкротства, рефинансируя их долги.

Принцип «too big to fail» показывает, как долг воспроизводит и увеличивает экономическое неравенство. Кредитная экономика разгоняет экономический рост, стимулируя потребление, но когда долговой пузырь лопается, богатые не теряют почти ничего, а малообеспеченные несут большие потери. В результате неравенство возрастает и создаются условия для следующего витка кредитной спирали, так как низшие слои вновь начинают ориентироваться на потребительские стандарты высших.

За последнее время в мире произошло несколько серьезных финансовых кризисов, спровоцированных проблемами в системе кредитования. Неужели долговые кризисы нельзя предсказать?

В современном обществе за предсказания, особенно хозяйственных процессов, отвечают экономисты. Очевидно, что они не справляются с этой задачей. После кризиса 2008 года была создана комиссия под руководством известного экономиста Дэвида Коландера, которая пришла к выводу, что у экономической науки есть встроенные ограничения, не позволяющие прогнозировать долговые кризисы и объяснять их.

Мы знаем, что долговые кризисы приходят волнами. Это показал американский антрополог Дэвид Грэбер, проанализировавший историю долга на протяжении последних пяти тысяч лет. С его точки зрения, мировая история развивается циклично: периодически происходит централизация власти и усиление государства, которое всегда сопровождается увеличением долгов. Потом случается кризис, долги прощаются, общество выравнивается, и на какое-то время проблемы исчезают. Сегодня мы находимся в кризисной фазе, которую никак не можем пре­одолеть. Неравенство растет, и зреют новые кредитные пузыри. В США все сильнее опасаются пузыря образовательных кредитов.

Есть ли способы предотвратить такие кризисы?

Экономическое неравенство имеет политические причины. У крупного капитала во всем мире наибольшие рычаги воздействия на политическую систему. Политическое неравенство производит экономическое, и наоборот. Решить проблему можно, только изменив расклад политических сил. Большинство сегодня оказывается проигравшим в распределении богатств, и оно должно иметь больше влияния на политические процессы, чтобы тормозить деструктивное развитие долгов.

Во многих странах возникают движения против этого неравенства. Одно из проявлений этой тенденции — усиление популизма. В Испании новая сила, движение Podemos, выросла из объединений ипотечных заемщиков, лишившихся своих домов. В Греции лево-популистская коалиция Syriza пришла к власти на волне протеста населения против долговой зависимости страны от европейского крупного капитала. В США избрание Трампа во многом обусловлено тем, что затянувшийся экономический кризис больно ударил по определенным слоям населения: они не чувствуют, что могут всерьез на что-то повлиять в политической системе, но решили таким образом ей «отомстить» и проголосовали за кандидата с популистскими лозунгами.

Изменить политическую систему — дело небыстрое. Что можно сделать «здесь и сейчас»? Например, может ли государство жестче регулировать кредитные организации?

В России регулятор (Центробанк) над этим работает. Отчасти поэтому тревож­ная ситуация на рынке потребительского кредитования пока не перешла в полномасштабный кризис. Последнее, что сделал ЦБ, — стал требовать от банков, предлагающих высокие ставки кредитования, больших объемов резервирования: если делаешь рисковые вложения, докажи, что у тебя достаточно средств. По сути, это попытка наказать банки за сверхвысокие ставки.

Центробанк понимает, что большую проблему представляют микрофинансовые организации, и сдерживает их агрессивные аппетиты. Проблема в том, что регулятор видит финансовую часть проблемы, но не социальную — не осознает, что деятельность этих организаций разрушает социальную ткань общества. Я убежден, что чисто спекулятивные деньги, которые получают эти организации, должны хотя бы частично возвращаться на благо тех сообществ, из которых они берутся, или на благо страны. Тогда люди не будут считать, что их обирают ростовщики.

Одним из способов регулирования могло бы стать изменение природы взаимодействия банков с заемщиком: банки должны оценивать их не как индивидов, а как представителей сообществ. Вместо того чтобы искать возможность всучить клиенту очередной кредит, имеет смысл посмотреть, кто стоит за потенциальным заемщиком.

Но воздействовать нужно и на граждан. Сейчас регулятор старается повышать их «финансовую грамотность». Грубо говоря, учит их, как правильно брать кредиты и управляться с финансовыми инструментами. Однако эта тактика уже использовалась во множестве стран, и исследования показывают, что она опасна и может приводить к противоположным результатам. Представьте себе, что вы подробно рассказываете обычным людям, какие бывают наркотики, где их покупать и как употреблять, в том числе безопасно. Вы думаете, количество наркоманов увеличится или уменьшится?

Вы приравниваете кредиты к наркотикам?

Я намеренно утрирую. А вот к чему их точно можно приравнять, так это к биржевой игре. Учить людей ориентироваться в мире сложных финансовых инструментов — значит втягивать их в этот мир, где каждый — биржевой брокер. Но зачем людям обязательно становиться брокерами и смотреть на жизнь как на биржу? Подавляющее большинство хочет честно делать свое дело и получать за это достойное вознаграждение, а не выигрывать на финансовом рынке.

Регулятору стоило бы стимулировать принятие решений коллективным образом, рекомендовать банкам учитывать социальный капитал человека при оценке его кредитоспособности, поощрять объединение людей, объяснять им, что кредиты нельзя брать необдуманно. Другое дело, что наше государство боится любых объединений, ему проще иметь дело с каждым индивидом по отдельности.

То есть государству выгодно, чтобы люди ощущали себя должниками?

Должником всегда проще управлять. Если хотите получить над кем-то власть, заставьте его почувствовать, что он вам обязан — финансово или морально. Что его благоденствие возможно только благодаря сделанному вами одолжению. Поэтому государство всегда напоминает нам о том, что у нас есть «долг перед Родиной». И по той же причине оно старательно охраняет интересы крупных кредиторов, которым должно почти все население. В результате каждый думает только о том, как отдать долг — ипотеку, потребительский кредит, или о том, что он в чем-то виноват перед государством. Ни на что другое времени не остается.

Как от этого защититься?

Важно понять, что невозможно расплатиться по всем долгам. Проблема долга — не финансовая, а моральная. Человек превратился в то, что антропологи называют homo debitor — человек «задолженный». Почему так получается и что с этим делать — ключевой вопрос в дискуссиях о долге.

В целом, выигрышная стратегия — почаще задавать себе вопросы: это обоснованный долг или мне его навязывают? Что я действительно должен, а на что имею право? Почему я чувст­вую себя обязанным? Разве я должен что-то государству? Я что-то не так делаю? А может, система так устроена, что она все время продуцирует долги?