Насилие:
смена парадигмы

Не так уж часто авторы книги претендуют на то, чтобы предложить «концептуальные рамки для интерпретации всей известной истории человечества»; еще реже у них бывает достаточно оснований для таких претензий. Нобелевский лауреат Дуглас Норт — один из немногих обществоведов, в чьем исполнении попытка подытожить всю историю не выглядит самонадеянной. Модель, предложенная в новой книге Норта и двух его соавторов, Джона Уоллиса и Барри Уэйнгаста, прекрасна в своей изящности. Согласно ей, существуют три базовых разновидности общественного строя: первобытное общество охотников-собирателей, «естественное государство» и «общество открытого доступа». Первый тип не слишком занимает авторов, поскольку относится к догосударственной стадии, — гораздо подробнее они разбирают две другие формации. Упрощая, можно сказать, что в естественном государстве социальный статус, социальные отношения и, соответственно, политическое влияние индивидуализированы: ты есть тот, кто есть, потому что ты Путин, а не потому что занимаешь тот или иной пост. В обществе открытого доступа социальные отношения деперсонализированы: они определяются не личностью человека, а его формальным статусом.

Описанные формации различаются способами ограничения насилия. В малых группах, характерных для общества охотников-собирателей, мир поддерживается за счет личных отношений. В более многочисленных обществах действуют другие механизмы: в рамках естественного государства выделяется слой «специалистов по насилию» — они образуют коалицию элит, которая монополизирует право на извлечение определенных видов ренты. Эта коалиция сохраняется и поддерживает мир, пока отдельное существование ее членов не становится более выгодным. Внутри коалиции взаимоотношения персонализированы: статус ее члена и причитающаяся ему доля ренты определяются его навыками, связями, ресурсами и т.д. Поскольку эти параметры меняются под влиянием разнообразных факторов, подобная коалиция нестабильна: она либо допускает корректировку индивидуальных долей ренты, либо раскалывается, когда кто-то решает, что «недополучил» причитающуюся ему долю, и надеется получить больше, выйдя из коалиции или создав альтернативное объединение. Так начинаются гражданские войны.

В обществе отрытого доступа, как и предполагает классическая схема Макса Вебера, право на насилие монополизировано государством. Это создает определенную опасность: кто-то может узурпировать право распоряжаться аппаратом насилия от имени государства. Предотвратить это можно за счет конкуренции и постоянно поддерживаемого баланса между различными организациями. Право на создание таких организаций и на участие в конкуренции деперсонализировано, то есть отрыто для всех граждан.

Как же происходит переход от естественного государства к обществу открытого доступа? Тезис авторов в том, что он следует логике естественного государства. Если это обеспечивает участникам коалиции более высокие ренты, естественное государство эволюционирует в сторону более зрелых форм, правящая коалиция становится все более устойчивой — настолько, что, потеряв способность сражаться, ее члены не утрачивают ни имущественных, ни политических, ни личных прав. Наконец, права влиятельных членов элиты де-факто деперсонализируются и распространяются на целую категорию населения (аристократию). Возникают организации, права и статус которых не зависят от личности их участников, то есть корпорации, обладающие статусом самостоятельного юридического лица. Отсюда недалеко и до распространения деперсонализированных прав на всех граждан.

Авторы разбирают первые примеры такого перехода, произошедшего в Англии, Франции и США, и в этом контексте их модель вполне убедительна. После норманнского завоевания Англии в 1066 году земли, пожалованные крупным феодалам, имели статус условного держания: после смерти барона феод возвращался в распоряжение короля и мог быть или не быть пожалован его сыну в зависимости от качеств наследника. Со временем условное держание трансформировалось в де-факто безусловную, наследуемую собственность, а позднее подобный статус получили и земельные владения прочих категорий общества. Так же личные и политические права, включая защиту от внесудебных посягательств на жизнь и собственность и участие в установлении налогов и законов, были сначала получены узким слоем элиты и лишь затем распространены на остальное общество. Но, разбирая конкретные примеры, авторы не показывают, как эта эволюция связана с внутрикоалиционными отношениями и борьбой за ренту. Обсуждение перехода к обществу открытого типа в Англии — это обсуждение эволюции земельного, а затем корпоративного права. Связь же между сменой правовых норм и изменениями в составе господствующей коалиции не всегда очевидна. Говоря проще, авторы так и не убеждают читателя, что данный переход объясняется смещением баланса сил между королем и элитой, а не, например, эволюцией идей или правовой теории.

Убедительность концепции подрывается решением авторов сосредоточиться только на Англии, Франции и США: книге не хватает незападных примеров. Если все дело во внутри-элитном балансе сил, почему переход не произошел в Иране, Японии или России? Разве там не складывались коалиции, монополизирующие извлечение ренты, а естественное государство не контролировало насилие? Показателен пример России: как и в Англии, именно дворянство здесь первым получило права на безусловное владение землей, на освобождение от телесных наказаний и т.д., а затем эти права распространились на остальное население. Доказать, что отмена условного держания земли была связана с изменениями внутриэлитного баланса сил, трудно: наоборот, условное держание было конвертировано в безусловную собственность именно Петром I, в период наибольшего порабощения отечественной элиты за всю ее дореволюционную историю. Интерпретировать реформу Петра в контексте внутриполитического баланса сил сложно, в контексте истории идей — довольно просто. Если Англия, Франция и США чем-то отличаются от остального мира, то, скорее, сильной правовой традицией, восходящей к римскому наследию. Возможно, дело именно в ней?

Из предложенной авторами модели следуют выводы, возможно, и не ключевые для них, но отражающие «пессимистический разворот» в обществоведении. Во-первых, они подчеркивают, что общество открытого доступа — не норма, а исключение, появившееся лет двести назад человечество в основной массе жило и живет в условиях естественного государства. Во-вторых, персонализированный характер социальных отношений, представляющийся с точки зрения общества открытого доступа коррупцией, в рамках естественного государства — нормальное явление, фундаментальный принцип функционирования общества. Соответственно, несмотря на свою «коррумпированность», естественное государство (в том числе Россия) функционально (хотя и менее устойчиво к политическим и экономическим катаклизмам). В-третьих, переход от естественного государства к обществу открытого типа не предопределен «законами истории»: трансформация обусловлена совпадением ряда факторов. Более того, движение вдоль этой оси не однонаправленное: общества могут возвращаться в состояние естественного государства.

Douglass C. North, John Joseph Wallis, Barry R. Weingast. Violence and Social Orders: A Conceptual Framework for Interpreting Recorded Human History (Cambridge University Press, 2009)