«Там, где объятия»: история
выживающей Америки

От редакции. В Лос-Анджелесе в ночь с 25 на 26 апреля состоялась 93-я церемония вручения наград Американской киноакадемии «Оскар». Главным триумфатором церемонии (получил три награды: за лучший фильм, лучшую женскую роль и лучшую режиссуру) стал фильм Хлои Чжао «Земля кочевников», который основан на одноименной книге-исследовании Джессики Брудер о жизни американцев, столкнувшихся с финансовыми проблемами и вынужденных жить в фургонах и автомобилях и браться за любую работу ради выживания. Мы публикуем несколько фрагментов из русского перевода книги Брудер, который вышел этой весной в издательстве «Манн, Иванов и Фербер».

Я пишу это, а они рассеяны по стране…

В Драйтоне бывший водитель такси из Сан-Франциско шестидесяти семи лет от роду трудится на ежегодном сборе сахарной свеклы. Он работает от рассвета до заката, на холоде, разгружая машины, которые приезжают с полей с многотонным грузом. По ночам он спит в автофургоне, который стал его домом с тех пор, как Uber выжила его из водительской сферы и платить за квартиру стало нечем.

В Кэмпбелсвилле бывшая генеральная подрядчица шестидесяти шести лет раскладывает товар во время ночной смены на складе Amazon. Ее тележка проезжает километры по бетонному полу. Работа отупляет. Женщина как можно тщательнее проверяет каждую единицу товара, боясь, что ее уволят. Утром она возвращается в свой крошечный трейлер, приютившийся в одном из парков для автофургонов, которые заключили контракт с Amazon, чтобы там селились кочующие работники вроде нее.

В Нью-Берне женщина, домом которой стал каплевидный трейлер — такой маленький, что его может тянуть за собой мотоцикл, — временно живет у друга и отчаянно ищет работу. Даже с дипломом магистра тридцатилетняя уроженка Небраски не может никуда устроиться, несмотря на сотни заполненных заявлений — и это только за последний месяц. Она знает, что нужны люди на сбор сахарной свеклы, но путешествие через полстраны потребует больше денег, чем у нее есть. Несколько лет назад она потеряла должность в некоммерческой организации. Это одна из главных причин, почему она переселилась в трейлер. Финансирование организации сократили, денег на ее гонорар не хватало, и теперь она не могла платить за квартиру, тем более что ей необходимо еще возвращать кредит за образование...

В Колорадо-Спрингс семидесятидвухлетний обитатель автофургона, сломавший три ребра во время ремонтных работ на открытом воздухе, успевает немного передохнуть, когда гостит у своей родни.

Скитальцы, бродяги, беспокойные души существовали всегда. Но сейчас, в третьем тысячелетии, появляется новое странствующее племя. Это люди, которые никогда не думали, что станут кочевниками, но у которых все дни проходят в дороге. Они отказываются от привычных домов и квартир, чтобы жить в том, что называют «домами на колесах»: автофургонах, больших и маленьких, школьных автобусах, прицепах и обычных седанах. Они бегут от неумолимого выбора, который встает перед представителями некогда среднего класса. Им нужно принимать непростые решения.

«Что ты выберешь, еду или зубные пломбы? Заплатишь по кредиту или по счету за электричество? Выплатишь кредит за машину или купишь лекарства? Заплатишь за квартиру или по кредиту за обучение? Купишь теплую одежду или будешь платить за бензин?»

Многим ответ сначала кажется слишком жестким.

«Тебе неоткуда взять больше денег, но ты можешь урезать свой главный расход. Может, променять бетонную коробку на жизнь на колесах?»

Некоторые зовут их бездомными. Новые кочевники не признают это определение. У них есть и крыша над головой, и транспортное средство, и они решили называть себя иначе. Сами они говорят, что у них просто нет недвижимости.

При поверхностном знакомстве многих из них легко принять за беззаботных путешественников почтенного возраста. На праздники они балуют себя походом в кино или ресторан, смешиваются с толпой. Их внешность и образ мышления типичны для среднего класса. Они стирают одежду в дешевых прачечных и посещают фитнес-клубы, чтобы принять там душ. Многие отправились в дорогу, когда их сбережения съел финансовый кризис. Чтобы успевать кормить себя и своего четырехколесного друга, они трудятся сверхурочно на тяжелой физической работе. Во времена фиксированных окладов и растущих арендных плат они сбросили с себя оковы платежей и кредитов, просто чтобы жить дальше. Они выживают в Америке.

Но им — как и всем людям — недостаточно просто выживать. И то, что поначалу выглядело как последнее отчаянное усилие, превратилось в боевой клич в погоне за чем-то бoльшим. Быть человеком — значит желать большего, чем простое существование. Надежда нам необходима не меньше, чем еда и убежище. И дорога дарит надежду. Это побочный продукт импульса роста.

Ощущение новых возможностей, широкое, как Америка. Глубокое убеждение, что грядет нечто лучшее. Оно впереди, в следующем городе, на следующей работе, в новой судьбоносной встрече с незнакомцем.

Порой некоторые из этих незнакомцев такие же кочевники. И когда они встречаются — в Cети, на работе или в неофициальных поселениях, — начинают складываться племена. Их объединяет общий взгляд на жизнь, это кланы. Когда чей-то фургон ломается, он просит помощи у своих. Это круговая порука. Есть ощущение, что происходит нечто важное. Страна стремительно меняется, старые системы рушатся, и эти люди в эпицентре чего-то нового. Посиделки вокруг общего костра в ночи порой ощущаются как жизнь на утопическом островке.

Я пишу это осенью. Скоро придет зима. Сезонные работы, как обычно, приостановятся. Кочевники свернут лагеря, вернутся в свой настоящий дом — на дорогу — и потекут, как клетки крови, по жилам страны. Они отправятся на поиски друзей и семьи — или просто места, где тепло. Кто-то пустится в путешествие через весь континент. Все они будут проезжать километр за километром по дороге- киноленте об Америке. Заведения фастфуда и торговые центры. Поля, спящие под снегом. Автосалоны, церковные комплексы и круглосуточные кафе. Безликие равнины. Фермы, мертвые заводы, земельные участки и гипермаркеты. Снежные шапки гор.

Обочина проносится мимо, целый день и до темноты, пока усталость не возьмет свое. Со слипающимися глазами они ищут, где бы им съехать с дороги и отдохнуть. Парковки у торговых центров. Тихие пригородные улочки. Стоянки, сон под колыбельную двигателей. А затем, ранним утром — пока никто не видит, — они возвращаются на шоссе. Когда они в дороге, они чувствуют себя спокойно, уверены в завтрашнем дне. Последний оплот свободы в Америке — парковка...

«Это целый слет домашних беженцев!» — Боб вспоминает первые впечатления, когда они с женой Анитой впервые приехали в Фернли, чтобы присоединиться к CamperForce. Семья Апперли предполагала, что они уйдут на пенсию, продадут свой большой дом в Бивертоне и на эти деньги будут жить на борту своего корабля. Этот дом они купили за 340 000 долларов, когда он был на пике стоимости, и вложили в него еще 20 000 долларов. А затем случился кризис недвижимости, и цена дома опустилась до 260 000. До кризиса всё было хорошо. Боб был бухгалтером в компании, производившей пиломатериалы (он ненавидел эту работу, но платили неплохо), а Анита — художником по интерьеру и сиделкой с неполным графиком. Оба они даже не думали о том, чтобы провести остаток жизни, выплачивая кредит, превышающий стоимость их дома. Поэтому они купили трейлер и пустились в путь. «Мы просто ушли от этого, — говорит Анита. — Мы сказали себе: “Мы так больше не играем”».

Боб во всем винил плохих парней с Уолл-стрит. Он почти извинялся за свое решение оставить дом. И поспешно добавлял, что всегда вовремя платил по счетам и был в хороших отношениях с банками. Разорение пошатнуло его веру в бесконечно растущие цены на недвижимость. «Я никогда не сталкивался с тем, чтобы дом падал в цене», — говорит Боб, качая головой. Он сравнивал «медленно проясняющуюся реальность» своей новой жизни с пробуждением в «Матрице»: осознание, что приятный предсказуемый мир, в котором ты раньше жил, — всего лишь мираж, ложь, маскирующая жесткую истину. «Безопасность, которой утешаются многие…

Я не уверен, что это не иллюзия, — добавляет он. — Сразу теряешься, понимая, что твоя истина — не истина вовсе. То, что ты считал истиной, сильно затуманивает зрение. Нужны радикальные меры, чтобы избавиться от этих шор».

Когда я познакомилась с семьей Апперли, обоим оставалось еще несколько лет до пенсии. Боб планировал наниматься на сезонную работу в Amazon, пока ему не исполнится шестьдесят пять. Анита не могла пойти на склад, потому что у нее не было диплома об окончании старшей школы. Поэтому она подрабатывала у соседей. В их лагере, как и на других стоянках работников CamperForce, сформировалась мини-экономика, которой заправляли оставшиеся дома жены и мужья тех, кто работал на складе. Они развешивали объявления о своих услугах — выгул собаки, готовка еды, шитье, починка мебели, уроки рисования для начинающих — на досках в общих прачечных.

Апперли были не единственными пострадавшими от рыночных потрясений, которых я нашла среди участников CamperForce. Я общалась с десятками рабочих из Невады, Канзаса и Кентукки. На меня так и сыпались истории о проблемах с деньгами. Иногда у меня было ощущение, что я оказалась в лагере беженцев времен Великой рецессии, в месте последнего прибежища американцев, которых так называемое восстановление экономики оставило без рабочих мест. А иногда мне казалось, что я общаюсь с заключенными.

Порой очень хотелось оставить в стороне любезности и спросить: «За что вы тут оказались?»

Среди тех, с кем я познакомилась, были люди, чьи сбережения испарились из-за неудачного вложения или чьи многотысячные накопления уничтожил обвал рынка в 2008 году. Некоторым не удалось создать подушку безопасности, чтобы выстоять перед другими жизненными неурядицами: разводами, болезнями, травмами. Кого-то уволили — или у них был маленький бизнес, который не пережил рецессию. И хотя рабочие младше пятидесяти были в меньшинстве, таких я тоже встречала. Они рассказывали о местах, которые потеряли — или которые не смогли найти, — или проблемах, связанных с кредитом на обучение и степенях, от которых, как оказалось, мало пользы. Многие надеялись, что жизнь в дороге станет спасением от будущего, которое при ином раскладе представлялось им пустым...

Программа CamperForce начиналась как эксперимент. Так вышло, что он совпал с кризисом недвижимости. Amazon годами пыталась набрать достаточно персонала на свои многочисленные склады, чтобы успевать с поставками к Рождеству. Она разрабатывала разные программы найма и даже на некоторое время привозила рабочих из других мест на автобусах. Затем, в 2008 году, одно агентство, работающее с временными рабочими, во время предрождественской суеты привело несколько обителей трейлеров на склад компании в Коффивилле. Результаты были обнадеживающими, и Amazon разработала программу CamperForce, применила ее на складах в Фернли и Кэмпбелсвилле и начала набирать работников напрямую, минуя посреднические агентства. Впоследствии менеджеры сформировали небольшие группы из доверенных ветеранов CamperForce — назвав их «командами на выезде», — чтобы они тренировали новичков в новых точках, открывшихся в Трейси, Мурфрисборо и Роббинсвилле. В начале 2017 года Amazon анонсировала последнюю серию складов, подключившихся к CamperForce в Кэмпбелсвилле, Мурфрисборо, Хаслет и Сан-Маркос. (В Фернли склад закрылся, переехав на новое место в Рено, куда участников CamperForce не набирали.)

Трудопутники — очень удобная рабочая сила, почти идеальные кандидаты для тех, кому нужны сезонные рабочие. Они появляются там, где их ждут, и тогда, когда их ждут. Свои дома они привозят с собой, превращая парковки фургонов в недолговечные городки, которые исчезают, как только заканчивается сезон работ. Он длится не так долго, чтобы работники успевали объединяться в профсоюзы. На физически тяжелых работах многие устают так, что после смены уже не в состоянии общаться.

Они не особо требовательны в плане бонусов или страховок. Наоборот, среди рабочих, которых я опросила в свой первый год исследования феномена трудопутников, — а их было более пятидесяти, — большинство были рады тому подобию стабильности, которое давала краткосрочная вакансия. Вот, например, пятидесятисемилетняя Джоанна Джонсон, которая бежала наверх по лестнице на складе Amazon в Кэмпбелсвилле, споткнулась и упала, ударившись головой об опорный стержень транспортной ленты. Ее перевязали в местном травмпункте, затем отправили в больницу.

После этого она могла похвастаться двумя фингалами и девятью стежками на лбу у корней волос. «Они разрешили мне продолжить работу. Они не уволили меня», — с теплотой вспоминает Джонсон. На следующий день после инцидента сотрудник отдела кадров пришел в фургон, где она жила со своим шестидесятисемилетним мужем, бывшим трудопутником. Джонсон, которая пообещала своим работодателям больше никогда не бегать вверх по лестнице, была поражена: «Мы сильно удивились: он действительно потратил свое время, пришел к нам и узнал, как мы живем».

Основатели CamperForce неустанно повторяют, что пожилые люди добросовестны. «К нам приходили восьмидесятилетние, которые великолепно выполняли свою работу, — утверждал Келли Калмс, администратор программы в Кэмпбелсвилле во время онлайн-семинара, организованного Workamper News. — Преимущество наших старших работников — а их у нас большинство — в том, что они посвятили жизнь работе. Вы, люди в возрасте, знаете, что такое работа. Вы вкладываете в нее душу, а мы знаем, что работа — не спринт, а марафон. Это немного напоминает басню о зайце и черепахе. Некоторые из наших младших сотрудников сразу бросаются вперед. Вы же очень методичны — вы просто знаете, как нужно, и работаете поэтапно. Хотите верьте, хотите нет, но и те и другие приходят к финишу примерно в одно время».

Помимо этого, Amazon получает федеральный налоговый кредит — от 25 до 40 процентов зарплаты, — когда нанимает социально незащищенных сотрудников на некоторые должности, включая стареющих получателей дополнительного социального дохода и всех, кому положены талоны на продовольствие. Подкованные участники CamperForce знают всё об этом.

«Налоговый кредит на предоставление рабочих мест — та причина, по которой Amazon может набирать медленных неквалифицированных работников, — написала в своем блоге, “Истории Безумия”, одна из временных работников. — Поскольку почти на три месяца в году они освобождают нас от государственной поддержки, мы для них — средство получить налоговые льготы».

Не только Amazon старается набирать пожилых сотрудников. Во время онлайн-семинара по найму рабочих на ежегодный сбор сахарной свеклы Скотт Линдгрен, представитель компании краткосрочной аренды персонала, восхвалял выдержку пожилых кочевников. «Мы также выяснили, что наши трудопутники крайне добросовестно относятся к работе, и мы за это им аплодируем, — говорил он. — Мы знаем, что вы усердно трудились всю жизнь, и уверены, что можем положиться на вас и вы одни из лучших наших работников».

Дэвид Родерик, семидесятисемилетний трудопутник, согласен с этим. «Они любят пенсионеров, потому что мы надежные. Мы приезжаем и работаем на полную катушку, почти как рабы», — сказал он мне, вспоминая зиму 2012 года, когда он и его жена — примерно ровесники — продавали рождественские елки в торговом центре в Калифорнии. При этом жили они в автофургоне возрастом пятнадцать лет. Дэвид должен был носить елки до трех метров в высоту к машинам покупателей и укладывать их сверху, восьми или даже десятичасовыми сменами, шесть дней в неделю. «Мне нравится торговать, но рубка и погрузка деревьев — занятие для очень, очень молодых людей. А мы уже были на пенсии», — сказал он нам.

Если бы не фирменная бирюзовая футболка, которая была на Дэвиде, когда мы впервые встретились в Desert Rose, я бы никогда не подумала, что этот седовласый дедушка с аккуратной бородкой — работник-временщик. В начале своей карьеры он преподавал химию и океанографию в колледжах Калифорнии, затем основал новаторскую компанию в сфере экотуризма, а позже трудился в государственном департаменте английского языка в Иордании. (Дэвида также звали в Саудовскую Аравию и Кувейт работать учителем английского языка. Оба приглашения были отозваны, когда заказчики узнали, что ему уже семьдесят: он не проходил по государственным возрастным ограничениям.)

Но финансовая подушка, на которую Дэвид рассчитывал, исчезла. После развода, который состоялся задолго до «ухода на отдых», он вынужден был заранее отдать часть своей пенсии за шестнадцать лет работы учителем в колледжах Калифорнии. Если бы оставить ее для накоплений, она могла бы составлять 500 000 долларов. Но на момент развода сумма составляла 22 000, и ее следовало поделить между Дэвидом и его бывшей женой. Дэвид женился снова — на женщине, чьи сбережения также пострадали. Она лишилась 650 000 долларов ежегодных выплат, положенных ей после первого брака, когда в 1991 году случился один из самых крупных на тот момент коллапсов страховой индустрии.

Дэвид показал мне, как ему на складе Amazon приходилось по сотне раз на дню приседать и тянуться. Он говорил, что ему повезло, поскольку, в отличие от жены, у него ничего не болит. Он подсчитал, что в Amazon он зарабатывал одну пятую от своего максимального дохода. «У меня никогда не было проблем с тем, чтобы найти работу, но трудиться в таких рабских условиях… — говорит Дэвид. — Это новая эпоха для пенсионеров».

Когда Дэвид и другие рассказывали свои истории, лагеря Amazon стали казаться мне некими микрокосмами национальной катастрофы. Парковки были забиты рабочими, далеко ушедшими от удобств среднего класса, которые его представители раньше принимали как должное. Это первые ласточки экономических потрясений, которые сваливались на американцев в последние десятилетия. У каждого своя история.

Среди этих людей был Чак Стаут семидесяти лет, который подсчитал, что проходил по двадцать с лишним километров в день, когда работал сортировщиком на складе, собирая товар с полок, чтобы укомплектовать заказы. «У нас это называется тюрьмой: идешь гуськом, отмечаешься и отправляешься делать свое дело», — рассказывал он мне. В прежней жизни Чак сорок пять лет проработал на McDonald’s, где он в конце 1970-х был «белым воротничком», заведующим отделом развития продуктов для мировых представительств компании. Но в 2011 году Чак объявил себя банкротом, когда он и его жена Барбара, учительница музыки пятидесяти семи лет, увидели, как 410 000 долларов испарились на фондовой бирже. Они потеряли свой дом с полем для гольфа в закрытом коттеджном поселке в Мертл-Бич и переехали в жилой автобус 1996 года выпуска, который они назвали «СК». (Как они сами объяснили, в хорошие дни эта аббревиатура означала «совершеннейший комфорт», а в плохие — «старая колымага».) Внутри висел вышитый гобелен, на котором значилось: «Дом там, где объятия»…

Когда Барб и Чак впервые приехали в Кварцсайт, они еще приходили в себя после трехмесячного заключения в стенах CamperForce. Как и их коллеги, там они встретились с тремя испытаниями. Первое — физическое переутомление («Мышцы, о существовании которых я не подозревала, выли от боли после того, как я по десять часов подряд поднимала коробки, поворачивалась, приседала и расставляла товары», — вспоминает Барб). Второе — безумие в стиле Кафки (после сорока пяти минут лихорадочного поиска свободной ячейки Барб приходилось повторять себе «дыши, дыши», чтобы не сойти с ума на складе, который она называла «Амазона»).

И третье — выживание в экстремальных условиях, при минусовых температурах в автофургоне, рассчитанном на теплый климат. (Сначала они остались без воды, потому что фильтр замерз и взорвался. Потом сломался насос. Чак не пошел на дневную смену, чтобы устранить поломку.)

После всего этого они были рады оказаться под солнцем Аризоны. Однако, прибыв в Кварцсайт в первый раз, они не знали, как выживать в пустынной глуши. Другая пара пригласила их на ежегодное ралли. Они решили ради интереса прийти и посмотреть. Вот что они увидели: в зоне, которую организаторы называли «гнездо», более восьмидесяти пяти элитных автобусов стояли боком друг к другу, образовав круг, как лучи солнышка на детском рисунке. Их передние бамперы смотрели внутрь круга, находясь над знаками Х, начерченными на земле и равноудаленными друг от друга на восемь метров.

С началом мероприятия на доске объявлений обновляли расписание событий на день — от «Выхода леди» до ≪Променада мужчин-техников» и шоу с огнестрельным оружием под названиями «Тактическая стрельба» и «Говяжий стейк Рэя». (Ироничная приписка уведомляла гостей: если они забудут заплатить за стейки, то по прибытии на ужин узнают: «Рэй отдал бездомным ваше место в раю!») Стауты быстро поняли, что их фургон National Seabreeze 1996 года выпуска относился к категории ≪ХЛюП≫ — «хреновое любительское производство». Такие машины в круг не пускали. Им пришлось припарковаться в сторонке. Иногда по ночам они разжигали свой костер.

Хотя на ралли Стауты чувствовали себя не в своей тарелке, они вскоре познакомились с более гостеприимным племенем, узы которого были выкованы тяжелым трудом. Неофициальное объединение CamperForce раскинулось на уединенном участке пустыни. Девять бывших амазонцев и один полицейский в отставке, который ради интереса присоединился к ним, сидели на шезлонгах и вспоминали, как им работалось на складе, поедая шкварки, кукурузные чипсы, морковку и домашние сэндвичи с салатом и веганским заменителем яиц. Они пели Th e Twelve Days of Amazon — пародию на популярную курортную песенку, заменяя исходный текст реалиями, без которых нельзя представить себе работу на складе. Также они проводили мини-лотереи: вытягивали из шляпы бумажки, на которых были указаны призы — всякие безделушки с логотипом Amazon, в том числе брелоки, открывашки, ремни и флешки. Кто-то бросал летающую тарелку, а Сидней, пес Стаутов (помесь австралийской овчарки и гончей), бросался за ней. Все отмечали, что в Amazon они считали дни до окончания работ, а здесь, на окраине Кварцсайта, легко потерять счет времени.

Кварцсайт пришелся по душе Барб и Чаку, и для них эта поездка стала ежегодной традицией. Как и Айрис, они нашли здесь временную работу, в том числе на автомобильных шоу: убирали мусор, встречали гостей на входе и стояли за прилавком в киоске, продавая рыболовные снасти, бутылки для воды и прочие штучки. Барб больше всего понравилось работать в киоске: нечто среднее между аниматором на фестивале и хозяйкой собственного производства. Она раздавала дегустационные порции «Кровавой Мэри» и ловко показывала, как работает прибор, завязывающий узлы на рыболовной леске. Ее руководитель поощрял умение «торговать лицом».

Однажды, когда пожилая женщина в инвалидном кресле подъехала просто посмотреть на витрину, он схватил туристическую кружку фирмы Liquid Caddy и прицепил ее к искусственной ноге дамы. «Она пригодится везде, в любое время и в любом месте! — тут же затараторила Барб. — Он говорит правду! Он не прикалывается!»

Когда я в последний раз видела Стаутов в Кварцсайте, это была их третья зимовка в пустыне. Теперь они уже стали кочевниками-ветеранами. Сидя у костра, они провели ритуал очищения, доставивший им большую радость: сожгли свои старые документы о банкротстве...

Барб и Чак Стаут, которых я последний раз видела в Кварцсайте, где они жгли свои документы о банкротстве, тоже работали в Хаслете. Чак стоял у ленты, когда одна из коробок слетела и сбила его с ног. Он ударился головой о бетонный пол. Скоро над ним склонились врачи из медпункта Amazon. Они сказали, что сотрясения нет, Чак может вернуться к своей работе на пункте приема и ходить по двадцать пять километров в день. Между сменами я, Чак и Барб часто сидели в местном спортбаре. Они сказали, что до того, как я приехала в Техас, представители профсоюза заняли парковку у склада. На протяжении двух недель менеджеры по два раза на дню убеждали рабочих держаться от них подальше и ни в коем случае ничего не подписывать. Информация о сотрудниках, которые общались с ними, будет внесена в базу, и их начнут «выслеживать».

Во время стажировки мы также узнали, что наш склад был одной из десяти баз Amazon, где использовались роботы Sherpa. Стокилограммовые оранжевые агрегаты напоминали огромные пылесосы. По документам это были «приводные блоки», но люди называли их «Кивы» — по имени изготовителя, написанному сбоку.

Они катаются в неосвещенной клетке —роботы могут видеть и без света —по полу, который все называли «поле Кива». Их задача — перевозить по всему зданию стеллажи с товаром к станциям, где работали люди. Никто, кроме представителей подразделения «Амнистия», не имел права заходить на поле Кива, даже если коробки падали с полок. Обычным работникам можно было вытаскивать оттуда товар с помощью специального приспособления. (Как бы его ни называли, по сути это был валик на полутораметровой палке. Такая штука имелась на каждой станции.) Когда я захотела им воспользоваться, мне сказали, что придется подождать: для такого ответственного занятия нужна особая подготовка.

Вокруг Кивов было много шума. Они представали либо голубой мечтой специалиста по эффективности, инновационной технологией, призванной освободить человечество от бессмысленного труда, либо предвестниками безработной антиутопии, где ручной труд канул в Лету, а разрыв между богатыми и бедными превратился в бескрайнюю пропасть. Реальность оказалась менее спорной и более забавной, будто современная версия фильма Чарли Чаплина «Новые времена». Кураторы потчевали нас байками о непокорных роботах. Кивы сбегали на волю через дырку в заборе. Они пытались утащить стремянку со станции, когда работник еще стоял на ней. Изредка два Кива сталкивались — каждый со 165-килограммовым грузом, — как пьяные футбольные фанаты, бьющиеся грудью. Иногда Кивы роняли коробки. Или переезжали их. В апреле перцовый баллончик промышленного образца упал со стеллажа одного робота, а другой его раздавил. Со склада всех эвакуировали. Снаружи выяснилось, что семи работникам требуется медицинская помощь. Одного увезли в больницу.

Кроме буйных роботов, нам советовали избегать перенапряжения. «Готовьтесь к боли!» — предупреждал плакат на стене. Один из кураторов шутил, что день можно назвать удачным, если «ночью вы приняли только две таблетки обезболивающего». У стены стояли автоматы с самыми обычными бесплатными анальгетиками. Если хотелось чего-то брендового —или баночку энергетика, —их можно было купить в комнате отдыха.

Судя по большому календарю, в ноябре почти каждый день происходил «инцидент», связанный с безопасностью сотрудников. Наш гид указал на «стену позора», где висели анонимные досье опальных работников. Каждый был художественно оформлен: черный силуэт с красными печатными буквами поперек головы, складывавшимися в слова «АРЕСТОВАН» или «УВОЛЕН».

Один крал айфоны, пряча их в подбитых металлом ботинках. Другого поймали за поеданием товара, который он должен был класть на полки (в досье было педантично упомянуто, что съел он на 17,46 доллара). Регламент здесь возведен в ранг закона. Мы должны были двигаться по проходам, отмеченным зеленой лентой; если кто-то срезал угол, его отчитывали. Когда я отлучилась в туалет, то внутри кабинки обнаружила цветную диаграмму: цвет варьировал от бледно-желтого до жуткого красно-коричневого. Инструкция призывала меня найти оттенок своей мочи, и, судя по диаграмме, мне следовало пить больше воды.

Неделю я провела на складе в хроническом когнитивном диссонансе. В начале каждой смены менеджер лет двадцати со светлыми волосами, забранными в хвост, щебетала: «Здра-а-авствуйте, ребята!» — своему на 90 процентов пожилому отряду, а ее ассистент вел нас на участок. Потом я сканировала штрихкоды на чем только можно: от фаллоимитаторов (компании ≪Седьмое небо≫) до пистолетных кобур (с зернистой и прорезиненной текстурой) и подарочных карт за 25 долларов (их было сто сорок шесть, и каждую приходилось сканировать отдельно).

Однажды Кив тащил стеллаж к моей станции. В воздухе повеяло тошнотворным парфюмом, и чем ближе подъезжал робот, тем сильнее становился запах. Почему-то он напомнил мне о… колледже. Когда полки оказались передо мной, я обнаружила восемнадцать коробок с аромапалочками с пачули, которые дожидались, когда их отсканируют. Мои руки пропитались этим запахом.

Меня стошнило; закончив работу, я нажала кнопку, чтобы робот уехал. Справа три других робота дожидались своей очереди, как терпеливые лабрадоры. Когда вонючий стеллаж отъехал, на его место приехал более освежающий. Но через пять минут вернулся пропахший пачули робот. Я снова всё отсканировала и быстро отослала его обратно. Еще через пять минут он опять вернулся.

Я не могла понять: это доказательство того, что люди умнее роботов? Или робот возвращавшийся ко мне снова и снова за бесконечным пересчетом товаров, засекает время? После того как я в третий раз отсканировала «ароматный» стеллаж, моя смена закончилась. На выходе я присоединилась к коллегам. Они сразу почувствовали запах. «Хоть сейчас на дискотеку!» — изрек Кит.

Следующая ночная смена должна была стать моей последней. Еще несколько часов я работала с Кивами. Я пыталась мысленно успокоить себя. Другая работница CamperForce, седовласая пожилая женщина, как-то сказала мне, что готова была уйти, поскольку роботы сводят ее с ума. Кивы постоянно привозили ей одну и ту же полку. Это напоминало мою проблему с пачули. После того как это случилось три раза подряд, робот переключился на ее мужа, который работал в восьми метрах от нее. К нему он приезжал шесть раз. Она рассказала мне это, когда мы возвращались из комнаты отдыха и прошли мимо жизнерадостной на вид уборщицы, которая мыла туалеты. Замолчав, моя собеседница уставилась на женщину и спросила: «Как она получила эту работу? Я бы лучше этим занималась! Лучше бы я туалеты мыла!»

Я прошла мимо трех коллег, которые устали выполнять неадекватные команды сканера. Они сидели за стеллажами, обессиленно привалившись к стене. Пора было уходить, но я еще не решила, как это сделать. Во мне проснулся вредитель. Нам говорили, что есть один поступок, который приведет к немедленному увольнению. Что, если я беспечно, сломя голову выбегу на поле Кивов? Я уже думала об этом раньше. Каково это — броситься в неосвещенные проходы, наталкиваясь на занятых своим делом Кивов, как сумасшедший паркурщик? Сколько времени «Амнистия» будет меня ловить? И что будет потом? (Бывали и более странные происшествия. Позже мне рассказали, что одну парочку влюбленных уволили после того, как они попытались устроить свидание в запретной зоне.)

Но я пришла сюда за материалом для исследования, а не для того, чтобы разыгрывать сцены из «Храброго сердца». И я не хотела лишиться своих записей. Все они были скрупулезно зафиксированы в блокноте, который лежал у меня в заднем кармане. Также я вполголоса надиктовывала наблюдения на свой диктофон, скрытый в ручке, и снимала короткие видео на камеру, которая была похожа на брелок. Оба устройства висели на моем шнурке с бейджем.

Я направилась к проходной на выходе. Положив шнурок — и всё, что на нем, — в специальную корзину для ключей и мелочи, я подтолкнула ее к охраннице, а сама прошла через рамку металлоискателя. Я нервно переводила взгляд с корзинки на охранницу, но она едва взглянула на мои вещи. Вместо этого она посмотрела на меня, вскинув брови, как будто говоря: «Чего вы ждете?≫ Я пожелала ей спокойной ночи и ушла…

Самир и Лавонн не были наивны. Они знали, что в глазах закона они бездомные. Но кто смог бы жить под гнетом этого ярлыка? Слово «бездомный» разрослось за пределы буквального значения и стало страшной угрозой. Оно шепчет: «Изгнанники. Падшие. Другие. Те, у кого ничего не осталось». «Неприкасаемые в нашем обществе», — написала Лавонн в своем блоге.

«Поначалу я боялся, как люди воспримут то, что я живу в машине, — сказал мне Самир во время интервью. — Я не хотел, чтобы меня называли бездомным». Это слово было ему неприятно. Однажды он поехал в своем фургоне к своей сестре на Рамадан. В итоге она выставила его, сочтя «бездомным бездельником», который подаст плохой пример ее детям. «Я считаю, что моя семья могла бы быть добрее». Он немного помолчал, потом продолжил: «То, как мы определяем себя, действительно важно: если ты едешь по дороге, называя себя бездомным или еще каким-нибудь негативным словом, то ты в беде. Пол Боулз писал об этом в книге “Под покровом небес”. Он говорил о разнице между туристом и путешественником». Самир помолчал: «Я путешественник».

В своей книге Боб Уэллс проводит четкую границу между обитателями машин и бездомными. Он считает, что кочевники — люди, сознательно вышедшие из прогнившей, нефункциональной системы общественного строя. Возможно, они и не выбирали такой образ жизни, но они его приняли. С бездомным всё иначе: «Он может жить в машине, но оказался там не потому, что ненавидит законы общества. Нет, у него только одна цель: вернуться под ярмо этих законов, где он чувствует себя комфортно и в безопасности».

Оказывается, идея выбора собственной судьбы здесь крайне важна. Я раз за разом это слышала: какими бы ничтожными ни были варианты, главное — сама возможность выбора. Ghost Dancer, который вел свою группу кочевников на Yahoo, так говорил мне во время интервью: «Экономическая ситуация не улучшается. У тебя есть выбор: быть свободным или бездомным».

Общественная язва — только часть проблемы. С теми, кто выбрал кочевой образ жизни, могут случиться неприятности — нечто похуже оскорблений. В последнее время Америка крайне недоброжелательно относится к тем, кто отказывается от традиционного жилья… И это происходит не только в городах. «Экономическое профилирование» ведется и за их пределами. В Национальном лесу Коконино в Калифорнии лесники требовали у приезжих в фургонах назвать свой домашний адрес. Любого, кто выдаст свою принадлежность к кочевникам — наклейка из поселения в Кварцсайте уже считается доказательством, — могут оштрафовать и выгнать за «постоянное проживание» в лесу. А в Statesman Journal недавно писали, что Лесная служба США разрабатывает приложение для смартфона, с помощью которого местные жители смогут доложить властям о предполагаемых длительных стоянках.

К бродягам давно относятся с неприязнью. В 1930-х, когда начался бум на трейлеры, СМИ описывали их обитателей как растущую угрозу благосостоянию среднего класса. Это перемещающаяся опасность. Тунеядцы. Халявщики. Разносчики болезней. Безродные. Бродяги. Бездельники. Паразиты. Трутни…

Через несколько дней после нашей первой встречи Линда заметила у меня на правой руке кольцо с осьминогом. «Ты когда-нибудь видела осьминога в лаборатории, знаешь, какие они умные? — с восторгом спросила она. — Мастера побега!» Она описала мне видео, которое видела в Сети: «В одном аквариуме есть еда, а осьминог в другом аквариуме предоставлен сам себе. Он протискивается по трубе и попадает в другой аквариум». На этом эксперимент не закончился. «Они постепенно усложняли задачу, — говорила Линда. — Например, ему нужно было сначала открыть крышку, чтобы протиснуться в трубку». Но во всех случаях осьминог находил путь. «Иногда люди тоже могут так себя вести», — заметила я. «Ага, если попытаться запереть их в коробке», — сказала Линда. И рассмеялась.

Я вспомнила об этом разговоре намного позже, когда Линда выложила ссылку на другое видео на своей страничке в Facebook*. Камера показывает осьминога, ползущего по дну океана. Он двигается как-то странно, и вскоре становится ясно почему: он тащит пустые половинки кокосового ореха. И вдруг запрыгивает в них. Прижав половинки к себе, он продолжает путь, катясь по дну, точно мячик со щупальцами. Осьминог придумал средство сразу для перемещения и защиты — своего рода кокосовый мобильный дом. Дайвер в Индонезии запечатлел на видео этот момент. Линда прокомментировала ролик так: «Самый милый и умный осьминог на свете»...

* принадлежит Meta, которая признана в России экстремистской и запрещена